Анатолий Рогов - Выбор Страница 28

Ни в одном монастыре не было тогда столь богатого и прекрасного собора, стоившего совершенно неслыханную сумму - тысячу рублей.

Собор в Кирилло-Белозерском обошелся всего в двести пятьдесят. На годовое содержание Волоцкого монастыря, включая питание, одежду и прочие нужды братии, уходило сто пятьдесят. А две деревни с людьми и пустошью стоили пятнадцать. Добрый княжеский конь с богатым седлом и уздою - шесть рублей.

* * *

Полно Иосифов устав назывался "Духовная грамота многогрешного и недостойного и худого игумена Иосифа о монастырском и иноческом устроении подлинно же и пространно и по свидетельству Божественных писаний".

Месяцев за пять Денис выучил весь устав назубок - память оказалась крепкой. И жил, существовал уже только по его строжайшим правилам.

Летом и зимой, в погоду и непогодь, на зорях и в кромешной тьме, под ливнями и в лютую стужу всегда одним из первых входил в церковь. Отстаивал, не шелохнувшись, часы и на ногах, и на коленях. Клал в келье сотни поклонов, творя молитвы и не поднимая глаз. В трапезной не слыхивали даже, как он и жует. Послушания и работы выпрашивал самые тоскливые и изнуряющие: месил тесто в пекарне и глину на стройках, таскал в поварню горы дров, копал вместе с работниками канавы для сточных вод и нечистот, чистил выгребные ямы, валил лес. Читал ночами Псалтырь над отпеваемыми в монастыре. Уже носил, не снимая, власяницу. Спал в хилой келье еще с одним послушником прямо на голом полу, безо всякого покрытия и изголовья. Даже самолично изнурял себя голодом, по два-три дня не вкушая ничего, кроме воды, и порой доходило до того, что, прошептав- всенепременнейше прошептав до самого конца! - предсонную молитву, падал ниц уже с закрытыми глазами - уже спал, и нечистый уже не приходил, не терзал его - отступился наконец.

И кроме того, он все же постоянно находил время и расспрашивал всех, кого только мог, о владыке. В первую очередь, разумеется, старцев, знавших его давно: некоторые так чуть ли не всю жизнь прошли с ним вместе и рассказывали охотно, ибо тоже благоговели перед своим редкостным наперсником. И через полгода Денис знал о нем, кажется, уже буквально все. Знал, что у того не было, пожалуй, и дня, когда бы он с кем-нибудь и с чем-нибудь не боролся. И почти всегда побеждал: сначала новгородских и окопавшихся возле великого князя еретиков, потом митрополита Зосиму, потом заволжских старцев-нестяжателей. Сам грозный Иван Васильевич и тот явно его боялся. Потом архиепископа Серапиона свалил и князя Волоцкого наверняка бы одолел, если бы тот вдруг не помер и дело не решилось само собой, но опять же в его, Иосифа, пользу. То есть опять победил!

А ныне с князем-иноком Вассианом бьется, государевым любимцем. Государь запрещает, а он все равно бьется, не отступает. Силища, значит, больше государевой. А если бы он был не прав, разве ж была в нем такая силища, разве ж он не побеждал всегда и во всем, как побеждает!

Эти мысли как будто приподнимали Дениса над грешной землей, наполняли отрадной гордостью, что он тоже теперь близ этого человека, и ему все сильнее хотелось стать к нему еще ближе, получить, перенять от него хоть капельку такой же силы.

Он сумел понравиться хранителю книжной палаты Луке Малому - излил свои восхищения Иосифом! - и тот разрешил ему, послушнику, коим в палату доступ вообще возбранялся, приходить туда скрытно, лучше всего ночами, и читать написанное владыкой. Таких ночей получились десятки, Дениса подчас буквально качало от изнурения, но он одолел все: и огромный его "Просветитель" из шестнадцати слов, разъясняющих основы веры и необходимости слепых послушаний, и давнее "Сказание о новоявившейся ереси новгородских еретиков...", и очень красивый, писанный Лукой Малым с киноварными и золотыми заставками его "Сборник - книгу Даниила Пророка", и "Сказание о святых отцах Русской земли, о монастыре Печерском, об Антонии и Феодосии, о Сергии Преподобном и других подвижниках", и "Второе послание на еретиков из девяти слов", писанное великому князю Василию сравнительно недавно против Нила Сорского, Вассиана Патрикеева и иных нестяжателей.

А потом Лука Малой дал Денису и писания князя-инока, который спорил с ним в "Слове ответном", "Слове о еретиках" и "Прениях с Иосифом Волоцким". В "Прениях" так прямо как будто вправду разговаривал с владыкой: слова одного - слова другого, одного - другого. Денис впервые читал подобное. И некоторые слова Вассиана жгли не хуже Иосифовых:

"Яко змей хочешь излить яд на искренних. Но чем ты лучше мирских? Воистину ничем". Развратником истины называл. Про Нила: "Ты, Иосифе, оболгаешь его по страсти яко человеконенавистник!" И наконец: "И сия заповеди презрел еси, Иосифе, гневаясь на нас за истину Божию и закон... Ох, что будет тебе, Иосифе, пред Христом в день судный и с твоими учениками!"

Это про великого-то владыку столь несправедливые поносные слова! Дениса аж трясло от возмущения, и он, конечно, ненавидел написавшего их.

И конечно же, делился со многими тем, что узнавал об игумене, прежде всего, естественно, своими искренними восторгами и благоговением.

* * *

И в конце концов его позвали к Иосифу, и он немало удивился, сколь просторен и наряден был покой в его доме, в котором тот сидел. Стены обиты тисненой зеленой кожей, потолок холщовый, лавки под малиновым сукном, оконницы в синем бархате, в переднем углу иконы в сканых серебряных, золоченых окладах, в драгоценных каменьях, три серебряные цветные лампады, на столе серебряный и медные подсвечники, кресло под владыкой резное, дубовое, с кожей коричневой в сиденье и под локтями.

- Почто много обо мне пытаешь и глаголешь? - был первый вопрос.

- Интерес обуял великий. Ты ж, отче, живой святой!

И грохнулся на колени, подполз и поцеловал полу его рясы над синим сафьяновым сапогом.

Тот, раздраженно кривясь, замахал рукой, чтоб немедленно поднялся.

- Бессовестно льстишь и лжешь!

- Я?! - совершенно искренне удивился Денис. - Ты ж любую лжу насквозь видишь - есть она во мне?

И уставился не мигая в когда-то синие, а теперь сильно поблекшие, мрачноватые старческие глаза своими распахнутыми темно-серыми ясными-ясными, - и, кажется, они поуспокоили Иосифа.

- Сильно хочешь мне понравиться?

- Хочу! - опять совершенно искренне сказал Денис.

- Чтобы я тебя приблизил и отличил?

- Да.

- А дале? Дале что замыслил?

- Ничего. Токмо служить тебе и Господу. Прости, отче, Господи на второе место поставил. Конечно, токмо Господу и тебе - иных помыслов не имею.

Владыка задумчиво помолчал, не спуская с него тяжелых глаз - продолжал изучать.

- Лжа... хитрость... Бывает, сразу и не разберешь... Хитрить-то хитришь?

- Не-е.

- Ну уж!

- Не.

- Зря. Без хитрости нельзя. Бог тоже многое делал прехитрением и коварством - ведаешь ли?

Денис было удивился, услышав это, но тут же вспомнил, что уже ведь читал это где-то у Иосифа, и, наморщив лоб, медленно проговорил:

- Нечего пытать, что Бог от нас скрыл. Человеку нельзя и не должно размышлять о тайнах Божиих.

Старик впервые чуть посветлел.

- Много меня прочел?

- Сколь смог.

- И на память не жалуешься?

- Нет. Хочешь, спробуй, сколь помню.

Помотал головой: и так, мол, верю.

- А какие одолевают искушения?

Денис честно рассказал о терзавших его искушениях, спасаясь от которых и оказался в его монастыре, и как благодаря его правилам ныне победил в себе бесов окончательно, за что не знает как и благодарить-то. И опять было рванулся грохнуться на колени, но игумен упредил - остановил его властным жестом руки. И молча благословил.

* * *

Через восемь дней, накануне Сретенья, намного раньше обычного для послушников срока, над ним свершили обряд пострижения.

Он громко, так, что по храму катилось гулкое эхо, отвечал на вопросы, по своей ли воле, а не по какому-либо принуждению принимает сей образ.

Выходил босой, в одном исподнем, с непокрытой головой на волю, на жесткий, колючий, жгучий снег, в жгучую, колючую поземку, и хотя закоченел до последней степени и губы его толстые уже еле шевелились, но свершил там все нужные поклоны и нашептал все молитвы.

Выстригал ему волосы на темени, посвящал, благословлял и нарекал новым иноческим именем Даниил сам владыка.

Затем облачился во все монашеское и целовался с владыкой и подряд со всей братией, которая следом дивно, так, что сладко сжималось сердце, пела, славила, благодарила Господа, только что обретшего еще одного своего воина.

Через четыре месяца, на Федосью майскую, поставлен был в книжную палату учеником-подручным Луки Малого, делавшего все киноварные и золотые буквицы, цветные заставки и узоры, а уже через полгода вместе со своим учителем и старцами Нилом Полевым и Фаттеем переписывал на заказ для князей Прозоровских сочинения Иосифа: "Исчисления в хронологическом порядке еврейских, персидских царей, римских епископов, митрополитов Киевских и всея Руси" и "Сказание о святых Русской земли".