Федор Сологуб - Королева Ортруда Страница 28

Королева Ортруда сказала, с улыбкою глядя на смущённую Имогену:

- О, это мне хорошо известно. Вы знаете, конечно, Имогена, что я люблю искусство?

- Да, - ответила Имогена, - знаю, государыня.

Королева Ортруда медленно говорила:

- Я заказала Сабине Фанелли скульптурную группу из мрамора. Группа должна состоять из двух нагих женских фигур. Моделью для одной из этих фигур буду я. Для другой фигуры мне нужна наилучшая модель,- прекрасная девушка, самая красивая и нежная, какую только может создать прихотливое воображение. Прекрасная, одним словом, как вы, милая Имогена.

Имогена стыдливо краснела. Королева Ортруда спросила:

- Вы согласитесь постоять перед Сабиною Фанелли несколько раз, вместе со мною?

- Охотно, государыня,- легко краснея, сказала Имогена.

Королева Ортруда встала. Поднялась и Имогена.

- Идите за мною,- сказала королева Ортруда.

Обстановка мастерской почему-то смутила Имогену. Это была большая красивая комната с верхним светом, очень высокая, и очень светлая. На стенах были развешаны этюды. Везде видны были начатые картины. Непривычный запах, непривычная мебель, всё было ново для Имогены, и её неловкая смущённость забавила королеву Ортруду.

Сабина Фанелли была уже там. Королева Ортруда сказала:

- Вот я вам привела другую, госпожа Сабина Фанелли. Графиня Имогена Мелладо.

Со странным выражением на лице смотрела королева Ортруда, как две возлюбленные принца Танкреда любезно здороваются одна с другою. Знают ли они обе, что они соперницы? Королева Ортруда сказала, обращаясь к художнице:

- Я хотела подарить вашу работу принцу Танкреду. А теперь не знаю. Может быть, мне захочется оставить её у себя.

Сабина Фанелли смущённо сказала:

- Конечно, его высочество очень ценил бы этот подарок.

- Бесценный, благодаря вашему искусству,- возразила королева Ортруда. - Можно ли начинать? - спросила она.

- Да, государыня,- ответила Сабина Фанелли.

Королева Ортруда сбросила хитон. Осталась нагая. Имогена робко спросила:

- Я тоже должна буду раздеться?

И покраснела ярко. Её смутила мысль, что она будет стоять нагая вместе с женою того человека, которого она любила. Королева Ортруда холодно сказала:

- Да, милая Имогена, разденьтесь. Сюда никто не войдёт. Никто вас не увидит, кроме этого высокого неба.

Пока Имогена с помощью Сабины Фанелли снимала свои одежды, королева Ортруда легла на приготовленном ложе. Томным сладострастием дышало её тело. Сабина Фанелли положила Имогену рядом с королевою Ортрудою. Имогена приподнималась на локте, и смотрела в лицо только что проснувшейся Ортруды.

Это была странная, жестокая игра взглядов. Королева Ортруда видела, что Имогена испугана. И вдруг в лице Имогены произошла странная и страшная перемена. Её фиалково-голубые глаза зажглись демонскою злобою, и рот искривился и покрылся пеною. Вопль угрозы и злобы вырвался из груди Имогены. Волосы её стали косматы, как у молодой ведьмы, и она тяжело навалилась на грудь королевы Ортруды.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Всё чаще и чаще дымился вулкан на острове Драгонера, всё гуще и гуще становились дымные, фиолетово-серые над его тупо-раздвоенною, зеленовато-бурою вершиною тучи. Всё дальше разносилось тяжёлое дыхание вулкана над синими волнами широкого моря, и уже лёгким серовато-золотистым пеплом всё чаще плыли над весёлою, шумно-яркою Пальмою его зловещие вздохи, и всё чаще несли они обещание несчастий и смерти многих, обещание воплей и слёз. С многоуханными ароматами Пальмских широких садов всё чаще смешивались дымно-горькие запахи: они были странно похожи на слащаво-горькие запахи лесного пожара в равнинах далёкой России.

Жители Соединённых Островов сначала были очень обеспокоены этими зловещими признаками. Потом прошло несколько месяцев, когда на Островах мало думали о вулкане. Случилось это отчасти потому, что к медленному пробуждению вулкана все привыкли,- но более потому, что внимание островитян было в то время слишком отвлечено событиями, которые быстро созревали под мглистым дымом жестокого, коварного вулкана.

Дела людские в эти дни перед стихийною бедою были ещё безумнее и злее, чем всегда. Над всею страною нависли, как тучи грозовые, вражда и злость. Они заражали помыслы и желания людей, и бедную волю их направляли к достижениям жестоким. Это - зловещее влияние вулкана сказывалось неотразимо на всём королевстве Соединённых Островов. Некий злобный демон рассыпался мелким бесом по всей той стране.

Самая природа здесь, казалось, изменилась. Резкие краски её поблекли под лёгкою пепельною дымкою, раскинутою вулканом по всей стране, но ароматы и все запахи усилились, и цветы в садах и на полях благоухали с бешеною страстностью.

Жители Соединённых Островов стали непомерно возбуждёнными и нервными. Уличная толпа всё чаще казалась сборищем пьяных, хотя пили в те дни почему-то меньше, чем прежде. Всякий спор легко переходил в ссору, а ссоры часто оканчивались убийствами. Мужья стали чрезмерно ревнивы, строгость родителей возрастала непомерно, и семейная жизнь у многих омрачалась безумными жестокостями.

Во всей стране развелось множество всякого рода необыкновенных людей: ясновидящих, блаженных, теософствующих и наставляющих. Появилось одновременно много поэтов, из которых большая часть была объявлена гениальными. Только немногие скептики говорили, что через пять лет будут забыты все эти новоявленные гении. Печатные же отзывы об их поэмах и романах пестрели такими пышными выражениями:

"Никогда ещё мир не видел..."

"Во всей Европе не найдётся..."

"Начало двадцатого столетия будет названо эпохою (имярек)".

Газеты завели отдел "самокритики",- и отзывы этих поэтов о себе самих были ещё великолепнее, чем похвалы критиков профессиональных. Один поэт назвал себя "юным богом". Другой провозгласил, что он - "сверх-бог", и что Аполлон и Дионис были только его предтечи. Третий превзошёл их обоих заявлением, что он - "сверх-я". Четвёртый, самый ловкий, согласившись со всеми, расхвалив их всех и ещё некоторых других выше семи небес, сказал, что все эти определения очень остроумны, но что, серьёзно говоря, это он является главою новой литературной школы.

Польщённые, но и смущённые собратья его согласились с ним, но в душе с этим не могли примириться. Однажды общим скопом они возвели его, будто бы для интимного, но торжественного увенчания лаврами, на высокую скалу над морем, и оттуда низвергли его в шумящие, опенённые волны. Разбиваясь о рёбра острых камней, цепляясь за кусты золотыми кудрями, низвергаемый поэт вопил неистовым голосом:

- Нет, весь я не умру! Позор, позор завистникам!

Правду о смерти своего собрата поэты решили было держать в тайне, но скоро проболтались. Их судили, и суд похож был на торжество: зал суда пестрел дамскими нарядами. Оправдали всех, и дамы осыпали оправданных цветами.

Возникали многие странные, фанатические секты. Их догмы и ритуалы были иногда так необычайны, что сатанисты и люциферианцы перед этими новыми сектантами чувствовали себя почти верными чадами вселенской церкви.

Женщины,- особенно начинающие увядать,- усерднее обычного посещали храмы. В чёрных, грубых власяницах, надетых на голое тело, они с воплями и с рыданиями распрости-рались на холодных плитах церковного пола. В экстазе самообвинения, разрывая на себе одежду, они настойчиво требовали для себя таких жестоких бичеваний, и каялись в таких чудовищных прегрешениях, что сладострастные патеры порою умирали от разрыва сердца на порогах своих исповедален. Иные стыдливые дамы, чтобы без помехи участвовать в этих неистовствах, закрывали свои лица чёрными кружевными масками.

На улицах городов и сел всё чаще встречались шумные, нестройные процессии кающихся, мужчин и женщин. Полуобнажённые, окровавленные, они жестоко бичевали самих себя и друг друга. И здесь у иных стыдливых женщин лица были укрыты масками, но многие считали это грехом, и ни своих лиц, ни тел не закрывали.

Вопли и движения этих кающихся были неистовы, и порою даже соблазнительны. Но полиция не всегда решалась разгонять или забирать их: опьянённые жестокими самобичеваниями, фанатики готовы были вступить в кровавую драку со всяким, кто помешал бы их вакханалии. Да и боялись того, как бы в числе взятых женщин не оказались дамы очень знатные, или даже одна из королев. Впрочем, многие в те безумные дни стяжали себе славу пострадавших за веру.

Многие сходили с ума. Непомерно увеличилось число преступлений и самоубийств. Молодые люди стали необузданно сладострастны.

С роковою неотвратимостью приближались грозные, смутные дни революции. Всё шумнее и многолюднее становились народные собрания, всё пламеннее звучали на них речи демагогов, всё более непримиримые предлагались и принимались на них постановления. Уже буйные сборища рабочих нередко вступали в столкновения с полициею и с войсками. Бешеные демоны, летящие в тонком дыму вулкана, багряня зори, золотою желчью обливая полдневные выси, ярили кровь мужей и жен, и безумили юных девушек и мальчишек. Безумные были дни и кошмарные ночи. И уже для всех в той стране стала ясною неизбежность вооружённого столкновения.