Михаил Волконский - Ищите и найдете Страница 29

Крохин пошел, вернулся, но для того лишь, чтоб сказать, что ничего не узнал от Авакумова, потому что тот лежит в состоянии полного бреда и беспамятства.

— Разве он болен серьезно? — спросил Рене.

— К сожалению, да! — вздохнул Иван Иванович.

Тогда граф стал расспрашивать про свою дочь, как и когда она приехала сюда, но Крохин почти ничего не мог рассказать ему, потому что сам не знал ничего.

Молодая девушка появилась здесь, в доме, приблизительно месяц тому назад, затем на этой неделе уехала, но Крохин не видел даже ее отъезда и не прощался с ней.

Паспорт у нее был на имя польской графини Луизы Омельской, и проживала она у Авакумова под видом дальней родственницы покойной его жены, которая была действительно польского происхождения.

Вот все, что знал Иван Иванович.

— Послушайте, — стал просить его граф, — проведите меня самого в комнату больного, может быть, он придет в себя, и, может быть, мне удастся что-нибудь узнать от него!

Крохин подумал с минуту, как бы не решаясь сначала, но потом проговорил:

— Хорошо, граф, пойдемте!

И он провел его по коридору в спальню Авакумова.

В этой спальне, на небольшой железной кровати, за ширмами, метался в бреду старик, бормоча бессвязные слова, судорожно перебирая пальцами одеяло и мотая головой из стороны в сторону. Глаза его лихорадочно горели и были бессмысленны, лицо и руки были покрыты ярко-красными пятнами. Старик был в таком состоянии, что нечего было и думать, по крайней мере сегодня, узнать от него что-нибудь.

LIV

Убедившись, что Авакумов в таком состоянии, что от него ничего нельзя узнать, граф Рене вышел из комнаты, держась по-прежнему прямо, и бодро прошел по коридору; но в столовой, куда они вышли из коридора, эта бодрость оставила его, он пошатнулся и ухватился за притолку.

В течение семи лет своей разлуки с дочерью он мучился и страдал этой разлукой, но никогда еще не чувствовал ее так остро, как сегодня, когда казалось близко и возможно, наконец, свиданье с нею.

Вместо этого свиданья он узнавал лишь — словно судьба хотела, подразнив счастьем, усугубить его горе, — что дочь его была тут и исчезла снова, неизвестно куда.

Граф едва дошел до столовой и тут не выдержал; голова у него закружилась, в глазах потемнело, и он, чтобы не упасть, схватился за притолку.

Но слабость его была лишь минутная, он сделал усилие и овладел собой, потому что не столько сознавал, сколько чувствовал, что все-таки след был найден и хотя вместе с тем сейчас же и потерян, тем не менее это был след.

Нужно было, не теряя времени, искать дальше.

Крохин двинулся было к графу, чтобы поддержать его, но тот сам шагнул к столу, отодвинул стул и сел.

— Хорошо! — заговорил он. — Но ведь бесследно нельзя же уехать, и здесь, в доме, должно же быть кому-нибудь известно, куда отправлена моя дочь, проживавшая здесь под именем родственницы господина Авакумова?

— Ну, уж если я, — возразил Иван Иванович, — не знаю этого, то и никто в доме не знает.

— Но ведь она должна была уехать в каком-нибудь экипаже? На почтовых или на собственных лошадях? Если на почтовых, то легко справиться, по какому тракту.

— Она уехала на собственных! — сказал Крохин.

— Одна или кто-нибудь ее провожает?

— Этого я не знаю.

— Но экипаж должен же был вернуться? Тогда можно будет спросить у людей.

— Хорошо, если экипаж вернется, тогда, конечно, можно будет спросить у людей; но вернется ли он и когда — это совершенно неизвестно!

— Так что остается одно только средство — ждать, пока старик придет в себя и будет в состоянии разумно отвечать на вопросы?

— По-видимому, так, потому что он один знает, куда уехала молодая девушка.

— Ну, а если он не придет в себя?.. Чем он болен?.. Отчего у него этот бред?.. Был ли доктор?.. Что говорит доктор?..

Никогда еще ничье здоровье так не интересовало графа, как здоровье этого чужого ему старика, которого он видел первый раз в жизни.

Крохин отвечал, что доктор был, причем сказал, что болезнь очень серьезна, но определить ее он не может сразу, что нужно выждать.

— Выждать чего? — спросил граф.

— Чтобы миновал кризис.

— А если этот кризис кончится смертельным исходом, и старик не придет в себя до самой смерти?

— Тогда воля Божья! — проговорил Иван Иванович и развел руками.

— Воля Божья! — воскликнул граф. — Но Бог не допустит, чтобы я не нашел своей дочери; это было бы слишком жестоко; если вы говорите о воле Божией, значит, я так или иначе найду свою дочь.

— Конечно, найдете, — успокоительно проговорил Иван Иванович, — вам известен паспорт, по которому она проживает, известно, что она считается в России графиней Омельской, и по этому имени можно найти ее; стоит только добиться, чтобы по всем областям был послан запрос, где она находится.

— Да, разумеется! — обрадовался граф. — Все это можно сделать, и не только не потеряна надежда, но, наоборот, представляется полная возможность сделать так, чтобы розыски увенчались полным успехом. Я испрошу аудиенцию у императора Павла, буду умолять его, чтобы он вернул мне мою дочь, и он вернет мне ее, если даже господин Авакумов и не будет в состоянии сообщить, куда она уехала или куда увезли ее. А может быть, он еще и придет в себя?

— Может быть! — подтвердил Крохин.

— Тогда могу я вас просить, чтобы вы спросили у него все нужные сведения?

— Будьте покойны! — поспешил его уверить Иван Иванович. — Я нахожусь тут безотлучно, и, если только он придет в себя, я спрошу.

— Но, Боже мой! — произнес с тоской граф, снова охваченный отчаяньем. — Все это неверно, гадательно и, во всяком случае, медленно и не скоро выполнимо, а мне хочется поскорее, как можно скорее увидеть мою дочь! А что доктор, который лечит господина Авакумова, я могу увидеть его и поговорить с ним?

— Я полагаю, что это очень легко, — проговорил Крохин. — Кстати, доктор, который лечит господина Авакумова, должен приехать сейчас; если вам угодно подождать его…

— О, да! Я подожду! — перебил граф.

В это время в сенях хлопнула входная дверь. Иван Иванович прислушался.

Почти сейчас же за дверью послышались быстрые шаги, и в столовую торопливо вошел Степан Гаврилович Трофимов.

— Вот доктор, — представил его Крохин графу, — который лечит здешнего больного.

LV

Граф поднялся навстречу Трофимову и протянул ему обе руки.

— Доктор! — заговорил он. — Как я рад вас видеть… Скажите, пожалуйста, есть средство привести этого больного старика в чувство?.. Это необходимо мне…

— Это — граф Рене, который ищет свою дочь, — пояснил Крохин Трофимову, — он знает, что она проживала здесь в качестве родственницы господина Авакумова, под именем польской графини…

— Простите, вы говорите по-французски? — обратился снова к Трофимову граф, хотя Крохин заговорил с Трофимовым на французском языке, и по этому уже можно было судить, что тот понимает по-французски.

Но граф казался очень взволнованным и не мог хорошенько сообразить то, что спрашивал и делал.

Трофимов на хорошем французском языке отвечал ему, что он к услугам графа и готов удовлетворить его желания, если нужна ему помощь.

— Помощь не мне нужна, — торопливо стал объясняться граф, — то есть, собственно, и мне, но, главное, этому старику…

— Господину Авакумову?

— Да, ему.

— Но ведь я его лечу и потому обязан сделать все зависящее от меня…

— Да, все зависящее, — повторил граф, — поэтому-то я к вам и обращаюсь… Можно вернуть его к сознанию, хотя бы на несколько минут, чтоб он ответил на один лишь вопрос?

— Можно, — спокойно подтвердил Трофимов.

— Ну, слава Богу! — воскликнул граф. — Тогда, ради Бога, сделайте это скорее…

— Можно, — продолжал Трофимов, — но я должен предупредить, что такая попытка может ускорить смертельный исход…

— Пусть, — проговорил граф, — но это необходимо!

— Граф, — остановил его Трофимов, — думаете ли вы о том, что говорите? Это необходимо, по вашему мнению, для вас или для самого больного?

— Вероятно, и для самого больного… Но для меня это тоже почти вопрос жизни и смерти. Мне нужно, чтоб этот старик во что бы то ни стало дал ответ, где моя дочь… Он один знает, куда она уехала…

— И ради этого вы хотите рисковать его жизнью и ускорить его конец, приведя его в чувство?

— Но ведь он все равно умрет!

— Он умрет — вы правду сказали, но если я и решусь вызвать в нем искусственно проблеск сознания, то исключительно ради него самого…

— Все равно — ради него самого, только сделайте это и спросите, куда уехала моя дочь и где я могу найти ее.

— Нет, если мне и удастся привести в чувство господина Авакумова, то светлый промежуток, который явится у него, будет настолько краток, что мне некогда будет говорить с ним о постороннем. Мне надо будет говорить с ним о нем самом… Едва ли и это успею я сделать…