Когда ласточки кружат над домами - Игорь Надежкин Страница 29

Оксана тем временем уже почти закончила работу, и часто отдыхала с нами. К Индии у нее, был исключительно профессиональный интерес, и мало что здесь могло ее впечатлить. Да к тому же, она просто терялась и меркла в таком количестве стран. Оксана предпочитала просто расслабляться. Лежать на пляже. Ужинать в хороших ресторанах, или просто бездельничать, наслаждаясь такой редкой возможностью.

В те дни, мои мысли были посвящены спокойствию и тихим думам об этом месте. Мое сердце ни о чем не тревожилось, наполняя себя воспоминаниями о чарующих закатах, распластанных в рифах волн. Я почти не вспоминал о доме, разве что, все больше скучал по Павлу, но в остальном, был свободен от всего, что держало меня там. Я постигал другой мир, полностью отдаваясь его воле, пытаясь тем самым приблизиться к пониманию всего, что меня окружало и дать оценку тому, что происходило со мной раньше, и тому, что ждало меня впереди. Я надеялся, что, потеряв всякую связь со своей жизнью, смогу взглянуть на нее объективно, но вскоре идиллия пошатнулась.

На тринадцатый день нашего отпуска, мы запланировали поездку в заповедник в Западных Гатах — горной цепи, что тянулась через Гоа и два соседних штата — Карнатаку и Махараштру. Нас ждали прогулки по горным склонам и джунглям, и ночь в бревенчатом домике, с балконом свисающим прямо над ущельем, в безмятежности скал. Я с нетерпением ждал этой поездки, но накануне ночью, мне приснился странный сон, который омрачил мне все следующее утро, и был изгнан лишь первобытным величием Сахьядри.

Глава 17

Мне снился мой университет. Как я сижу в нелепом белом халате в анатомическом зале, пока старый преподаватель бормочет себе что-то под нос, и, кажется, вот-вот заснет. Перед ним лежит заформолиненое тело мужчины, в которое он небрежно тычет указкой. А этот печальный труп все лежал там на холодном столе. И мне всегда было грустно смотреть на него, ведь готов поспорить, этот бедолага явно мечтал о чем-то большем, а закончил свою жизнь бездомным, и даже после бесславной смерти его не оставили в покое, и тридцать сонных студентов пялились на него теперь, и никто из них не думал, что он возможно хотел стать художником, или пилотом, да в общем-то кем угодно. Ведь было что-то в его далеких детских мечтах.

А старый преподаватель все бурчит монотонно: «И вот, как мы видим, клювовидно-плечевая мышца, она же musculus coracobrachialis, берет начало на клювовидном отростке лопатки и прикрепляется к медиальной поверхности плечевой кости, под гребнем малого бугорка. Ее иннервация осуществляется за счет…». На улице весенний дождливый день, который просачивается серостью сквозь окна. Мне до одури скучно. А где-то там, через шесть корпусов от меня, на факультете журналистики, сидит мой университетский приятель Максим Овчаров, и с ним Антон Свиридов и Алина Замятина, тихо шепчутся о чем-то на лекции. И как только все это кончится, мы все двинем в маленький бар, съесть картошки фри и чесночных гренок, выпить немного пива, и будем до ночи кружиться по городу. А может пойдем на одну из квартир, где нас ждали остальные приятели, или же вовсе пойдем в кино, а потом снова вернемся в бар. На самом-то деле, мы могли заняться чем угодно, ведь мы были полностью предоставлены сами себе.

И вот наконец звучит сигнал, оповещающий о перерыве, у меня больше нет занятий, и я спускаюсь по лестнице вниз, прощаюсь кое с кем из своих одногруппников, с теми немногими, с кем я поддерживал хотя бы приятельские отношения, сбрасываю свой халат и выхожу на улицу.

По территории университета топчутся студенты, не спеша и расслаблено. Я пробираюсь между ними к воротам. Никто из них не замечает меня, но мне это даже нравится. И вот у фонтана я вижу Овчарова. Он сидит прямо на земле, подложив под себя свою черную истрепанную сумку, весь погруженный в книженцию Поля Верлена. Читает. Хотя сейчас я знаю, что он просто мог делать вид. На самом-то деле он прочел не так уж и много книг, но ему нравилось выглядеть этаким интеллектуальным бродягой. Он не видит меня. Я подхожу ближе, и толкаю его в плечо.

— А где остальные? — спрашиваю я.

— Поехали к Полонской, — отвечает Овчаров поднимаясь на ноги.

Ольга Полонская была еще одной девчонкой с их факультета. Я познакомился с ней в тот же день, когда узнал остальных. Она была высокой обогемленной барышней, которой было немного плевать на всех. А я был слишком неотесанный. Словом, не заладилось у нас с первого дня, и мы старались не пересекаться, чем приносили порой неудобства нашим друзьям, которым приходилось выбирать кого-то из нас.

— А почему ты не поехал с ними?

— Не хотел оставлять тебя одного.

— Ерунда! Я могу поехать домой, а ты еще успеешь их нагнать.

— Если честно, — протянул Овчаров, — Не хочу я весь вечер торчать в квартире. Лучше пойдем прогуляемся.

— Тогда сперва в бар?

— Да. Только не возле университета. Пойдем лучше в Мертвую рыбу.

Мы идем через бетонный тоннель в парк, к реке, пялимся на уток и парочки, что катались на лодках. Садимся покурить на мокрой траве, а потом двигаем дальше, на площадь. Огибаем ее и заскакиваем в торговый центр, поглазеть на винил, которым торгует парнишка хипстер с окладистой бородой. Ни у кого из нас нет проигрывателя. Да и если бы был, нам все равно бы не хватило денег, но каждый раз оказавшись рядом, мы заходим и смотрим на них. Просто, потому что нам это нравится. Мы оба сходим с ума по ретро. Нина Симон, The Doors, Джими Хендрикс. Выходим из торгового центра и идем в Мертвую рыбу, мимо злачного рынка, где скупали краденное.

Вдруг Овчаров достает из сумки клочок бумаги, на которых он обычно записывал свои странные поэмы, без рифмы и смысла, но которые, тем не менее, крепко цепляли меня, и говорит:

— Написал сегодня по дороге на учебу.

— Прочти ка.

Овчаров выпрямляется и начинает читать. Так громко, что люди на нас оборачиваются: «Время тянется черно-белым бардюром вечности. Как следы акрилового безумия на моем рукаве. Адъютант-консультант рвет рот в улыбке. В рубашке цвета малинового восторга».

— Мне нравится, — отзываюсь я бойко, и мы идем дальше.