Василий Нарежный - Два Ивана, или Страсть к тяжбам Страница 28

— Ты как здесь очутился?

— Самым простым образом, — отвечал слуга, провожая пана и его товарищей на крыльцо, где, остановясь, продолжал: — когда тебя в Батурине, несмотря на все храбрые сопротивления, сопровождаемые сильными ругательствами, поволокли в тюрьму точно в таком виде, в каком ты волок из своего дома на двор писца Анурия, то один из оставшихся канцелярских подписчиков сказал мне: «Ступай, приятель, домой и служи пану сотнику Гордею как своему законному властелину». Я тогда был в великой печали и досаде, а потому отвечал с издевкою: «Ты, видно, привык в такую дальную дорогу пускаться пешком, а у меня, по милости господней и панской, есть возок и два коня!» — «Потише, друг сердечный! — отвечал подписчик насмешливо, — по высокому определению войсковой канцелярии двух коней, возок и все имущество пана Занозы, сюда завезенное, ведено продать и вырученные деньги причислить к войсковой казне». Услыша такую неожиданную весть, я крайне разгневался и хотел было, подражая тебе, кулаками защищать свое право, как невидимо ангел-хранитель шепнул мне: «Остерегись, мужественный Лука, и удальство свое отложи до удобнейшего случая. Твой пан лишился хутора за то, что поколотил писца Анурия; а если ты осмелишься коснуться до подписчика войсковой канцелярии, то с живого сдерут кожу!» Я послушался сего спасительного гласа, тяжко вздохнул и — побрел домой, питаясь именем божиим. Путь не ближний, а потому и времени прошло немало, пока я дополз до села Горбылей. Как же подивился, увидя, что все в доме нашем переправляется, и когда один старый незнакомый пан, услыша, кто я и откуда, сказал: «Ступай-ка, дружок, на хутор, принадлежавший прежде твоему пану, а ныне составляющий мою собственность вместе с сим домом, со всеми крестьянами, полями, лугами и пашнями; я сегодня там буду и дам тебе работу. Я называюсь — Артамон Зубарь!» Поклонясь в ноги новому пану, я отправился на сей хутор. Здесь также нашел великую перестройку как в панском доме, так и в крестьянских избах. Помещик перед закатом солнечным приехал сюда и, собравши около себя всех работников и крестьян, объявил, что я по всем работам, полевым и домашним, назначаюсь управителем и чтобы все повиновались мне, как ему самому. После всего, распустя всех, сказал мне: «Лука! я наслышался о верности твоей к прежнему пану, из чего заключая, что ты и ко мне не менее будешь усерден, делаю тебя вторым после меня во всех распорядках по сему имению!» После сего, дав пространные наставления, что и как должен я делать, оставил здесь, где и до сих пор нахожусь. За час до твоего сюда прибытия он был на сем хуторе, объявил, что ты скоро с двумя молодыми сопутниками сюда же прибудешь, и приказал, чтобы во все время, какое все здесь проведете, довольствуемы были, как настоящие хозяева, со всевозможным обилием.

Глава XII

Умиление

Пан Харитон не мог довольно надивиться добродушию и гостеприимству пана Артамона. Рассуждая о сем предмете, они вступили в покои и, проходя из комнаты в комнату, не могли налюбоваться чистотою и опрятностию, хотя, впрочем, все уборы домашние были весьма просты. Вошед в маленький покойчик об одном окне, они увидели большой кивот, в коем стояло пять больших образов в новых серебряных окладах. Пан Харитон присмотрелся и вскоре, быстро отскочив, вскричал в восторге:

— Боже милосердый! как возблагодарить за такое благодеяние, хотя бы оно сделано было и на самое короткое время! Посмотрите, молодые друзья мои и братья! В этом кивоте заключаются лики угодников, соименных мне и каждому из моего семейства! Присмотритесь, прочтите! Вот образ моего ангела, вот ангел жены моей, вот обеих дочерей моих, а сей последний сына Власа! Но не понимаю, что значат два маленькие образа в вызолоченных окладах, унизанные жемчугом и стоящие в ногах дочерних образов; а имена их: Лолий и Юлия!

Вероятно, что у благочестивого мужа есть на попечении еще две особы, носящие имена сии; ибо, сколько мне по слуху известно, во всем родство пана Артамона никто так не называется!

Пан Харитон, посмотрев еще на образа, пришел в несказанное умиление, начал молиться вслух и так усердно, что сопутники его до глубины сердец были тронуты и сам молящийся прослезился. По окончании сего богоугодного дела все три путешественника назначили себе спальню; и хотя усердный Лука показывал три кровати совсем готовые, но пан Харитон с твердостию сказал:

— Если тебе поручено от нового пана делать нам угодное, за что и благодарим его чистосердечно, то вели наносить сюда побольше свежего сена и доставь чистый ковер. Не так ли, дорогие братья, должны ночевать странствующие запорожцы?

— Ты говоришь дельно, — отвечал Дубонос, и Лука со всех ног бросился исполнить данное приказание.

Наши гости уселись в большой комнате на лавке, раскурили трубки и в безмолвии смотрели на закатывающееся великое светило небесное. Наконец оно скрылось, заря вечерняя, мало-помалу бледнея, скоро совсем потухла, и серебристый месяц покатился по голубому своду; глубокая тишина распростерлась по лицу всея природы, и Дубонос воззвал:

— Не правда ли, пан Харитон, что надежда на благость провидения и совершенное предание участи нашей на волю всемилосердого никогда не остаются без награды? Не ты ли за несколько часов готов был роптать на свою горькую долю? Однако теперь согласись, что если бы от того не удержался, то поступил бы весьма неразумно и теперь бы сам себя стыдился!

— Пусть так, — сказал пан Харитон, обратясь к Дубоносу, — ты дорогою утешал меня мыслию, что, коль скоро угодно будет провидению породнить нас, ваши родители в состоянии будут выкупить мое имение и возвратить мне; однако я тогда не подумал о дальнейшем и дал место в сердце своем надежде на радость. Теперь родилась во мне новая мысль, и сердце заныло, оледенело; эта мысль заключала в себе вопрос: что ж будет со мною, что будет с моею старухою, когда вы обеих дочерей моих увезете в Сечь Запорожскую? Хотя бы оба дома, бывшие моими — сей на хуторе, и другой в селе, — опять сделались моими, то без Раисы и Лидии, долженствовавших быть лучшим их украшением, превратятся для нас в мрачные могилы!

— Эх, пан Харитон! — воззвал Дубонос, — ты совсем не хочешь уняться и сам зовешь к себе мрачного духа уныния! Не может ли один миг преобразить вид всея вселенныя? Зачем же нам прежде времени горевать, когда надежда манит нас обеими руками ко храму радости?

Переменив предмет разговора, они провели остальное время весьма весело, поужинали по-сельски и мирно започивали на сенном ложе.

Глава XIII

Новая радость

На другой день, едва летнее солнце показалось из-за небосклона, когда молодые запорожцы спали еще крепко-накрепко, пан Харитон вскочил с постели, наскоро оделся и пустился — нужно ли отгадывать куда? точно так — на голубятню! За ним следовал Лука, лукаво улыбаясь. Когда они взошли на верх лестницы, то слуга весело молвил:

— Видишь ли, пан Харитон, что как рано ни встал ты, а я предупредил тебя. Вот у дверей лежит целый мешок распаренной пшеницы, и вот стоят два ведра свежей воды на обед здешних хозяев.

Пан Харитон, взяв мешок, а Лука ведры, вступили во внутренность.

Голуби, зная время, встрепенулись и целыми стаями бросились к пришельцам.

Когда пан рассыпал корм в расставленные но разным местам корытца, а слуга разливал по другим питье, то ручные птицы садились им на плеча и на головы, радостно ворковали и порхали с одного места на другое. Это зрелище привело пана Харитон в несказанный восторг; он брал пернатых друзей на руки, гладил их и целовал; на глазах его блистали слезы, сладкие слезы душевной чувствительности и сердечного умиления. Он сел у одного корыта и, поглаживая своих любимцев, упражнявшихся около пшеницы, промолвил:

— Надобно сказать правду, что пан Артамон или добродетельнейший человек, старающийся всеми мерами услаждать горести своих собратий, или искуснейший мучитель, кажущий умирающему от голоду прекрасное кушанье, и когда сей несчастный протягивает к оному свои руки, то его без милосердия прогоняют, твердя: «Поди умирай в другом месте!»

Когда Лука увидел, что пан Харитон не может довольно насладиться своею любимою охотою, то сказал:

— Не пора ли и тебе, пан, с гостьми твоими подумать о завтраке, а после, до обеда, можешь осмотреть весь хутор и порадоваться, видя, что он достался не в дурные руки?

Пан Харитон, горя нетерпением рассказать о новом, неописанном удовольствии, какое вкушал он на голубятне, спустился с лестницы и немало подивился, увидя, что солнце было весьма уже высоко в небе. Он уподоблялся тогда древнему иноку, который, слушая пение райской птички, не чувствовал, как протекли тысяча лет: воркованье голубей было для него не менее очаровательно. Вошед в большую комнату панского дома, он остановился посередине, увидя накрытый стол и крестовых братьев своих, сидящих у окна в сад, в некотором смущении. Едва услышали они громкую походку, то вдруг оглянулись и, видя своего старшего брата, бросились к нему навстречу с распростертыми объятиями.