Александр Фадеев - Последний из удэге Страница 28

В думе сохранилась еще кучка людей, обвинявшаяся в сочувствии большевикам и раздражавшая и правительство и Гиммера. Газета "Дальний Восток", в точности отражавшая все, что говорилось в доме Гиммеров, обвиняла правительство в попустительстве большевикам и требовала твердой власти.

- Почему их не арестуют? - спросила однажды Лена.

- Кого?

Старый Гиммер остановился посреди комнаты и удивленно посмотрел на Лену.

- А большевиков в думе, - спокойно сказала Лена.

В течение нескольких секунд Гиммер давился рыбьей костью, раскачиваясь и багровея лицом и лысиной.

- Вот и я спрашиваю - почему? - закричал он, весело отфыркиваясь, изучая Лену смеющимися карими глазками. - А потому, видите ли, что предстоят выборы в новую думу и играют, видите ли, в демократизм, в депутатскую неприкосновенность, чтобы рабочих задобрить... Пошлый маскарад не ко времени, - вот почему не арестуют!.. Да ты уж не собираешься ли политикой заняться? Этого еще недоставало!

- Значит, рабочих победили, а боятся? - протяжно спросила Лена.

- Сами себя боятся... Ты скажи лучше, что у вас со Всеволодом произошло? Что-то он не заходит к нам. Я, конечно, не сватаю...

Гиммер лукаво сощурился.

- А выборы в думу это как, - это можно всем видеть?

- Не хочешь ли выдвинуть свою кандидатуру?

- Нет, я хочу знать, как это делается.

- А делается это очень скучно... Скучные партии выдвигают длинные скучные списки, город разбивают на участки, скучные молодые люди и девицы сидят возле ящиков за сургучными печатями, а скучающее население бросает в ящики записки, иногда не совсем приличного содержания... Очень неинтересное зрелище для красивой девушки из зажиточной семьи!.. Другое дело, когда перед тобой мужественный офицер, поэт, комендант крепости...

- А я не могла бы занять место скучающей девицы за ящиком?

Гиммер снова некоторое время с удивлением смотрел на Лену.

- Да ты что? Разве это тебе игрушки, в самом деле?

- Нет, я знаю, что это ваши игрушки, но я хотела бы знать, как вы играете в свои игрушки, - с усмешкой сказала Лена.

Брови старого Гиммера вылезли на лоб.

- Ты серьезно, что ли?

- Вполне серьезно...

- И что только делается в этом доме! - сказал старый Гиммер, растерянно потирая лысину. И вдруг заболтал руками и закричал: - Ничего не знаю, у тетки проси, у тетки проси!..

И, отмахиваясь обеими руками и фыркая, он быстро прошел в свой кабинет.

XXXV

Центральное бюро профессиональных союзов выдвинуло к выборам свой список. Первыми в списке шли сорок семь арестованных комиссаров. В числе их - на третьем месте - шел Сурков.

Избирательная комиссия, в которую не входил старый Гиммер, - он сам баллотировался в думу, - после двухдневных дебатов признала список законным.

- Они с ума сходят! - неистовствовал старый Гиммер. - Что они, хотят превратить думу в совет собачьих депутатов?..

Типографские рабочие размножили список и воззвание центрального бюро в таком количестве, что списком и воззванием был заклеен и засыпан весь город, от Гнилого угла до Второй речки. В одну ночь, должно быть из озорства, списком был оклеен фасад здания городской думы, и целая толпа смотрела, как усатые милиционеры отдирали список скребницами, похожими на те, какими чистят лошадей.

Накануне самого дня выборов Лена была в думе, - инструктировали уполномоченных. В длинном полутемном коридоре, где, ожидая, когда освободится член избирательной комиссии, уныло слонялись незнакомые друг другу и не изъявлявшие желания знакомиться уполномоченные, Лена неожиданно столкнулась с Хлопушкиной и узнала в ней девушку с траурной повязкой, руководившую колонной в день похорон.

- Ты как сюда попала?.. Я так рада!..

Лена рванулась к ней и, почему-то смутившись, не подала руки.

- Как все... - уклончиво ответила Хлопушкина, тоже не подавая руки.

За те два с лишним года, которые Лена не видела ее, Хлопушкина словно бы распрямилась вся и похорошела лицом, а в глазах ее с прежними белыми негустыми ресничками появилось новое, твердое, суховатое выражение.

Они помолчали...

- Я видела тебя, когда хоронили...

Лена запнулась, не зная, как назвать тех, кого хоронили.

- Вот что!.. - настороженно протянула Хлопушкина.

- Как ты жила это время? - тихо спросила Лена.

- Так, работала...

Хлопушкина отвела глаза в сторону.

Они снова помолчали. Хлопушкина, видимо, не интересовалась тем, как жила Лена и как попала сюда.

- Я очень рада, - серьезно сказала Лена. - Когда будут распределять по участкам, я хотела бы попасть с тобой, а то я, боюсь, все напутаю... - Лена виновато улыбнулась.

- Все равно...

Из кабинета вышел маленький, кривенький старичок в сбившемся галстучке и пригласил уполномоченных в комнату заседаний.

Отправляясь в думу, Лена наметила себе после инструктажа ехать отыскивать какого-нибудь незнакомого доктора, чтобы проворить то, что было уже ясно для нее. Мысль эта, от которой ей становилось страшно и от которой ее отвлекла было встреча с Хлопушкиной, снова стала преследовать Лену.

В раскрытое окно врывался шум с улицы.

Маленький кривенький старичок однообразно покачивался за кафедрой в полосе бившего в окно пыльного солнечного света, прижмуриваясь и закрываясь папкой с инструкциями.

- ...Но впускайте по очереди и ни в коем случае не больше одного избирателя... - выпевал он тоненьким голоском.

"Боже, как стыдно!.. - думала Лена. - Как я смогу объяснить все?.."

- ...Выслушав имя, отчество, фамилию и адрес избирателя и справившись со списком, вы даете возможность избирателю...

"Могу ли я выдать себя за замужнюю?.. А что, если все рассказать Хлопушкиной, спросить совета?.. Нет, это невозможно, невозможно, невозможно..." - повторяла Лена, чувствуя, как у нее стучит в висках.

- ...Если же окажется, что в списке нет данного гражданина, вы, предупредив его, что он не выполнил своего гражданского долга, то есть не справился с заблаговременно вывешенными списками избирателей, не допускаете его к баллотировке и регистрируете его по форме С... - выпевал кривенький старичок.

Лена, не слышавшая ничего из того, что говорил кривенький старичок, очнулась только, когда задвигали стульями: началось распределение по участкам.

- Так вместе? Пожалуйста...

Лена умоляюще посмотрела на Хлопушкину.

- Все равно...

Им достался район Второй речки.

- Это где-то далеко... Там, кажется, временные мастерские? - робко спросила Лена.

- Да... И мукомольные предприятия Гиммера, - сказала Хлопушкина, моргнув своими белыми ресничками, чтобы скрыть усмешку.

Купив в киоске газету, Лена с полквартала шла пешком, просматривая фамилии и адреса врачей: "Вейнберг С.И. - это глазник... Овсянников Г.Г. венерические и мочеполовые... В.А.Сумшик - женские, Алеутская, 56... Иванов-Молоствов - женские, Косой п., 13..."

На углу, оглядевшись по сторонам, она взяла извозчика.

- Подымите верх, пожалуйста...

- А куда ехать?

- Куда?..

Некоторое время Лена серьезно смотрела в тронутый ячменем голубой глаз извозчика.

- Ну, куда же... Ну, хотя бы на Алеутскую, - упавшим голосом сказала она.

XXXVI

Утренний воскресный поезд, набитый дачниками, молочницами и зеленщиками, вез Лену мимо грязных строений, шлагбаумов, виадуков, нефтеналивных баков. Голубые пятна залива мелькали в простенках домов; плыли белые, чистые облака.

Затиснутая между господином в панаме, с тортом на коленях, и молочницей с пустыми бидонами, Лена чувствовала на себе любопытные, ощупывающие взгляды, и ей казалось, что все, все уже знают об ее унижении.

Она старалась думать о предстоящих выборах, но снова и снова возникало перед ней склоненное, налившееся кровью лицо доктора, и это унизительное кресло, и то, как она, путаясь в кружевах, торопливо надевала панталоны. А завтра ей предстоит еще более унизительное и страшное, и ничем, ничем нельзя уже предотвратить этого.

"Как это, должно быть, больно..." - думала она. Ее мучили трудности, сопряженные с тем, как скрыть это от домашних. Сможет ли она сама добраться домой? Что, если она будет чувствовать себя настолько слабой, что не сможет встать с постели? Вызовут домашнего врача, и все обнаружится...

- Вторая речка!..

Лена вздрогнула и заторопилась к выходу.

Она стояла на перроне, растерянно держа в руках записку с адресом избирательного участка. Из заднего вагона поезда один за другим прыгали милиционеры при кобурах и шашках. Поезд тронулся; милиционеры построились и пошли по мостовой вдоль полотна по направлению к серым корпусам временных мастерских.

Лена машинально пошла за ними.

В мастерских было тихо, безлюдно, пахло железным ломом и шлаком; шаги милиционеров гулко отдавались от корпусных стен. Лена с безотчетным страхом и уважением смотрела на огромные безмолвные корпуса с задымленными окнами, на черные трубы, вздымавшиеся в высоту. В таком же вот корпусе в военном порту сгорел отец Суркова... Лене стало жутко.