Алексей Писемский - Мещане Страница 29

- Тогда прогоните ее сейчас же, сию секунду! - начал он настойчиво. Или, лучше всего, переезжайте ко мне, и мы уедем совсем за границу! Я могу, без всяких ваших средств, жить с вами совершенно обеспеченно!

Бегушев в первый еще раз произнес эти страшные в настоящем положении дела для Домны Осиповны слова: "Уедем за границу!" Она уехать бы, конечно, желала; но как было оставить ей без ближайшего наблюдения пять миллионов, находящиеся почти в руках ее мужа? Это до такой степени было близко ее сердцу, что она не удержалась и сказала об этом Бегушеву.

- Я много раз тебе говорила, что пока я не могу кинуть мужа без надзора; ты должен понимать, что он ребенок, а у него дед умирает, оставляя ему в наследство громадное состояние, которое без меня все прахом разлетится! А вот, бог даст, я все это устрою, и пусть тогда он живет как знает; я весь свой нравственный долг исполню тогда в отношении его!

- "Славься сим, Максим Петрович, славься, нежная к нам мать!"{134} продекламировал насмешливо Бегушев.

- Я буду такой же нежной матерью и в отношении вас, если только обстоятельства потребуют того! Вспомните вашу недавнюю болезнь: я тут мало думала о себе, - такой уж глупый нрав мой!..

Бегушев, вспомнив свою болезнь и то, с какою горячностью за ним ухаживала Домна Осиповна, постих несколько: ему совестно сделалось очень язвить ее... У Домны Осиповны не свернулось это с глазу, и она очень была довольна, что поуспокоила своего тигра, как называла Домна Осиповна иногда в шутку Бегушева.

- Я только теперь не знаю, - продолжала она, как бы опять спрашивая его совета, - писать ли моему безалаберному супругу о проделках его Глаши... (Слово безалаберный Домна Осиповна с умыслом присоединила к имени мужа, чтобы доставить тем удовольствие Бегушеву.)

- Ни слова!.. Ни звука!.. - воскликнул тот. - Это их дело: свои люди разберутся. Но сама переезжай ко мне, если боишься, что она отравит тебя!

- О, отравы ее я нисколько не боюсь! - произнесла Домна Осиповна (она в самом деле нисколько этого не боялась, а сказала затем только, чтобы напугать Бегушева, и напугала, как мы видели). - Но я не могу оставить дома, потому что она наверное его обокрадет! (Последнего обстоятельства Домна Осиповна действительно боялась.)

По отъезде ее Бегушев впал в мрачное раздумье. Мечты его о поездке за границу и о полном обладании Домною Осиповною рушились: жди, пока она покончит все дела мужа! Как ему ничтожно показалось бытие человека! "О, хоть бы умереть поскорей!" - сказал он и прослезился.

В то время как Бегушев страдал от каких-то чисто вымышленных, по мнению Домны Осиповны, страданий, на нее сыпались дела самого серьезного свойства, вызывающие на серьезные беспокойства: мужу она, несмотря на запрещение Бегушева, все-таки написала довольно подробно о поведении его возлюбленной, потому что Глаша действительно последнее время допивалась почти до чертиков; любовников у нее был уж не один, а скольким только угодно было: натура чухонско-петербургской кокотки в ней проснулась во всей своей прелести!!

От мужа Домна Осиповна наверное ожидала получить бранчивый ответ и нисколько этого не боялась, так как считала для себя священным долгом говорить ему во всех случаях жизни правду. Присланный ответ, однако, оказался нежным: "Бесценный друг мой Додоша, - писал Олухов, - несказанно благодарю тебя за уведомление о поведении моей прелестной Глашки; я заранее это предчувствовал: она при мне еще пила и прочее другое. Церемониться с ней нечего, потрудись ее немедленно вытурить с квартиры; пусть существует как ей угодно!" И в конце письма он прибавлял, что дед не сегодня так завтра издохнет.

Прочитав все это, Домна Осиповна подумала: приказать так сделать, конечно, легко, но исполнить это приказание - дело иное!.. Надобно было посоветоваться с настоящим умным человеком. Бегушева она на подобного рода дела считала совершенно непригодным; лучше бы всех, конечно, был Янсутский, но того в Москве не было, оставался поэтому один Грохов; но тут Домна Осиповна невольно вспомнила, до какой степени этот человек был жаден на деньги. Рассудив, впрочем, она решилась заранее назначить ему цену, выше которой он потом не будет сметь требовать; с этою целью она в тот же день послала ему записку, написанную несколько свысока: "Я вам заплачу две тысячи рублей, если вы поможете мне по двум моим делам, которые я объясню вам при личном свидании. Приезжайте ко мне завтра, как можно пораньше, часов в десять!"

В назначенный срок Грохов явился. Домна Осиповна немедленно приняла его, сохраняя важный вид, дабы выбить из корыстолюбивой головы адвоката всякую мысль о том, что он ей очень необходим.

- Муж мой, - начала она небрежным тоном, - дал мне странное поручение! Госпожа его все еще продолжает жить в моем доме... дурит бог знает как... Михаилу Сергеичу написали об этом... (На последних словах Грохов на мгновение вскинул глаза на Домну Осиповну.) Он меня просит теперь вытурить ее из моей квартиры; я очень рада этому, но каким способом - недоумеваю: чрез квартального, что ли?

Грохов некоторое время подумал.

- Как она у вас живет: по найму, по контракту?.. - спросил он.

- Никакого нет ни найма, ни контракта, - отвечала Домна Осиповна.

Грохов еще немного подумал.

- В таком случае не сочтете ли вы более удобным, чтобы я сходил и переговорил с ней предварительно? - произнес он своим деловым тоном.

- Пожалуй! - согласилась Домна Осиповна.

- Это лучше будет!.. Я схожу к ней и переговорю, - сказал Грохов и поднялся было.

- О, нет, нет, это еще не все!.. Я, как писала вам, пригласила вас по двум делам, за которые и заплачу вам с удовольствием две тысячи рублей, если только вы устроите их в мою пользу, - а если нет, так ничего!.. Дед умирает и оставляет мужу все наследство, то как же мне от мужа получить пятьсот тысяч?

- О, вы получите с Михаила Сергеевича даже больше! Вы видите, как все идет в вашу пользу... - сказал Грохов: он понимал хорошо людей!

- Но вы все-таки будете требовать с меня только две тысячи?

- Только-с!.. Какие вы нынче мнительные стали!

- Будешь мнительна - по пословице: кто обжегся на молоке, станет дуть и на воду, - кольнула его Домна Осиповна; но Грохов, как будто бы совершенно не поняв ее, раскланялся и ушел.

Через весьма короткое время Домна Осиповна получила от него визитную карточку с надписью: "Все устроено благополучно!" А к вечеру она увидела подъехавшую фуру Шиперки для перевозки мебели из квартиры Глаши. Когда Домна Осиповна спросила дворника, куда эта госпожа переезжает, тот отвечал ей, что в Грузины, в дом господина Грохова, незадолго перед тем им купленный. Глашу он, по обыкновенной своей методе, пугнул, сказав ей, чтобы она немедленно съезжала с квартиры Олуховой, тогда он обещался помирить ее с Михайлом Сергеичем, от которого Глаша тоже получила письмо понятного содержания; но когда она не послушается его, - объяснял ей Грохов, - так он плюнет на нее, и ее выгонят через мирового!

Глава V

В подтверждение петербургских слухов касательно Меровой и Тюменева, Бегушев получил от сего последнего письмо такого пылкого содержания, что развел от удивления руками.

"Любезный друг, - писал Тюменев своим красивым, но заметно взволнованным почерком, - не могу удержаться, чтобы не передать тебе о моем счастии: я полюбил одну женщину и ею любим. Предчувствую заранее, что ты, по своей беспощадной откровенности, скажешь мне, что это ложь, старческая сентиментальность, но ошибаешься!.. Прежде, действительно, я покупал женскую любовь, но теперь мне ее дали за то, что я сам люблю! Кто эта особа, ты, вероятно, догадываешься: это прелестная madame Мерова, которая для меня бросила Янсутского".

На этом месте Бегушев от досады приостановился читать письмо.

- Мерова для него бросила Янсутского?.. Полно, не Янсутский ли бросил ее?.. - воскликнул он и хотел с этой мысли начать ответ приятелю, но передумал: "Пускай его обманывается, разве я не так же обманывался, да обманываюсь еще и до сих пор", - сказал он сам себе и решился лучше ничего не писать Тюменеву.

Вечером Бегушев поехал к Домне Осиповне, чтобы похвалить ее за проницательность. Он целые три дня не был у ней. Последнее время они заметно реже видались. Домну Осиповну Бегушев застал дома и, так как были сумерки, то сначала и не заметил, что она сидела непричесанная, неодетая и вообще сама на себя не походила. Усевшись, Бегушев не замедлил рассказать ей содержание письма Тюменева. Домна Осиповна слегка улыбнулась.

- Я вам говорила это! - сказала она.

- А что же, мечты моего друга о том, что ему подарили чувство, справедливы? - начал ее выведывать Бегушев.

Домна Осиповна отрицательно покачала головой.

- Не думаю! - проговорила она. - По крайней мере Лиза, рассказывая мне об объяснении в любви Тюменева, смеялась над ним.

- Однако он лгуном никогда не был и если пишет, что ему дали любовь, так его, конечно, уверяли в этом.