Евгения Чуприна - Роман с Пельменем Страница 29

Как-то раз они вышли из театра и отправились в сторону Владимирской горки, где Саша почему-то взял привычку выкуривать несколько сигарет подряд. Шел гадкий льдистый снежок, и ветер гнал его по сухому асфальту вместе с остатками листьев. Таня села рядом с ним на неприютную скамейку, подложив под себя озябшую руку, и давая возможность спутнику побыть в себе, стала разглядывать редких прохожих, как они борются с ветром. И вдруг увидела Пельменя. С женщиной лет тридцати и маленьким ребенком, которого он вез на шее. А она катила перед собой пустую сидячую коляску.

" Да, погода, подходящая для кошмаров" - Подумала Татьяна. И у нее промелькнула надежда, что это Валик. Надежда слабая, потому, что в этом самом пальто и в этой самой кепке с ушами она видела его не далее как вчера в школьном дворе. "Вот чего до сих пор не хватало в наших отношениях! Я-то думала, он переступил через разницу в возрасте. А он просто искал себе другую взрослую женщину. Сверстницы его, видите ли, не устраивают.". Пельмень заметил Таню и скользнул по ней независимо-агрессивным взглядом, дескать, я свободный человек, имею полное право. И ей еще показалось, что он гордится тем, что не ударил в грязь лицом перед фактом Олександра Мыколаича, про которого Таня чуть не забыла. "Вот будет скандал!" - подумала она почти с удовольствием, ей захотелось покричать и разбить пару тарелок. Между тем, Пельмень опустил на землю ребенка и стал его за что-то ласково вычитывать. Женщина остановилась поодаль и, словно почуяв нечто, вперилась в Таню, как носорог. Росту соперница была невысокого, аморфного телосложения, словно в джинсы кто-то напихал дрожжевого теста, и Татьяна Дмитриевна стала всерьез прикидывать, как ей легко будет свалить мерзавку и запинать каблуками. Никогда в жизни она не замечала за собой подобной кровожадности. Так и сидела, бледная. Потом стало стыдно, больно и захотелось немедленно уйти, но встать не было сил. Между тем, ребенка усадили в коляску, а он разревелся и пустил сопли. В дело пошел носовой платок.

- Идем отсюда. - Сказал Саша и обняв ее с некоторым нажимом за талию, потащил в противоположную сторону. - Дура ты, дура. Нашла себе, тоже еще...

- На свою Манон Леско взгляни! - Отпарировала Татьяна и на ходу пустила обильные черные слезы. Саша подумал, а потом размахнулся и треснул ее по лицу. Впрочем, произошло это уже вне видимости Пельменя. Она его оттолкнула и быстро пошла в непонятную сторону. В первый раз в жизни на нее поднял руку мужчина! Но потом испугалась и вернулась, вспомнив, что это не вполне мужчина, и к тому же, ее начальник. Он ждал ее, сложив руки и отставив ногу, очень обиженный.

- Я думал, вы-то хоть меня понимаете, а вы... Чего еще ожидать от бабы! Все вы... паучихи!

И они очень хорошо, смачно поругались, отчего оба остались довольны друг другом, потом оба уверяли, что ничего дурного не имели виду, и что пол в их отношениях не имеет значения - был бы человек хороший. Саша жаловался, что мама все время требует от него внуков, и что он готов попробовать, но пришлось бы обманывать какую-то женщину, а это безнравственно и, к тому же, весьма противно. "Сама виновата," - подумала я, написав эту фразу: "Старая женщина, а так и не осознала, что Горидзе в неволе не размножаются! Не хотела отпускать от себя сына? Пожадничала? Ну так убедись, что скупой платит дважды.".

* * *

Когда Татьяна вернулась домой, телефон вызванивал осипшим голосом. Схватила трубку, будто та собиралась выпустить крылышки и улететь. На том конце провода Пельмень вредным голосом спросил "Ну?", не желая начинать первым. - "Баранки гну!". Он немного подышал и попереминался с ягодицы на ягодицу, потом изрек:

- В общем, можешь спрашивать все, что тебя интересует.

Таня тоже помолчала, потом спросила:

- Твой ребенок?

- С чего ты взяла?

- А что, нет?

- Да. Ошибки молодости. Давай, начинай меня стыдить, ругать, расскажи, что я должен был делать. До тебя никто мне этого всего не говорил.

- И я не буду. Только хочу знать, - Тут она осеклась. - Только хочу знать, это что, теперь круто, искать женщин намного старше себя?

- Мне кажется, - Он действительно заинтересовался вопросом, - Что во все времена были такие ситуации. Потому что, во-первых, опытная женщина лучше, чем пацанка, во-вторых, ведь им не так нужны всякие материальные блага, а именно любовь, в-третьих...

- А в-третьих то, что ты альфонс и привык приходить на все готовенькое, чтобы и любовь, и ласка, и ужин, и вязанные вещи, и хорошо бы богатый папочка. И никаких обязательств.

- Да, привык. А что мне, отказываться, если дают? А если не дают, то и не надо. На коленях просить не стану.

- Скотина.

- Конечно. Зато ты ангел во плоти. С крылышками. То-то я сегодня иду, гляжу: сидят два хер... увима, беседуют, небось, о литературе.

- Да! О литературе! Хотя такому, как ты, это сложно понять.

- Нет, почему же. Все очень понятно. Я, конечно, дебил, но с проблесками сознания. Если хватают за талию, значит, без литературы никак нельзя.

- Но прости, я думала, ты знаешь, что...

- А хрен тебя разберет с твоими богемными заморочками. Может, тебя этот ФАКт и не останавливает.

- Но его-то должен останавливать, как ты думаешь?

- Не знаю. Я и раньше подозревал, что у него с Ниной Викторовной таки что-то есть. Должны ж и гомосеки как-то размножаться. Иначе их становилось бы все меньше и меньше, а, между тем, их - все больше и больше. Отсюда простой вывод: они размножаются активнее натуралов. Но, по законам биологии, между собой они плодиться не могут, и, ничего не поделаешь, приходится оскверняться с одинокими бабами, которых, например, бросил муж. Тем более, что и муж был ничуть не лучше.

- Да что ты несешь! Какой абсурд!

- Ага! Ты уже его защищаешь! С какой стати?

- От меня не убудет. А ты чего на человека нападаешь?.

- Ты только не строй из себя образец нравственности. Хотя, нельзя отказать в доброте женщине, которая всем дает. На вторую же встречу.

- Раскаиваюсь. - Она выдержала паузу и нанесла ответный удар. - Ну, и зачем понадобился этот спектакль с ребенком? Ты хочешь меня убедить, что у тебя молоко обсохло. Но, если хочешь знать, ни один взрослый мужчина не способен на такую выходку.

- Что? Что ты сказала? Я как-то не понял... - Быстрый поворот темы выбил Пельменя из колеи.

- Это не твой ребенок. Ты еще слишком мал и неопытен. А эта женщина, я думаю, сменила по меньшей мере двух мужей.

- Ну и что? - Он взял ироничный тон.

- И сделала несколько абортов. А ты представляешь дело так, будто она твоя невинная жертва. Если бы это действительно было так, то она бы тебя давно на себе женила, во мгновение ока!

- Допустим, не очень невинная. Я не подлец, чтобы связываться с девочками.

- Нет, ты все-таки подлец.

- Да, я подлец.

- И этим гордишься.

- Зато я видел одну интересную фотографию в журнале, так что тебе гордиться нечем. " Пентхауз".

- Да-да, тебя еще интересуют все эти фотографии. Можно подумать, что тебе некуда девать свой излишек энергии.

- Еще бы, если там изображена моя любимая учительница. По русской литературе.

- Там было видно лицо?

- А ты не президент, чтобы кого-то интересовало твое лицо. А вот дракончика этого помню хорошо. На очень интересном месте.

- Можно подумать, это единственный дракончик в мире.

- Все равно, я не желаю, чтобы вот такая беда приходила ко мне в класс и что-то там рассуждала о культуре, о женских образах у Тургенева, о Вечной Женственности у Блока...

- Хорошо. Не буду. Хотя, между прочим, Блок...

- Слушай, я все могу. Не доставай меня, хуже будет.

- Ты, может, меня убьешь? Как бы я тебя не опередила.

- Хорошенькое дело! Да что я сделал?

- Ничего. Ты ни на что и не способен. Только журналами утешаться, вместо того, чтобы хотя бы позвонить лишний раз. Я, как дура, жду целыми днями, когда мне уделят внимание... Хоть бы не сообщал мне, чем ты в это время занимаешься у себя в туалете!

- Играешь с огнем.

- Со щенком.

Он бросил трубку. И разревелся, как мог только в пятилетнем возрасте, от невыразимой злости. А Татьяна не плакала. Она уселась вязать, потому что мечтала о зимнем элегантном платье. Ее словно инеем покрыло холодное презрение. Она вдруг поняла, что это существо, приносящее ей столько разных эмоций, всего лишь подросток, мальчик, с несложившимся характером, которого шатает в разные стороны, и к которому нельзя еще подходить как к равному. Впервые он увиделся ей с птичьего полета - такая маленькая темная мятущаяся точка.

Глава 20. КЛУБОК

Они сидели в вагоне фуникулера и ждали, когда поезд тронется. Наташка была в капюшоне, отороченном пушистым белым мехом и белых мохнатых перчатках. На лбу у нее была тоже белая и тоже мохнатая повязка с голубыми бусинками. Пельмень только что опустил уши серой кепки и стал похож на денди в буденовке. Им было плохо слышно друг друга, поэтому со стороны их можно было принять за клонящихся головами влюбленных.