Александра Анненская - Чужой хлеб Страница 27

— Не знаю, должно быть, или наказан, или зашел из гимназии к какому-нибудь товарищу, — равнодушным тоном отвечала Анна Захаровна.

Соня страшно волновалась. Если бы на нее обращали больше внимания, наверное, заметили бы, что она то краснеет, то бледнеет и ничего не может есть.

После обеда дети начали собираться на репетицию.

— Можно мне не ехать, Ниночка? — попросила Соня. — Моя роль маленькая, вы обойдетесь и без меня.

Нина возмутилась:

— Что это ты выдумала, Соня? Да разве это мыслимо? Общая репетиция, первый раз на сцене, и одного действующего лица не будет! Это невозможно! И отчего тебе не ехать? Ведь ты здорова?

— Митя не возвращался из гимназии… Я так беспокоюсь… — несмело проговорила Соня.

Нина посмотрела на нее, как на помешанную.

— Какая ты странная, Соня! — сказала она. — Точно Митя маленький! Да он, может быть, пройдет прямо к тете: ведь он слышал, как мы сговаривались начинать пораньше.

Эта надежда несколько ободрила Соню и, приехав к Веретенниковым, она прежде всего стала искать Митю. Нет, его там не было! О, как нестерпимо долго тянулся для нее этот вечер! Как трудно было ей произносить те немногие слова, каких требовала ее роль: как тяжело было слышать беззаботный смех и веселые разговоры!.. У нее спрашивали, отчего она такая бледная и молчаливая. Она должна была ссылаться на головную боль. Она не смела никому рассказать о том, что так тревожит ее: ведь Митя обязал ее честным словом. Репетиция затянулась очень долго, и был уже первый час, когда дети вернулись домой.

— Дома Дмитрий Егорович? — спросила Соня у отворившего им лакея.

— Никак нет-с, не приходили.

Нина быстрыми шагами прошла к себе в комнату. Младшие девочки заснули дорогой, и гувернантке пришлось с помощью горничной раздевать и укладывать их полусонными.

Соня не могла лечь спать, не могла уйти в детскую. Она осталась в столовой и с волнением прислушивалась ко всякому шуму на улице. Что ей делать? Сказать кому-нибудь из взрослых? Но дяди нет дома, а тетке… это только напугает ее и не принесет никакой пользы…

Во втором часу раздался звонок. У Сони не хватило терпения ждать, пока явится заспанный лакей, она сама выбежала в переднюю и отворила дверь. Перед ней стояла высокая фигура Егора Савельича.

— Ах, дядя, это вы! — девочка в смущении отступила.

— Соня! Что это значит? Что случилось?

— Дядя… Мити нет дома, он не приходил из гимназии…

— Дрянной мальчишка! Какие новые штуки выдумал! — довольно спокойно проговорил Егор Савельич, сбрасывая шубу на руки лакея и готовясь войти в свой кабинет.

Соня не могла больше выдержать.

— Ах, нет, дядя, это не то! — вскричала она взволнованным голосом. — Дядя, я так боюсь…

Егор Савельич внимательнее посмотрел на девочку, и его поразила ее бледность, ее встревоженный вид. Он взял ее за руку, ввел в свой кабинет и запер дверь.

— Ну, что случилось? Рассказывай мне все! — проговорил он настоятельно.

Прерывающимся голосом, путаясь в словах, рассказала ему Соня, как отнесся Митя к его угрозе и как он собирался уйти из дому.

— Сегодня раздавали табели, — заключила она, почти рыдая, — у него, наверное, есть двойки… Что, если он…

Егор Савельич тревожно зашагал по комнате.

— Пожалуй, чего доброго!.. — говорил он как бы про себя. — С нынешних мальчишек все станется… Отец наказывает за дело — это бесчестье; а быть лентяем и дураком — не бесчестье…

— Дядя, право, Митя не дурак! — возразила Соня.

— Не дурак? Умен, по-твоему? Два года сидел в первом классе и во втором учится так, что его не сегодня завтра выгонят! — вскричал Егор Савельич.

— Ему не хочется учиться в гимназии…

— Не хочется! Желал бы я знать, чего же ему хочется?

— Он хочет быть художником! Дядя, вы не видели его рисунков, — с жаром проговорила Соня, — право, он очень хорошо рисует! Я думаю, если бы у него было время заниматься рисованием, он стал бы гораздо лучше учиться; а теперь он на уроках все думает о своих картинках!

— Так что же, по-твоему, предоставить ему забавляться картинками и ничему его не учить? — раздражительно спросил Егор Савельич.

— Нет, учить его надо, — просто отвечала Соня, — только нельзя ли взять его из гимназии? Кажется, в реальных училищах учат рисованию? Не будет ли ему там лучше?..

Вдруг все тревоги, все опасения снова охватили девочку.

— Мы говорим о нем, а, может быть, теперь он уже далеко… — почти прошептала она и закрыла лицо руками.

Егор Савельич побледнел. Он подошел к окну, приподнял занавес и несколько минут молча следил за двигавшимися мимо экипажами и пешеходами.

— Тетка знает? — спросил он затем упавшим голосом.

— Я ничего не говорила тете, — отвечала Соня. — Когда мы вернулись, она была уже в своей комнате; у нее болела голова, она не велела будить себя.

Егор Савельич снова молча зашагал по комнате. Соня тоже не говорила ни слова; она сидела на стуле неподвижно, чувствуя дрожь во всем теле, но не решаясь выйти из этой комнаты: одиночество пугало ее. Вдруг звонок… С быстротой молнии вскочила девочка, бросилась в переднюю и отворила дверь.

Митя! Но какой! Страшно бледный, еле стоит на ногах.

— Что это ты? Здоров ли?

— Озяб… устал… — еле проговорил мальчик и, не раздеваясь, в пальто и фуражке, пошел прямо к себе в комнату. Соня последовала за ним туда же.

— Какие холодные руки! — сказала она, дотрагиваясь до его руки. — Садись сюда на диван, поближе к печке; я сейчас принесу спиртовую лампочку и заварю тебе чаю: ты согреешься.

Она сняла с головы его фуражку, стащила с него пальто, усадила его на диван, укрыла его теплым одеялом и быстро принесла все, что было нужно для приготовления чая. Он как-то машинально подчинялся ей; его била лихорадка, так что зубы стучали. Только после двух стаканов горячего чая он несколько согрелся и пришел в себя.

— Благодарю тебя, Соня, — сказал он, — только ты напрасно заботишься обо мне. Я все равно погибший человек!

— Полно, что это ты! Как так погибший? — спросила Соня, садясь подле него на диван и участливо заглядывая ему в глаза.

— В табеле три двойки… Я не хотел возвращаться домой… — прерывающимся голосом заговорил мальчик. — Мы с Лазаревым уехали по Варшавской дороге… Его отец узнал… Подлец братишка выдал… Он телеграфировал… Нас из Луги привез жандарм… Все узнают… папа… в гимназии… позор!.. — Он не мог больше говорить, упал на диван и истерично зарыдал.

Испуганная Соня побежала за Егором Савельичем. Он стоял в столовой и, очевидно, прислушивался к тому, что делается в комнате сына.

— Дядя! — задыхающимся голосом проговорила девочка. — Дядя, он такой несчастный!.. Сходите к нему!

Егор Савельич подошел к дивану, на котором Митя продолжал рыдать. Он несколько минут молча стоял над ним, с глубокою печалью глядя на него, и не мешал ему выплакаться.

— Ну, довольно! Успокойся, бедный мальчик! — сказал он, наконец, таким мягким голосом, какой редко слышали от него домашние. — Я все устрою, и тебе не будет никаких неприятностей… Успокойся, ложись спать, постарайся заснуть, и не думай ни о чем дурном!

Он сам раздел мальчика, уложил его в постель, укрыл теплым одеялом и перекрестил несколько раз. Никогда не видел Митя своего отца таким ласковым; он удивлялся, он хотел говорить, но не мог. После всех волнений, пережитых в этот день, его охватила полнейшая слабость. Глаза его закрылись как-то сами собой, и он уснул.

Егор Савельич постоял над ним несколько минут и, убедившись, что он спит, на цыпочках вышел из комнаты. Соня стояла около дверей.

— Все кончилось благополучно, — сказал ей дядя мимоходом, — иди спать! — Он дошел до противоположной двери и вдруг вернулся, взял ее обеими руками за голову и крепко поцеловал в лоб.

На другой день Митя чувствовал себя нездоровым и не выходил из своей комнаты. Перед обедом Соня зашла к нему. Он сидел на диване; на столе были разложены его рисунки.

— Представь себе, что случилось! — этими словами он встретил девочку. — Ко мне сегодня утром пришел папа, стал расспрашивать, отчего мне неприятно в гимназии, потом пересмотрел мои рисунки и спросил, буду ли я лучше учиться, если он меня переведет в реальное училище. Я, конечно, сказал, что буду! Кто ему говорил о моем рисовании? Наверное, ты?

— Да, я. Он очень беспокоился о тебе вчера, Митя! Ты думаешь, что он на тебя сердится, так значит и не любит тебя? А это неправда: он тебя очень любит!

— Может быть, — задумчиво ответил Митя, — сегодня он был очень добрый!

Глава V

Спектакль у Веретенниковых назначен был на второй день праздника. Все участники его собрались с утра, чтобы помогать Алеше и его приятелю устраивать сцену и чтобы сделать последнюю репетицию. Всех больше суетилась маленькая Ада, которая заставляла всех и каждого выслушивать те пять-шесть фраз, которые составляли ее роль, и повторяла перед зеркалом все те движения, какими должны были сопровождаться эти фразы. Нина старалась казаться спокойной, но по ее бледности, по той нервной раздражительности, с какою она относилась к окружающим, видно было, что она сильно волнуется. Да и было отчего! Ей не только принадлежала главная роль пьесы, но она была и автором драмы. Детям ее произведение понравилось, но как отнесутся к нему взрослые? Что, если они встретят его насмешкой?