Зинаида Гиппиус - Роман-царевич Страница 28

Владыка выпятил губы.

— Что ж? Да пришлите его ко мне пока. Там посмотрим.

Этим Роман Иванович остался доволен. Уже видел, что хитрый монах заинтересовался Варсисом, главное — дружбой их. Послать скорее Варсиску. Пусть прибеднится, поползает. Да уж он сумеет, как надо. А если Варсиска через Евтихия попадет в салон графини, а не через него, Романа Ивановича, будет гораздо лучше. Несравнимо лучше.

— Нынче у Лаврентия он был, — усмехнувшись, сказал Сменцев.

Владыка совсем оживился.

— Ага. Ну, что ж сказал? Да он и с юродом, пожалуй, знаком? Ездил на поклон? Успел?

— И не думал. А про Лаврентия, знаете, владыка, что сказал? Я, говорит, сам, будь я поглупее, этаким же Лаврентием мог бы стать, коль не почище, и так же, по-мужицки, по-дурацки, буйную голову бы сложил, как он в скорости сложит.

— Ишь ты, ишь ты! — довольно засмеялся преосвященный. — Да он у вас и во пророцех ходит. По-мужицки, по-дурацки! Именно по-дурацки. И сложит. Еще скорее друга своего, юрода, сложит. Именно. Присылайте братушку, Роман Иванович. А коли дьявол в нем блудный — повыколотим.

Расстались очень благодушно. С лобызаниями; и чуть не до самой передней проводил гостя пышный иерарх, шелестя шелком лиловой своей рясы.

Глава двадцать четвертая

«OUI»

Катерина Павловна Хованская, «тетя Катя со Стройки», сидела у Литты в классной и рыдала.

Уже с полчаса рыдала. Литта и каплями ее поила, и всячески уговаривала, наконец бросила: пусть выплачется.

Приехала даже не к Литте, — но графиня ее не приняла: занята, у нее княгиня Александра Андреевна и не велено принимать никого.

С ужасом думала Литта, что было бы, если б Катя у графини так же нелепо ревела. Все бы испортила. Но теперь-то все-таки что предпринять? Толку, главное, не добиться.

— Катя, да какие бумажки нашли? Ты их раньше видела? Откуда они у него? Брось плакать, ну ради Бога. Ведь это хуже.

— Я… я… куда кинуться… не знаю… Ничего не понимаю… К Сменцеву этому… Да где он? Глаз не показал… А это наверно, наверно как-нибудь через него…

— Полно, Катя. При чем Сменцев?

— А при том… При том… Потому что это наверно через рыжую… Алексей пропадал… И никогда он ни о чем об этом сам не думал…

Литта всхпыхнула, нахмурилась:

— Ты говорила? Кому говорила? Или тебе сказали, что бумажки от Габриэль?

— Никому я ничего не говорила, — с сердцем ответила Катя. — И бумажки по почте присланы, адрес ремингтоном, я конверт видела.

— Ну так пустое, Алексея завтра же освободят. Мало ли кому по почте…

Катя залилась новыми слезами.

— А там… нашли поправки… Алексеевой рукой… О, Господи! Рыжая, рыжая явно прислала, хоть он и не говорит. Кто же?

— Говорю тебе, пустое! — прикрикнула Литта. — Ничего с твоим Алексеем не сделают. И станет Габриэль по почте, — ведь не последняя же она дура.

Впрочем, подумала, что от Габриэли всего можно ждать, а этого Алексея Алексеевича она, видимо, «революционно развивала», втягивала в какие-то «идеи с воплощениями».

— Видишь, Лиля… Ну хорошо, ну вот я успокоилась. Видишь, он давно какие-то пакеты приносил, рассматривал и уносил. Когда по почте — он очень нахмурился и, наверно, тоже думал унести, да не успел, вечером сидел над ними, а после пришли… Ужас, ужас. Я с утра кидаюсь — не знаю, куда кинуться. Лиля, да я хоть к отцу твоему. Ведь может же он…

Литта соображала. Прежде всего надо, чтобы Катя никуда не бросалась и успокоилась. А потом узнать, в чем дело, толком. Всего лучше через Сменцева. Если замешана Габриэль, то ему это легко выяснить. Какие бумажки? И при чем Хованский? Пустяками кончится, но надо, главное, чтобы Катя не напутала.

Было не поздно, однако день уже смерк. Литта зажгла сама лампу и только что хотела позвать Гликерию, попросить чаю, как дверь отворилась, и Гликерия вошла, тихая и торжественная.

— Гликерия, пожалуйста…

— Ее сиятельство просят пожаловать барышню в маленький салон.

— Что? Меня? Зачем?

— Ее сиятельство просят пожаловать…

— Ах, да что там? Ну сейчас. Чаю подай нам сюда, Гликерия, слышишь? Катя, подожди одну минутку, я вернусь. Сиди, необходимо еще поговорить. Увидишь, все обойдется.

С нетерпением, думая о Катином деле, шла Литта к бабушке. И что только понадобилось?

Старинная лампа под белым складчатым абажуром наполняла «маленький салон» графини приятным полусветом.

— C'est vous, mignonne? — протянула графиня непривычно ласково. — Venez, venez donc [9].

Литта поздоровалась с княгиней Александрой, которая, к ее удивлению, была еще тут. И тоже какая-то растроганная торжественность лежала на лошадином лице.

— Nous avons a vous parler [10],— продолжала графиня.

Литта села; с недоумением глядела то на бабушку, на черную ее пелерину, то на княгиню.

— У меня просят вашей руки, — проговорила графиня и сделала паузу.

Мгновенно сообразив, в чем дело, хотя и не понимая еще, зачем тут Александра с лошадиным лицом, девушка вспыхнула и сжала зубы.

— Вы, конечно, знаете — кто.

Литта молчала.

— Признаюсь, это… эта… démarche меня крайне удивила. Я не ожидала… Мы все ожидали не этого от нашего молодого друга. Видите, я откровенна. Объяснения, полученные от… милого свата вашего, — она указала на княгиню, — конечно, говорят многое… Но я удивлена. D'autre part il n'a pas de position. Je crains que votre pиre ne s'oppose… [11].

Княгиня вмешалась, быстро заговорила по-французски, видимо, повторяя уже сказанное, насчет «position», говорила о видной и близкой профессуре, еще о чем-то…

— Главное, чтобы вы не были против, chиre, chиre comtesse, — закончила она. — Я так светло смотрю на этот брак…

— Alors, vous l'aimez? [12] — сказала торжественно и растроганно графиня, повернувшись к внучке.

Литта опустила глаза. Сквозь сжатые зубы:

— Oui.

— Soyez heureuse, petite… [13].

Притянула Литту на сухую грудь и, неловко прижав ей голову, поцеловала.

— Soyez heureuse, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь, да благословит вас Бог. Это человек высокой души. Его надо уметь ценить. Слушайте его. Без страха в его руки вручаю я l'unique enfant de ma pauvre fille… [14].

Графиня скупо прослезилась. Литта перешла в объятия княгини Александры, которая, прикладывая сухие щеки свои к ее лицу, шептала:

— Aimez le, votre maitre. Aimez le, il en est digne [15].

«Да фу ты, что с ними? Кончать бы!» — с тоской думала Литта.

Графиня отпустила ее величественным жестом.

— Allez, mon enfant, Господь над вами. Allez. Vous verrez votre fiancé se soir [16].

Нет. Она все-таки не думала, что так будет тяжело. Первая капля лжи, а ведь ее предстоит целый водопад. Месяцы кривлянья, умолчания, хуже — притворств. И таких гадких. Тошно, тошно…

Вздор. Не назад же идти. Так надо, так она решила, так будет. Это все малодушие.

Сменцев, значит, приедет вечером? Вот сказать ему о Хованском. А что же Катя? Объявить ей, что выходит замуж за Сменцева? Или нет?

Катю Литта нашла в классной за чаем, за разговором с Гликерией, и успокоившейся, почти веселой.

— Ну что? — подняла она голову. — Можно мне к графине? Как ты советуешь?

Гликерия тихо вышла, тихо притворив дверь.

— Да какая ты красная. Спорила с бабушкой?

— Нет, Катя, вот что…

И, наливая себе чай, Литта медленно и спокойно стала убеждать Катерину Павловну совсем успокоиться, мирно сидеть дома, а уж она, Литта, обо всем позаботится. Графиню лучше Кате не видеть пока. Толку не будет. Нынче вечером, когда приедет Сменцев…

— Ты его увидишь сегодня же? — вскрикнула обрадованная Катя.

— Да. Вот и поговорю. Сегодня ведь решилось, он мой жених, — прибавила она невольно, почти проговорилась.

— Что? Что?

— Он мой жених, я выхожу за него замуж.

Катя так и сидела с выпученными глазами. Потом дух перевела.

— Вот как. Скрытная! Еще, верно, на Стройке влюбились друг в друга?

Литта поморщилась. Начинается. Опять. Однако нечего делать. Все равно Катя узнала бы.

— Видишь, Катя… Тут все очень сложно. Мы говорили с ним и летом, это правда. Я, верно, еще учиться буду после свадьбы. Может быть, за границу поеду…

Катерина Ивановна не обратила внимания на уклончивость ответа. Уже думала о своем, о том, что это хорошо, Литта, наверно, позаботится о ее деле, сегодня же увидит Сменцева, разузнает, пристанет… На Сменцева Катерина Павловна очень надеялась, хотя сама не знала, почему.

Сразу повеселела.

— Вечером потелефонируй мне, да? Что он скажет. Или как? Лиля?

Едва успокоила ее Литта, обещав приехать сама завтра утром. Взяла обещание до тех пор ничего не предпринимать.

А когда уехала, наконец, эта бедная тетя Катя, — Литта села в кресло и неподвижно, опустив руки, как очень, очень усталый человек, просидела до самого обеда. Старалась не думать ни о чем. Силы собирала для предстоящей семейной сцены.