М Польский - Новые Мученики Российские Страница 27

Весть об убийстве в покоях Патриарха с быстротой молнии разнеслась по Москве и вызвала чувство живейшей радости по поводу того, что Патриарх жив и невредим. Смерть Я. Полозова окружила его в глазах Москвичей мученическим ореолом, тем более что вся Москва считает, что он пал жертвой своей преданности Патриарху. Патриарх Тихон был сильно потрясен этим убийством. Келейник Полозов уже несколько лет был неразлучен с ним, всюду оберегая покой Патриарха. Случай этот, являющийся уже не первой попыткой большевиков расправиться с ненавистным для них служителем Божиим, сильно взволновал население Москвы и вызвал острое возбуждение. Чтобы не вызвать эксцессов в толпах верующих, тело убитого было похоронено в Донском монастыре. Поклониться праху покойного стекалось так много народу, что огромный храм Донского монастыря не мог вместить и половины молящихся. Восемь епископов и сонм духовенства совершили заупокойную литургию. Одним из представителей духовенства было сказано посвященное памяти покойного слово на изречение Евангелия: "больше сия любви никтоже имать, да кто душу свою положить за други своя". Сам Патриарх в слезах напутствовал прах Полозова.

Потрясения от этих событий вызвали некоторое недомогание у Патриарха, который со времени его освобождения из тюрьмы подвержен обморокам, изредка повторяющимся. Но и во время этих недомоганий Патриарх, несмотря на советы врачей, продолжал выезжать и совершать продолжительные богослужения.

Все растущая с каждым годом популярность Патриарха Тихона не давала покоя врагам Церкви и они всячески старались тем или иным способом устранить его с пути. По сообщению большевицкого агентства "Роста", "в подвалах Kиeвo-Печерской лавры случайно были обнаружены крупные ценности, запрятанный во время изъятия церковных ценностей в 1921 г.".

Советская печать обвиняла Патриарха Тихона в том, что лаврские ценности были укрыты по его распоряжению и что найденная в лавре переписка устанавливает связь Патриарха с эмиграцией, наличность хорошо организованной политической агентуры и постоянное снабжение эмиграции политическими сведениями. Киевские советские газеты требовали немедленного ареста {107} Патриapxa Тихона. В связи с этим обстоятельством в "Известиях", от 18 января напечатано следующее письмо Патриарха на имя редакции. "В интересах истины считаем необходимым заявить о нижеследующем. Kиeво-Печерская Лавра искони была оплотом православия и одной из главных святынь Православной Русской Церкви. Она всегда находилась в непосредственном ведении Киевских митрополитов. В последние годы до своей ссылки управлял ею наш экзарх Украины Митрополит Михаил. После него управляли Лаврой замещавшие его архипастыри, и лишь после того, как все они были лишены фактической возможности управления, мы в целях сохранения Лавры, как очага Православия, от покушений на нее со стороны "обновленцев", приняли в свое непосредственное ведение. Но это имело место лишь в начале 1924 г., и потому естественно, нам не может приписываться распоряжение о сокрытии ценностей в Лавре.

С другой стороны, ни в каких сношениях ни с заграничной контрреволюцией, ни с контрреволюционными группами внутри СССР мы не состояли и не состоим, и нам ничего неизвестно о "контрреволюционной политической работе монахов Лавры", Патриарх Тихон. 10 января 1925 года, Москва, Донской монастырь".

Гонение на Церковь и духовенство вновь возобновилось с особенной жестокостью. Тактика большевиков теперь несколько изменилась и заключалась в том, чтобы, оставляя в стороны Патpиapxa, любимого в народе и известного и популярного не только в Европе, но и во всем мир, лишить всех органов общения с верующими. Его помощники арестовываются, ссылаются, пастыри изгоняются.

Не решаясь открыто противодействовать действиям Патpиарха, направленным к укреплению Православной Церкви, советская власть чинит на местах тысячи препятствий к проведению указаний Патриарха в жизнь и не останавливается перед арестами другими репрессиями в тех случаях, когда в ее расчеты входит удушение нарождающейся церковной организации.

О своем положении Патриарх говорил: "лучше сидеть в тюрьме, я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу, я посылаю архиереев на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток". Так Чека не позволяла назначенным им архиереем даже доехать до своих епархий, направляя их в места заключения и ссылки.

Большевики поняли, что русская Церковь отвергла обновленческое движение и что результат их борьбы с православием получился обратный: вызванные этой борьбой религиозные споры пробудили интерес населения к религиозным вопросам, а {108} освобождение Святейшего Патриарха вызвало укрепление и усиление Православной Церкви. Такой оборот дела стал беспокоить московских руководителей большевизма.

В политике большевиков по отношению к Православной Церкви почувствовался страх перед церковной организацией, перед превращением Церкви не только в духовное, но и в организационное единство. Там, где советская власть терпит существование храма, она всячески преследует попытками возрождения и создания прихода. Комиссариат внутренних дел и ГПУ, усматривающие большую опасность в растущем влиянии Святейшего Патриарха Тихона и в его организационной работе по восстановлению аппарата церковного управления, имели целый ряд суждений по сему вопросу и свои соображения представили. в совет народных комиссаров. Последний согласился с доводами комиссариата внутренних дел о необходимости принять меры для борьбы с "растущей опасностью" и поручили ОГПУ разработать "мероприятия, могущие положить предел опасному развитию тихоновской агитации и организации". Не было сомнения, что возобновившие гонения на Церковь и духовенство явились результатом этих мероприятий.

Методы большевицкой власти - вообще отдельная тема, но они - чистая дьявольщина. Специальный агент большевиков ведет непрестанную борьбу с Патриархом, систематически посещая его два-три раза в неделю и склоняя его на поступки вредные для Церкви и полезные для безбожной власти. Он упрашивает Патриарха написать ответ архиепископу Кентерберийскому, что Церковь в России пользуется полной свободой и никаких гонений нет. Его уговаривают ради пользы Церкви и упорядочения отношений государства и Церкви отречься от власти и уже успевают склонить на эту точку зрения одного-двух ближайших к нему архиереев.

То, что не удалось сделать через обновленцев, то пытаются сделать через самого Патриарха. От него требуют смещения с кафедр не угодных большевикам популярнейших и любимых народом архиереев. Предлагают завести новый календарный стиль, который не прошел в жизнь даже у обновленцев. Сотруднику Патриарха Архиепископу Илариону большевик говорит: "уговорите Патриарха завести новый стиль; неужели он не может сделать маленькой уступки для власти? Если советская власть завела этот стиль, то пусть и церковь покажет, что она солидарна с нею". Другому архиерею он же говорит: "вы слышали, что Патриарх заводит новый стиль? для чего это? Кому это нужно? Неужели вы согласитесь с ним? Отделитесь от Патриарха, вас вся Москва любит и за вами пойдет, мы вас {109} поддержим" ...

Агент требует, чтобы в управлении Патриарха был человек, которому власть доверяет и пытается ввести туда известного предателя, но все же все время имеет там одного доносчика из среды архиереев. Большевицкая власть не выпускала его из атмосферы своей лжи, провокации, обмана, клеветы, сеяния раздоров, расколов, недоверия. Патриарх постоянно должен был разгадывать тайные и злые замыслы и намерения, скрывающееся под всякими благовидными предложениями власти. Враг действовал то посулами, то угрозами, и не ему самому, - это были бы совершенные пустяки! - а Церкви. То он обещает прекратить аресты духовенства, освободить заключенных или вернуть из ссылки таких-то нужных Патриарху епископов, или дать разрешение на духовную печать и образование, на свободу съездов и епархиального управления, то угрожает оставить все репрессии в силе и еще прибавить.

Трудно представить себе как страдал Патриарх. Этот человек воплощенного спокойствия дрожал от волнения и раздражения, когда ему докладывали о приезде агента. Какого напряжения нервов стоили ему эти постоянные систематические беседы. Это единственный случай, который мы знаем, что Патриарх был вне себя и изменял своему обычному характеру и темпераменту. Его мучила и жгла на медленном огне своей сатанинской ненависти большевицкая власть.

Еще один документ, так называемое "предсмертное завещание" Патриарха, выражает надежду, что подчинение советской власти не за страх, а за совесть, "побудит власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы". Ради этой цели "завещание" уверяет, что "советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая". Оно обещает церковный суд "в каноническом порядке" над неблагонадежными в отношении к власти архипастырями и пастырями своими и заграничными. Обнародованное на другой день после его смерти, оно не понравилось клиру и народу и подпись на нем все считали неподлинной. Однако это "завещание" служило условием согласия большевиков на местоблюстительство митрополита Петра и последний вынужден был получить на нем подпись Патриарха. Проэкт этого завещания долго лежал на столе у Патриарха, из-за него происходила большая борьба, и подпись, вынужденная у него за два часа до смерти, положила на его сердце непосильную тяжесть и видимо ускорила его кончину.