Леонид Бородин - Третья правда Страница 28

- Бесы!! - крикнул Рябинин так, что услышали его на втором бульдозере.

- Псих! - крикнул кто-то, и всех как ветром смело с бульдозеров. Топорик с резиновой ручкой отскакивал от металла, пока не попал на стекло. Вместе с осколками рухнул на землю Иван Рябинин. Рука с топором скребанула по земле и замерла.

6

Селиванов стоял на краю дороги, махал руками и бранился. Бортовая машина притормозила, но он отмахнулся: ему нужна была легковая. А частник проскакивал мимо, не глядя на Селивано-ва. И когда он, отчаявшись, выскочил на середину дороги перед черной "Волгой", та остановилась. Из нее, не торопясь, вылез здоровенный детина. Потянувшись и поиграв бицепсами, он шагнул к растерявшемуся Селиванову и спросил беззлобно:

- Чего хулиганишь, Божий цветочек?

У Селиванова кровь отлила от лица, но он сдержался.

- В Слюдянку... обратно... в Лучиху... обратно... полста...

- Иди ты! - усомнился парень. - Это по старым деньгам, что ли?

Селиванов вынул из кармана новенькую пятидесятку. Тот почесал в затылке и посмотрел на часы.

- А что - рискнем?..

Селиванов шмыгнул на заднее сидение, забился в уголок, чтобы шоферу не было видно его в зеркальце.

- Куда в Слюдянке?

- В церкву.

- Иди ты! Помирать собрался или в грехах каяться?

Селиванов не вытерпел.

- Твоим языком бы да хлев чистить!

Парень загоготал и врубил на полную мощность приемник. Селиванов поерзал, подтянулся к уху шофера и прокричал зло:

- Ежели так всю дорогу, то вези меня прямо в морг!

Тот снова загоготал, убавил радио, а к Селиванову больше не приставал.

Священник оказался молодым, высоким, красивым и голоса приятного, что несколько смутило Селиванова.

- Извиняюсь, значит, помер человек, друг мой... - он поперхнулся, верил он в Бога вашего... Надо, чтоб все по закону...

- Где жил покойный? - спросил священник.

- Жил? - И вдруг в оба глаза накатило по слезе. Селиванов смахнул их. - Жил далече, где вам не дай Бог... А лежит он теперь на столе в доме своем, в Рябиновке, значит... - И предупре-дил жест священника. - Машина у меня... заплачу, само собой, как положено...

Они помчались в Рябиновку. Шофер косился в зеркальца на священника, приемник выключил совсем и лишь подсвистывал иногда.

- Вы, как я понял, в Бога не веруете? - деликатно спросил священник.

- Не могу я в Него верить, потому как ни мудрости, ни доброты в Ем не нахожу! - ответил Селиванов угрюмо.

Священник покосился на него, но спорить не стал. Селиванов снова заговорил:

- Один человек всю жизнь грехом живет и даже занозу в палец не получит, а другой... собаку за всю жизнь ногой не пнул, а на него - все беды, какие только ваш Бог придумать может...

Священник молчал.

- Дескать, на том свете зато рай! А кто это доказать может? А я хочу знать, за что мой дружок Ванька Рябинин на этом свете страдал? Молчишь, Божий слуга?!

- Нет доказательств, - ответил тот спокойно. - А ответ вам только вера дать может.

- А если мне, чтоб поверить, ответ сперва нужен? В чего мне верить, если я главного ответа не слышу!

Вдруг он заплакал и стукнул кулаком по колену.

- Не хочу говорить ни о чём! Трёп это всё!

Около дома священника встретили старухи. И откуда их столько набралось, - будто со всего света съехались! Руководила всеми с запухшими от слез глазами Светличная.

- В Лучиху! - скомандовал Селиванов шоферу.

- В Лучиху так в Лучиху!

И рванул с места.

- И сколько этим Богом будут людям мозги зас....ть! На кой хрен этих попов держут до сих пор!

- Мяса на тебе много, потому ума мало! - ответил Селиванов.

- Слышь, дед, я на твою полсотни плевать хотел! Выкину тебя в кювет и поползешь на своих!

- Ну и выкинь! Выкинь!! - заорал Селиванов, приподнимаясь на сидении и швыряя на колени шофера ассигнацию. - Остановь, я сам выйду! Только если у тебя в мозгах понос, так вонь свою держи в закрытости! Остановь, говорю!

- Ты чего деньгами раскидался! - обозлился шофер. - Богатый шибко! И выкину вместе с деньгами твоими!

Селиванов грудью влип в спинку переднего сидения, - так резко сработали тормоза. Выпрыг-нув первым, он подскочил к окошку шофера и крикнул:

- Понос!

Шофер догнал его в полста шагах от машины, схватил за плечо и влепил ему в ладонь ассигнацию.

- Ну, старик, счастье твое, что ты старик! Забирай свои деньги и мотай отсюда!

- А я не помотаю! А я вот тут стоять желаю!! - орал Селиванов.

Он хотел швырнуть деньги в лицо шоферу, но тот перехватил его руку. Селиванов охнул и разорвал ассигнацию пополам, потом вчетверо и, воспользовавшись шоком парня, швырнул в него обрывки. Шофер поднял с земли клочки, рассмотрел и сказал глухо:

- Ну чего распсиховался! Деньги рвать... Поехали в твою Лучиху.. Сам же говорил, что Бог того...

Селиванов затих.

- Худо мне, паря! Страсть как худо! Жить не охота!

- Ну чего, понять можно... друг помер...

Он подошел к Селиванову, положил руку на плечо.

- Поехали, а то начальник мой спохватится...

Селиванов выпотрошенным кульком поплелся к машине, вполз на сидение, откинулся и закрыл глаза.

За конторой промхоза в прицепной кузовок трактора грузились двухсотлитровые бочки. Оболенский вертелся возле хмурый и чумазый.

- Со мной поедешь! - крикнул Селиванов еще на подходе.

- Не! - замотал головой Оболенский. - На базу. В широкую падь иду, бочки вон...

- С... я хотел на твои бочки! Со мной поедешь, говорю! Машина стоит!

- Ух ты! - восторженно откликнулся тот, заметив "Волгу". - Не могу, Селиваныч! Начальник и так орал уже...

- А я на начальника, знаешь, что положил! За шиворот потащу!

И он потащил.

- Э-э! Ты куда его! - заорал вывернувшийся из-за кузова мужик, начальник участка Широкой пади. - Ты что, Андриан Никанорыч, сдурел, что ли! У меня в тайге тонна черники киснет! С кровью трактор вырвал у начальника!

- Забирай трактор, а мне этот нужен! - крикнул Селиванов, таща за собой упирающегося Оболенского. Мужик кинулся в контору. Когда Селиванов с Оболенским уже подошли к машине, с крыльца конторы сорвались в их сторону двое начальников - Широкой и промхоза.

- А ну стой! - крикнул начпромхоза. - Ты чего безобразничаешь, Селиванов! Чего коман-дуешь! А ты - марш на трактор!

Селиванов схватил Оболенского за штаны и оттащил назад к машине.

- Не ори! В милицию его везу! Убийство он совершил! Понятно?

- Чего?! - завопил Оболенский, выпучив глаза.

- Лезь в машину!

Он нагнул голову Оболенского и коленкой поддал под зад. Начальники растерянно переглянулись. Селиванов прыгнул в машину, хлопнул дверью.

Машина рванулась с места.

У крыльца рябининского дома стояло такси, и Селиванов догадался, что приехала Наталья.

- Андриан Никанорыч! Ну как же это так! Почему?!

- Я виноват, - ответил он тихо, уже который раз за сегодня смахивал слезу. - Не должен был его одного в тайгу отпускать! С непривычки сердцем надорвался! Сказывают, упал и все! Легкая смерть, и тому порадуйся! Хоть смерть легкую заслужил...

- Мы даже не поговорили! Господи! И встретили его нехорошо!

- Не плачь! Кто знает, может, и лучше так для него! Не плачь!

Он пальцем вытер ей глаза, а она вся тряслась и захлебывалась от слез. Легко отстранив Наталью, Селиванов вернулся к порогу, где стоял поникший тракторист. Он ввел его в комнату, где посередине на столе лежал в гробу Иван Рябинин. У изголовья стоял священник. Грустно и задумчиво смотрел на умершего.

Растолкав старух, Селиванов сказал громко:

- Ну-ка, подите все на двор, подышите воздухом, родные прощаться будут!

Старухи неохотно попятились к двери, крестясь и перешептываясь, Селиванов нарушал обычай.

- Видишь, кто помер? - сурово обратился он к парню.

- Ага! - кивнул Оболенский. - Это тот дед, который...

- Отец твой!

- Какой отец! - вдруг осипшим голосом почти прошептал тракторист.

- Твой, говорю, родной, которого власть упрятала в чертово логово, когда ты еще родиться не успел! И мамка твоя, родив тебя, сгинула в том же логове ни за что, ни про что. И ты вырос мазуриком чумазым, потому что не было у тебя ни матери, ни отца, а одна только власть народная! Хотя и при том мог бы человеком вырасти!

Священник с тревогой слушал Селиванова. Оболенский смотрел на покойника широко раскрытыми глазами. Сзади послышались шаги и всхлипывания. Подошла Наталья, перехватила руками горло. Черный платок размотался у нее на шее и сполз на плечи.

- Ну вот, - сказал Селиванов, взяв ее за локоть и обращаясь к Оболенскому, - а это сестра твоя, а он, значит, брат твой родной!

- Что? - простонала она.

- Иваном его зовут! В честь отца мать назвала, да уж лучше б не делала того.

Оболенский и Наталья смотрели друг на друга в ужасе.

- Селиваныч, это - правда?! - прошептал Оболенский.

- Хуже правды... - ответил тот печально и, обойдя гроб, стал у изголовья, рядом со священником.

- Ваня, Ваня... - покачал он головой. - Нынче понимаю я, за что тебе жизнь такая выпала! - Он помолчал. - Это ты все мои грехи взял на себя! И расплатился, и помер за меня раньше времени! А всю жизнь думал да гадал: чего леплюсь к тебе, чего цепляюсь? И сам не знал, подлец, что душу чистую приблизил для спасения своего!