Ветер сулит бурю - Уолтер Мэккин Страница 27

каждое слово с новыми охами и ахами и приговорами: «Ну вот!», «А что я вам говорила!», и «Слава тебе Господи!», и тому подобное. Но кончилось все тем, что они все-таки ушли по домам, и Туаки сидит со своими родителями. Мать наконец кончила целовать его и суетиться, и отец смотрит на него, и глаза его сияют, как будто ему только что подарили новый тральщик и тысячу фунтов стерлингов в придачу, и на этот раз у Туаки рассказ получается куда лучше, и мать вскакивает со стула и начинает бушевать.

— Уж этот мне Мико! — выкрикивает она, потрясая кулаком из окна в сторону соседнего домика.

И Туаки улегся в постель рядом со своими братишками, а они были сонные и теплые.

* * *

Пошел домой и Мико.

Возбуждение прошло, и он плелся рядом с чихавшим и сморкавшимся братом. Чихая, Томми сгибался в три погибели; его красивый тонкий нос покраснел, и от этого вид у него стал унылый и крайне жалкий.

«Час от часу не легче, — думал Мико. — Ну что ж, пора привыкнуть к тому, что виноват всегда я». Что ж, может, и так. Разве не он потащил их всех на остров смотреть тюленей? Уговаривал, подгонял, когда у них уже ноги заплетаться стали и они хотели стрельнуть раза два по чайкам да и плюнуть на остров и на тюленей? «О Господи, — думал он, — если бы я только позволил им сделать по-своему».

Не успели они открыть дверь, как сразу же увидели, что она ждет.

Лицо у нее было трагическое. Она осунулась и побледнела, и глаза смотрели в одну точку. Молча поднялась она с табуретки и впилась глазами в своего сына, не двигаясь с места, а потом подошла, обняла его и закрыла глаза, прижав его голову к груди и уткнувшись лицом в его мокрые волосы. Дверь из комнаты, находящейся над самым очагом, отворилась, и вниз сошел Микиль в рубахе и штанах, босой, большеногий, и видно было, какая у него белая кожа там, где кончался ворот фуфайки. Как будто бросили белую наволочку на темном комоде.

— Ну, вернулись! — сказал Большой Микиль и облегченно вздохнул.

Делия дотронулась рукой до лба сына. Потом вздрогнула и отстранила его от себя, чтобы заглянуть ему в глаза.

— У тебя жар, — сказала она, — у тебя лоб горячий. Что с вами случилось? Где вы были?

Томми не ответил. Ответил Мико. Он как вошел, так и остался стоять на том же месте, и вода лила с него ручьями, собираясь лужицами на цементном полу. Он рассказал все коротко и толково, в нескольких фразах, умолчав только о крысах. Тогда она оставила старшего сына и, бесшумно ступая босыми ногами, подошла к Мико. Глаза ее сверкали. Она подняла правую руку и, широко размахнувшись, отпустила Мико звонкую пощечину; удар пришелся по здоровой стороне лица. Он этого ожидал и потому даже не сморгнул и не переменил положения, а она опять подняла руку, и опять его ударила, и замахнулась было в третий раз, но тут Большой Микиль схватил ее за руку и грубо отшвырнул.

— Ну, хватит! — сказал он. — Хватит. Я больше не позволю!

— С того дня, как ты родился, с самого того дня, как я тебя зачала, — говорила она сдавленным шепотом, — ничего я от тебя не видала, кроме горя и неприятностей. Ты думаешь, ты храбрец? Никакой ты не храбрец, просто нечистая сила какая-то в тебе сидит. Нечистая сила!

— Замолчи! — сказал Большой Микиль.

— Лучше бы мне никогда тебя не рожать, лучше бы мне…

— Замолчи! — заорал вдруг Микиль, наливаясь кровью. — А не то я тебе глотку заткну, слышишь, ты?

Она вернулась к Томми, понуро сидевшему на табурете у очага, и начала стягивать с него фуфайку.

— Иди-ка ты наверх, Мико, — сказал ему тогда отец, и глаза у него были добрые. — И ложись спать. Завтра поговорим.

— Ладно, отец! — сказал Мико, повернулся и пошел к двери.

В доме было две спальни. В одной, что над очагом, жил Микиль с женой, во второй, по ту сторону кухни, на одной койке спали Мико с Томми, а на другой — дед. Комнатенка была маленькая, можно было только с трудом протиснуться между койками. Одежду они вешали на крюки, вбитые в крашенные известкой стены, а для разраставшейся библиотеки Томми Мико смастерил над их кроватью деревянные полки.

Мико ступал осторожно, чтобы не разбудить деда. Не таков был дед, чтобы не спать из-за того, что оба его внука куда-то запропастились.

— Да ну вас, — говорил дед, — Мико же с ними, никуда они не денутся, можете быть покойны.

Окно в комнате было маленькое, а подоконник широкий, и на нем стояла герань. Герань скрашивала комнату. Она да еще лоскутные одеяла на кровати. Мико остановился, сбросил одежду, взял со спинки кровати полотенце и вытер волосы, а потом вытерся весь. Дед безмятежно спал. Из-под одеяла виднелись его редеющие седые волосы да торчащая бороденка. Мико вытерся как мог и с удовольствием почувствовал, что кровь во всем теле быстрее побежала по жилам. Щека горела от ударов матери, и только теперь он заметил, что руки у него тоже болят в тех местах, где он накололся на шипы. Но на это он большого внимания не обратил. На нем все заживало очень быстро.

— Ну, — раздался голос деда у него за спиной, — расскажи-ка мне все по порядку.

Мико с удивлением обернулся.

— Я думал, ты спишь, деда, — сказал он.

— Уснешь тут, пожалуй, — сказал дед, — когда вы такой шум подняли. Что, побила она тебя?

Мико не ответил. Он откинул одеяла, залез под них и натянул под самый подбородок. Одеяла были теплые, прикосновение их успокаивало. Он рассказал все, как было, тихонько, чтобы не было слышно в другой комнате. Дед сказал «гм» и повернулся на бок.

— Деда, — спросил Мико, — а чего крысы явились? Дерево их привлекло, что ли?

— О Господи, — сказал дед, — чего ты пристаешь с вопросами? Крысы часто плавают табунами. Я сам раз видел. Видно, переплывали залив и остановились на острове передохнуть, вот и все. Все грызуны плавают