Владимир Сорокин - Роман Страница 29

Клюгин подошел и обеими руками стал вынимать гильзы из гнезд. Красновский покрутил головой и махнул рукой в сторону двух берез, возвышающихся над мелколесьем шагах в пятидесяти:

- Я там стану.

Николай Иванович снял ружье с плеча, преломил и, достав из кармана два патрона, вложил в стволы.

Затем направился к зарослям орешника:

- Господа, я буду в орешнике.

- Хорошее место, - одобрительно кивнул Антон Петрович, доставая пенсне и протирая его замшевой тряпочкой.

Клюгин, рассовав патроны по карманам светло-зеленого плаща, молча двинулся прочь и вскоре исчез за молодыми деревьями.

Роману не пришлось выбирать стоянку: он, как и Антон Петрович, всегда придерживался своего любимого места, находящегося шагов на сто левее валунов.

- Ни пуха ни пера, дядюшка, - пожелал он Антону Петровичу, отправляясь.

- К черту, к черту, голубчик, - ответил дядя, заряжая своего французского двенадцатикалиберного монстра.

Пройдя по кустам. Роман подошел к своим "трем грациям" - молодым осинам, зеленым островком поднявшимся над кустами.

- Здравствуйте, милые мои, - прошептал он, становясь в образованом осинами треугольнике и трогая рукой их гладкие светлые стволы.

На одной из них еще виднелся вырезанный знак Марса - планеты, покровительствующей охотникам. Роман вырезал его двадцатилетним. За двенадцать лет знак расплылся, круг его стал овальным, а стрела больше походила на секиру Роман откинул кожаную крышку висящего на поясе патронташа, достал два патрона и зарядил ружье. Затем, повернувшись лицом к нагромождающимся на западе оранжевым и розовым облакам, скрывающим заходящее солнце, стал ждать.

Молодой, обступивший его со всех сторон лес был прекрасен. В прохладном предвечернем воздухе перекликались птицы, а где-то неподалеку пробовал голос соловей. Роман стоял, глядя в небо, положив ружье на запястье правой руки, так, что ложа оказалась подмышкой, а воронёные стволы смотрели в траву.

Было безветренно, и покой недавно пробудившейся природы заворожил Романа. Он стоял недвижно, вслушиваясь в птичьи голоса и чувствуя хорошо знакомое состояние азартной готовности, пронизавшей каждую клеточку его тела. Прошло некоторое время, и вдруг справа грянул выстрел, за ним другой.

Роман почти всегда мог каким-то высшим чувством определить по выстрелу попал заряд в цель или нет.

Эти два были явно мимо. Наверно, это стрелял Красновский.

Все чувства и мысли Романа вмиг ушли куда-то, остались только зрение и слух. Замерев, он ждал.

Прошло еще минут десять.

Вдруг впереди послышался слабый, ритмично повторяющийся звук. Затаив дыхание. Роман поднял ружье. Звук приближался, рос и вскоре превратился в повторяющееся "хор", "хор", "хор".

А через мгновенье слева из-за макушек молодых берез вылетел вальдшнеп. Казалось, что он стремительно и в то же время плавно скользит по невидимой струне, ритмично, но не резко взмахивая остроконечными крыльями. Роман вскинул ружье и, нажимая спуск, понял, что промахнется. Раздался выстрел, вальдшнеп зигзагом метнулся вбок и скрылся, испуганно цвиркая.

- Вот и первый блин! - улыбаясь, шепнул Роман, преломил ружье и, вытянув дымящуюся гильзу, бросил в траву. Но не успел он до конца всунуть новый патрон в казенник, как снова послышалось нарастающее "хор, хор" и теперь уже справа вылетели одна за другой две острокрылые птицы.

Захлопнув ружейный замок и выцелив первую. Роман выстрелил быстрым дуплетом, и сбитый вальдшнеп, сложившись комком, упал в кусты.

Роман быстрым шагом прошел к месту падения и после недолгих поисков увидел лежащего в траве вальдшнепа. Теперь он казался совсем маленьким, и это знакомое несоответствие между налетающей острокрылой тенью и пестрым комочком живо всплыло в памяти. Он поднял мягкую теплую птицу, подержал на ладони, разглядывая ее красивое оперение, переливающееся коричневыми, зелеными и серыми оттенками. Круглые глазки вальдшнепа были полны влаги. На длинном тонком клюве виднелась кровь. Роман положил его в ягдташ и вернулся к "трем грациям".

Известную охотничью поговорку "Стрелять легче, когда в ягдташе тяжелее" он понимал буквально и поэтому, как правило, после первой убитой птицы стрелять ему становилось и впрямь как-то легче, - в осанке, в движениях, в выборе цели и в самой стрельбе появлялась вдруг та самая свобода^ позволявшая стрелять почти без промаха.

Вложив в пахнущие пороховой гарью стволы две латунные гильзы, снаряженные день назад пристрастными руками Антона Петровича, Роман захлопнул замки. Вскоре показался вальдшнеп. Роман сбил его первым выстрелом, а через минуту сбил и другого, налетевшего сбоку.

Охота была в полном разгаре.

То тут, то там гремели выстрелы стоящих в засаде охотников, эхо подхватывалось, неслось в рощу, а там раскатистые звуки повторялись на разные лады. Пороховой дым стелился по траве, зависая на тронутых вечерней росой кустах. Солнце зашло, спустились сумерки. В это время стремительно налетающие вальдшнепы казались Роману потусторонними существами, призраками, со странными похрипываниями скользящими над землей. В этих негромких "хор, хор" было что-то завораживающе-колдовское, несущее в себе непостижимый тайный смысл и равнодушие ко всему земному.

Стоя возле трех осинок, Роман следил за полетом птиц и стрелял только по близлетящим. Иногда на него с цвирканьем налетали мечущиеся вальдшнепы, мгновенье назад попавшие под чей-то неточный выстрел; таких он всегда пропускал.

Сумерки быстро густели. Небо потемнело, на нем проступили звезды, кусты и деревья слиплись в темно-зеленые формы, от них веяло прохладой. Несмотря на непрекращающийся пролет вальдшнепов, выстрелы звучали все реже. Постояв еще некоторое время и пропустив без выстрела трех птиц, мелькнувших темно-серыми молниями, Роман повесил ружье на плечо.

Тут же, в наступившей тишине, трижды прозвучал утиный манок Антона Петровича, своим пронзительным дребезжащим кряканьем возвестивший об окончании охоты.

XII.

Костер, разложенный Акимом посередине Лысой поляны, ярко горел. Вокруг него, расположившись на подостланном сене, неторопливо, по-походному ужинали пятеро охотников. Сам же Аким, выпив водки и закусив подогретой на костре курятиной, спал в телеге, стоявшей неподалеку. Стреноженная лошадь паслась в стороне возле берез.

Кругом было темно и тихо; лишь где-то на краю Маминой рощи в молодом овсе покрикивал козодой.

- С полем, друзья! - проговорил своим поставленным голосом Антон Петрович, поднимая серебряную походную стопку.

Все подняли такие же стопки и, вразнобой бормоча "с полем", выпили.

- Эх, славно! - крякнул от удовольствия Красновский, поспешно закусывая соленым огурцом.

Антон Петрович, напротив, не торопясь с закуской, отер губы платком, положил стопку на разостланную подле него скатерть.

На этой видавшей виды походной самобранке Воспенниковых, были разложены яства, собранные охотникам в дорогу заботливой Лидией Константиновной: возле фляжки с водкою лежали соленые огурцы в марле, моченые яблоки, вареные яйца, лепешки, хлеб, ветчина и то, что осталось от полдюжины жареных цыплят.

Перевернутая корзина служила опорой для прислоненных к ней ружей. Рядом с ружьями лежали пустые патронташи и ягдташи с дичью, распределенной изменчивым охотничьим счастьем далеко не поровну: Роман убил пять вальдшнепов, Красновский четыре, Антон Петрович и Николай Иванович - по два и, наконец, Клюгин - ни одного.

Выпив водки, Роман с аппетитом ел, бросая цыплячьи косточки в костер и наблюдая, как они, потрескивая, горят. Он был доволен своим охотничьим выходом после столь долгого перерыва, доволен компанией, костром и тихой теплой ночью. От водки на душе было тепло и весело. Первое время разговор шел об охоте. Антон Петрович с подробностями и выразительными жестами рассказал, как он сбил четырех вальдшнепов, из которых нашел только двух; Красновский поведал о замечательном бое своего ружья, способного, по его убеждению, поразить вальдшнепа за сто шагов; Николай Иванович поделился наблюдениями о направлении и частоте пролетов вальдшнепов, а заодно рассказал про одну из разновидностей птиц колибри, внешностью чрезвычайно похожей на вальдшнепа, но величиной со шмеля.

Только один Клюгин ничего не рассказывал, а лишь молча пил и ел, бросая в костер недоеденные куски.

Наконец, Антон Петрович спросил его:

- Андрей Викторович, вам, стало быть, не очень повезло?

- Не очень, - неохотно ответил Клюгин, катая меж ладоней вареное яйцо.

- Что ж, бывает, - заметил Антон Петрович.

- У меня так всегда бывает, - усмехнулся Клюгин, счищая скорлупу с яйца и кидая в огонь, - Пустое это занятие по птицам палить, скажу я вам. Зря пошел...

- Почему же пустое? - откликнулся Красновский, - Просто вам не подфортунило, вот и все. А занятие ох как не пустое.

Не споря, Клюгин открыл свой большой рот и вложив в него яйцо, принялся жевать.