Сергей Клычков - Сахарный немец Страница 29

- Что говорить: вот наше-то дело.

- Забирайся на бабу...

- Гы...

- Ляжку в запряжку, плешку в тележку, ну, и поезжай с богом: меньше корму уйдет...

- Гы...

Половой принес чашки, два чайника на широком подносе, играя ими на скором ходу, будто хотелось бы их уронить, да никак не уронишь, в одном чайнике чай, в другом - самогон чайного цвета, заправленный нюхательным табаком, чтоб больше на чай походил, глаза отводил, на сторону гляделки заворачивал и доходил скорее до дела.

Зайчик налил стакан под полой, поставил под стол промеж сапогов, Петру Еремеичу стакан под полу сунул, а в чашки разлил из другого чайника чай и сунул для виду в чашку баранку...

- Ты, Еремеич, сидишь с их блавародьем,- начал косоротый мужик,- будь другом, спроси, правда ль, что немец уделал коня из железа с стальными ногами...

- Верно,- поспешил Петр Еремеич ответить...

- А верно ль, что дым у него идет из ушей и от дыму энтого наш брат аж валится с ног...

- В точности, - говорит Петр Еремеич, - из ноздри пышет огонь, и копытом он на пол-аршина в землю уходит...

- Ну, коли так: к чему же наши буланки...

- Наши буланки пойдут на баранки...

Зайчик опрокинул в глотку стакан, то же сделал Петр Еремеич, в глазах у Зайчика все заверте-лось, и косоротый мужик будто сел кверху ногами и глядит на него сапогом...

- Хочется мне еще вас спросить: быдто немец жгет такую траву, и от этого травного дыму и этом месте трава не растет...

- От этого дыму у лошадей сходят копыта... а у людей отпадают носы!

- Ну, и вот: как же тут воевать, коль воюет с тобою сам девятый дьявол.

- Не девятый дьявол, а полуденный чорт.

- Это тоже на тоже.

- Бес... из полуденной страны! Наши-то бесы - ночные!

- Нашему бесу только бы бегать по лесу!

- Все это правда,- Зайчик обоим им говорит,- только не это обидно, и не от того люди заходятся страхом...

- Известно, первое дело, что страх!

- Страшно всем оттого, что друг друга не видим... У смерти руки больно, брат ты мой, отросли: до нее, глядишь, надо полдня бы итти, а она хвать тебя верст из-за тридцать и отпевать попу ничего не оставит.

- Не спишь, да выспишь, дело выходит!

- Перед глазами нет никого... С глазу-то на глаз можно скорей помириться... Когда не видишь, кого ты убил, становится страшно: повадится он во сне приходить, и его ничем не прогонишь. Так ведь и до веревки недолго...

- Правильна речь,- говорит косоротый мужик.

* * *

За прилавком стоит Петухов, хозяин заботливый, скорый на руку и счет, рядом жена, опаристая, грузная баба, с двойным подбородком и лицом, как прижаристый блин, а за ними низкорослая дочка на полку чашки, чайники ставит в порядок, в одну сторону ставит, с другой - половым подает, задевши щепотку из банки с чайной трухой,- дочка, значит, ворочает всею посудой, мать режет хлеб и колбасу, а сам Иван Петухов, строгий, с достоинством в каждом движении, с разглажен-ной лампадным маслом скобой, с руками на счетах, где так и заскачут костяшки, - дивиться надо такому проворству, с которым денежка к денежке льнет.

Звенят по прилавку пятаки и семитки, как листочки с высокого древа, что за Петуховым, как живое, стоит на картинке, на которой выписаны славянскою вязью: направо на каждом суку - добродетель, налево - порок, а под древом будто сам Петухов идет со своей грузной, семипудной супругой, за ними цепочкой, мал-мала-меньше, по возрасту дети, и у всех под ногами у них не земля, а пушистый облак постлан цветным ковром на ступени.

Сидят мужики в петуховом трактире, от шуб их пахнет свежей овчиной, крепким дегтем от сапогов, ото всех вместе здоровьем и несметной силой, висит махорочный дым над головами, как полог, и под пологом, как ангелы божьи, в белых рубахах, в белых портках, с белой салфеткой под мышкой, как белое вскрылье зажато под руку, с большим за поясом кошелем из белой бумаги, - как ангелы божьи, вихрем носятся шестерки, с лицами радостными, приветливыми, разобьется каждый в лепешку, только б тебе угодить.

Мужики ж, как положим и все, угождение любят, а видят его только в трактире...

* * *

Зайчик налил еще по стакану, выпил и только успел поморщиться да губы смахнуть рукавом, глядит - навалилась на Петра Еремеича высокая жердь, одетая в рясу, с козлиной рыжей бородкой и с рыжей гривой на самом верху.

- Дружище мой, Петр Еремеич...

- Садись, садись, отец дьякон... садись, еретик!

- Не сам ли сице, еретице!

Дьякон боком оглянул Зайчика, и брови взметнулись у него на дыбы:

- Воину!..

Дьякон протянул Зайчику тощую руку, зажал его руку в руке, как в клещах, несмотря, что такая худая, рясную полу откинул и сел...

- Не осудите, господин офицер, сказано ибо: да не осудимы будете... когда рыбку удите...

- Ты, отец, уж того?..

- С утра... Старшина угощал...

- У него седни, как праздник...

- Лошадиный молебен...

- Выпьете, отец дьякон? - Зайчик робко спросил.

- Почту...

Зайчик мигнул половому на чайник, половой чайник схватил на бегу, держась на носочках, исчез, как видение, и скоро опять около вырос, под мышкой с белым крылом, и слегка приподнял на чайнике крышку, показать далеко ли влага от горла и сколько, значит, вошло: до горла бутылка, вровень же с крышкою - две...

- Не заглядывай, братец, кобыле под хвост,- говорит шестерке Петр Еремеич,- не равно только сглазишь!..

Половой махнул белым крылом и растаял в широкой улыбке.

- Микалаша разлей...

- Гы... Гы... Еремеич сумеет сказать!..

Зайчик налил стаканы, сначала дьякону подал, потом Петру Еремеичу, потом налил себе и тут же опрокинул.

Дьякон держит стакан в тощей руке, смотрит на Зайчика и, пригубив немного, говорит:

- А я к вам специально сряжался: побалакать... Люблю!

Зайчик вспомнил телегу, свинью с длинным хвостом, Пелагею и не мог решить, что сейчас-то он грезит и дьякона видит во сне, иль и впрямь они пьют самогонку, и Петр Еремеич рядом сидит и осовелыми водит глазами...

- Мне надо бы многое вам расказать... мы хотя и не очень знакомы, а все же...

- Полно, дьякон,- говорит Петр Еремеич,- рассказывать: пей!..

Дьякон глаза закатил, бороду поднял, ус в стакан окунул и потянул по глоточку, как лошадь пьет холодную воду...

- Славна-а-а... ну, так вот, Петр Еремеич, друг закадычный, теперь у нас все пойдет по другому...

- Будет все тоже...

- Знаешь, Петр Еремеич, я ведь в Питер собрался...

- Как же тебя сама-то пустила?..

- Убежал!..

- Почто тебя гонят?..

- Как же брат мой: хочу расстригаться...

- Нно-о-о?..

- Не верю... Вы, г. офицер отсюда куда?..

- Да тоже туда же...

- Микалаша не брешь... Ты ведь прогулкой!

- Ну, значит, вместях и поедем.

Зайчик сидит не припаянный, не может он глаз с дьякона с Николы-на-Ходче отвесть, есть у него тоже кой о чем его расспросить, про крест водо-святный, правда ль, тогда он в Чертухине был и почему потом не заехал, как о том с черной телеги кричал, и почему сейчас дьякон в Питер собрался...

Снилось, дескать, али не снилось?

- Поеду к царю,- говорит дьякон,- скажу, что в бога Больше не верю...

- Он те за косы повесит...

- Не повесит: я ему докажу...

- Чего тут доказывать: пей!..

- Пью, г. офицер, за ваше здоровье...

- И я за твое, Микалаша...

Выпили: дьякон, как лошадь холодную воду, залпом - Петр Еремеич и Зайчик.

- Хороша! - крякнул Петр Еремеич.

Дьякон отвесил губу:

- Так вот, Петр Еремеич, поеду к царю и скажу: ваше величество, в Бога не верю...

- Экая невидаль,- Петр Еремеич, смеясь, говорит,- да разве это стать-важно: веришь ты или не веришь?..

- Я рясу ношу: мне это важно...

- Рясу ты можешь носить и в Бога не верить: ты, дьякон, не знаешь писания... что про последние дни в писании сказано?...

- Это ты, Петр Еремеич, насчет премудрости что ли, завернул?..

- Хошь бы да: что... не поймешь?.. а ведь сказано, поди, ясно...

- Как же: отдаст господь премудрость свою в руци человеци...

Дьякон пробасил и руки поднял, словно держит апостола, а не самогонный стакан...

- Да, дьякон, в последние веки... а дальше-то, дальше сказано что?...

Дьякон приставил палец ко лбу:

- Дальше: не знаю...

- Ну вот... а дальше все и понятно...

- Что дальше, Петр Еремеич? - Зайчик впился в ямщика...

- Дальше: господь отринет лицо свое от земли и забудет о ней навсегда... а ты говоришь, дьякон, важная стать: веришь ты или не веришь...

- Мудрено, Петр Еремеич. что-то выходит...

- Ничего и мудреного нет: бог в нас с тобой, дьякон, больше не верит...

- Тэк-с...

- Надо, дьякон, чтоб бог верил в людей, а люди могут в вере блудить сколь им угодно...

- Это, значит, ихнее дело,- вставил косоротый мужик.

- Заворотил, - говорит дьякон,- тут не разберешься без новой бутылки...

- Петр Еремеич уж скажет,- хмыльнул косоротый мужик.

- Лешего встренешь в наше время в лесу?..- подмигнул дьякону Петр Еремеич.