Евгений Козловский - Киносценарии и повести Страница 29

Сергей был сильно пьян:

- А я сказал - на колени! - и ладонями, взятыми в замок, давил Нинке на голову, понуждая опуститься. - Перед шоферюгой могла, а передо мной гордость не позволяет?!

- Я же тебя спасала, Сереженька. Ты разве забыл?

Сказала-то Нинка кротко, а оттолкнула Сергея сильно, а потом еще и больно отхлестала по щекам.

Он заплакал, пополз, обнимая ей ноги:

- Помоги! Этот шофер - он все время перед глазами. И все твои остальные! шоферы. Я люблю тебя и от этого с ума сойду.

- А я, когда ты пьян, - возразила Нинка, усевшись, поджав ноги, на тахту, зябко охватив плечи руками: так сидела она, ожидая электричку, перед первой с Сергеем встречею, - я не люблю тебя совсем.

- Я больше не буду, - подполз Сергей и уткнул ей в колени повинную голову. - Я обещаю! я больше не буду! - и всхлипывал.

- Ладно, - помолчав, закрыла Нинка тему и погладила отросшие волосы Сергея, вспоминая, быть может, как перебирала их в той ночной подмосковной-московской поездке. - Поспи!

Потом и впрямь опустилась на колени, стащила с него башмаки, помогла взобраться на ложе.

- Ты не сердишься, правда? - пробормотал Сергей в полусне. - Это ведь от любви!

Нинка пошла на кухню. Из дальнего угла выдвижного ящика извлекла нетолстую пачку несвежих бумажек, пересчитала: марок триста, четыреста: все, что у них осталось. Отложив несколько банкнот и спрятав в прежнем месте, бросила остальное в сумочку и, убедившись, что Сергей спит, вышла из дому.

Риппер-бан оказалась очень широкой, очень разноцветной и густонаселенной, но почему-то при этом скучной, унылой улицей. Напустив на себя все возможное высокомерие, чтоб не дай Бог чего не подумали, Нинка медленно шла, глядя по сторонам. За исключением переминающихся с ноги на ногу глубоко внизу, у въезда в подземный какой-то гараж, троих загорелых девиц на высоких каблуках и в отражающих пронзительную голубизну ультрафиолетовой подсветки белых лифчиках и трусиках, проституток в классическом понимании слова не было: секс-шопы, эротические видеосалоны, сексуальные шоу с назойливыми зазывалами у входа!

Пройдя до конца, Нинка перебралась на другую сторону, но там и шоу с шопами не оказалось: ночные магазины газового оружия, ножичков разных, недорогих часов, неизбежные турки у прилавков! Впору было возвращаться домой: не спрашивать же у прохожих, - но тут веселая подвыпившая матросская компания свернула в переулок, Нинка вмиг поняла зачем и свернула тоже.

Девицы стояли гроздьями прямо на углу, в двух шагах от полицейского управления, и странно похожи были одна на другую: не одеждою только, но, казалось, и лицами. Нинка цепко глянула и пошла дальше.

На зеленом дощатом заборе, оставляющем по бокам два узких прохода, висела табличка: "Детям и женщинам вход воспрещен" - Нинка тут же поняла, что сюда-то ей и надо, и нырнула в левый проходец.

Переулочек состоял из очень чистеньких, невысоких, один к одному домов, в зеркальных витринах которых, тем же ультрафиолетом зазывно подсвеченные, восседали полураздетые дамы: кто просто так, кто - поглаживая собачку, кто даже книжку читая.

Одна витрина заняла Нинку особенно, и она приостановилась: за стеклом, выгодно и таинственно освещенная бра, сидела совсем юная печальная гимназисточка в глухом, под горло застегнутом сером платьице. Тут Нинку и тронул за плечо средних лет толстяк навеселе:

- Развлечемся? Ты - почем?

Нинка брезгливо сбросила руку, сказала яростно, по-русски:

- П-пошел ты куда подальше! Я туристка!

- О! Туристка! - выхватил толстяк понятное словцо. - Америка? Париж?

- Россия! - выдала Нинка.

- О! Россия! - очень почему-то обрадовался толстяк. - Если Россия пятьсот марок! - и показал для ясности растопыренную пятерню.

- Ф-фавен! - шлепнула Нинка толстяка по роже, впрочем - легонько шлепнула, беззлобно. - Я же сказала: ту-рист-ка!

- Извини, - миролюбиво ответил он. - Я чего-то не понял. Я думал, что пятьсот марок - хорошие деньги и для туристки, - и пофланировал дальше.

- Эй, подруга! - окликнула Нинку на чистом русском, приоткрыв витрину напротив, немолодая, сильно потасканная женщина, в прошлом без сомнения - статная красавица. - Плакат видела? Frau und Kinder - verboten! Очень можно схлопотать. А вообще, - улыбнулась, - давненько я землячек не встречала. Заваливай - выпьем!

Нинка улыбнулась в ответ и двинула за землячкою в недра крохотной ее квартирки.

Стоял серенький день. Народу на улице было средне. Нинка сидела у окна и меланхолично глядела на улицу. Сергей валялся на тахте с книгою Достоевского. На комнатке лежала печать начинающегося запустения, тоски. Ни-ще-ты.

- Может, вернешься в Россию? - предложила вдруг Нинка.

Сергей отбросил книгу:

- Ненавидишь меня?

Хотя Нинка довольно долго отрицательно мотала головою, глаза ее были пусты.

Мимо окна, среди прохожих, мелькнула стайка монахинь.

Нинка слегка оживилась:

- Где ряса?

- На дне, в сумке. А зачем тебе?

- Платье сошью, - и Нинка полезла под тахту.

- Ну куда ты хочешь, чтоб я пошел работать?! Куда?! - взорвался вдруг, заорал, вскочил Сергей. - Я уже все тут оббегал! Ты ж запрещаешь обращаться к Отто!

Нинка обернулась:

- Бесполезно. Я у него уже была!

- Была? В каком это смысле?! - в голосе Сергея зазвучала угроза.

- Надоел ты мне страшно! - вздохнула Нинка и встряхнула рясу. - В каком хочешь - в таком и понимай!

Было скорее под утро, чем за полночь. Нинка выскользнула из такси, осторожно, беззвучно прикрыв дверцу, достала из сумочки ключ, вошла в комнату; разделась, нырнула под одеяло тихо, не зажигая света, но Сергей не спал: лежал недвижно, глядел в потолок и слезы текли по его лицу, заросшему щетиной.

- Ну что ты, дурачок! Что ты, глупенький! - принялась целовать Нинка сожителя, гладить, а он не реагировал и продолжал плакать. - Ну перестань! Я же тебя люблю. И все обязательно наладится.

- Я не верю тебе, - произнес он, наконец, и отстранился. - Никакая ты не ночная сиделка. Ты ходишь! ты ходишь на Риппер-бан!

- Господи, идиот какой! С чего ты взял-то?! - и Нинка впилась губами в губы идиота, обволокла его тело самыми нежными, самыми нестерпимыми ласками.

Сергей сдался, пошел за нею, и они любили друг друга так же почти, как в залитом африканским солнцем иерусалимском номере, разве что чувствовался в немом неистовстве горький привкус прощания.

Когда буря стихла, оставив их, лежащих на спинах, словно выброшенные на пляж жертвы кораблекрушения, Сергей сказал:

- Но если это правда! Я тебя! вот честное слово, Нина! Я тебя убью.

Сейчас они сидели в витринах друг против друга, на разных сторонах переулка: гимназисточка и монахиня. Землячка привалилась к наружной двери, готовая продать билет! И тут из правого проходца возник Сергей: пьяный, слегка покачиваясь.

Нинка увидела его уже стоящим перед ее витриною, глядящим собачьим, жалостным взглядом, но не шелохнулась: как сидела, так и продолжала сидеть.

Землячка обратила внимание на странного прохожего:

- Эй, господин! Или заходи, или чеши дальше!

- Что? - очнулся Сергей. - Ах, да! извините, - и, опустив голову, побрел прочь.

Землячка выразительно крутанула указательным у виска.

- Зачем? - шептала Нинка в витрине. - Зачем ты поперся сюда, дурачок?..

Один ночной бар (двойная водка), другой, третий, и из этого, третьего, старая, страшненькая жрица любви без особого труда умыкает Сергея в вонючую гостиничку с почасовой оплатой!

На сей раз придерживать дверцу такси нужды не было: окна мягко светились, да и не мог Сергей Нинку не ждать.

Она замерла на мгновенье у двери, собираясь перед нелегким разговором, но, толкнув ее, любовника не обнаружила. Шагнула в глубь квартиры и тут услышала за спиною легкий лязг засова, обернулась: Сергей, не трезвый, а победивший отчасти и на время усилием воли власть алкоголя, глядел на нее, сжимая в руке тяжелый, безобразный пистолет системы Макарова.

- Где ты его взял? - спросила почему-то Нинка и Сергей почему-то ответил:

- Купил. По дешевке, у беглого прапора, у нашего. Похоже, нашими набит сейчас весь мир.

- Понятно, - сказала Нинка. - А я-то все думаю: куда деваются марочки? - и пошла на любовника.

- Ни с места! - крикнул тот и, когда она замерла, пояснил, извиняясь: - Если ты сделаешь еще шаг, я вынужден буду выстрелить. А я хотел перед смертью кое-что еще тебе сказать.

- Перед чьей смертью?

- Я же тебя предупреждал.

- Вон оно что! - протянула Нинка. - Ну хорошо, говори.

Сергей глядел Нинке прямо в глаза, ствол судорожно сжимаемого пистолета ходил ходуном.

- Ну, чего ж ты? Давай, помогу. Про то, как я тебя соблазнила, развратила, поссорила с Богом. Так, правда? Про то, как я затоптала в грязь чистую твою любовь. Про то, как сосуд мерзости, в который я превратила свое тело!

- Замолчи! - крикнул Сергей. - Замолчи, я выстрелю!

- А я разве мешаю?

Сергей заплакать был готов от собственного бессилия.