Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906–1910 гг. Песни на деревне Страница 3

– И ловок же, бестия! – сказал кто-то из мужиков.

– Горе плачет, горе песенки поет.

Со мной поровнялся в это время маленький, худенький старичок, в лаптях и прорванном на боку зипунишке. Он поздоровался со мной. Я, не узнавая его, спросил: кто он.

Он не сказал, как бы сказал всякий старый знакомый на мой вопрос, не сказал: али не узнаешь, а сказал:

– Я-то? – Прокофий я.

И я тотчас же вспомнил работящего, хорошего рыжего мужика, который, как часто бывает, как бы на подбор подпадал под одно несчастье после другого: то лошадей двух увели, то сгорел, то жена померла. Я не узнал его особенно потому, что, давно не видав его, помнил Прокофья красно-рыжим и среднего роста человеком; теперь же он был не рыжий, а с седой коротенькой бородкой и сделался маленьким, сгорбленным человечком.

– А, Прокофий. Как же, – сказал я и опять стал смотреть на парней.

К[6] возчику подъехавшей телеги подошел один из парней, тот высокий, сильный человек с строгим, серьезным лицом, которого я заметил с самого начала. Я не знал, кто он, из какого двора.

– А этот чей? – спросил я у остановившегося подле меня Прокофия.

– Это-то? – сказал Прокофий, и голос его задрожал. – Мой это, – проговорил Прокофий <и> зарыдал, как старая баба.

<И мне стало совестно смотреть на это ужасное зрелище. Если можешь что-нибудь сделать для того, чтобы не было этого ужаса, то делай, а не можешь, то не смотри на это, а иди домой.>

Сын его взглянул на отца, и умное лицо его стало еще серьезнее, и тотчас же отвернулся. И мне стало мучительно тяжело и стыдно, и я повернулся и ушел домой.

5 ноября.

Комментарии В. С. Спиридонова

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ

Очерк «Песни на деревне» был написан Толстым под впечатлением проводов 22 октября 1909 г. яснополянских новобранцев (см. Дневник, т. 57, стр. 157).

К работе над очерком Толстой приступил 5 ноября. В этот день он записал в Дневнике: «Написал впечатление отправляемых рекрутов – слабо» (т. 57, стр. 166). Толстым был написан очерк целиком (см. описание рук. № 1 и вариант № 1).

Эта первая редакция очерка на следующий день подверглась значительной переработке. В Дневнике 7 ноября Толстой отметил: «Вчера утром.... поправлял Рекрутов. Вышло порядочно. Вечер тоже занимался.... Рекрутами» (т. 57, стр. 167). Судя по помете переписчицы на обложке рукописи № 2, Толстой правил «Рекрутов» и 7 ноября (см. описание рук. 2). Последние исправления были сделаны Толстым 8 ноября, когда он дал очерку и окончательное заглавие, отметив в Дневнике: «Поправил «Песни на деревне» (т. 57, стр. 168).

Впервые очерк «Песни на деревне» был напечатан в «Юбилейном сборнике Литературного фонда» (СПб. 1910), куда, по словам редактора этого сборника С. А. Венгерова, передал его «непосредственно» сам Толстой.

В настоящем издании очерк печатается по тексту сборника, с исправлением опечаток и нескольких ошибок, сделанных машинисткой, по рукописи № 1.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ

1. Автограф. 3 лл. большого почтового формата и 1 л. среднего почтового формата, исписанных с обеих сторон. Заглавия нет. Начало: «Накануне говорили в доме о том». Конец: «И я повернулся и ушел домой». Под текстом дата: «5 ноября».

Публикуется в вариантах под № 1.

2. Машинописная копия (с ошибками) автографа, с большой авторской правкой. Первоначально содержала 8 лл. 4°. После переработки и дополнений рукопись составилась из 9 лл. 4°, 1 л. среднего почтового формата (автограф) и 2 отрезков. Рукопись заключена в обложку, третья страница которой занята автографом-вставкой. На первой странице обложки рукой переписчицы помечено: «Черновые 7 ноября 09 г.». Заглавия нет. Начало: «<Было осеннее, пасмурное, туманное>». Конец: «и обманутым русским народом».

3. Машинописная копия (с ошибками) предыдущей рукописи. 10 лл. 4°. Заглавие рукой переписчицы: «Песни на деревне». На обложке рукой неизвестного помечено: «Песни на деревне. Черновик. Октябрь 1909 г.», затем «октябрь» красным карандашом переправлен на «ноябрь». Авторские исправления многочисленны по всей рукописи. Последняя редакция очерка.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОМУ ТОМУ

В 37-м томе Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого продолжается публикация его произведений, написанных в последние годы жизни. Здесь помещены относящиеся к 1906—1910 гг. художественные произведения, статьи, очерки.

Для правильной оценки включенных в этот том произведений следует учитывать систему взглядов Толстого в целом, в их совокупности, во всей сложности переплетения сильных и слабых сторон. Эти взгляды выражены не только в произведениях Толстого, но также в его дневниках и письмах, в которых читателю раскрывается потрясающая картина мучительных переживаний, вызванных у писателя все более и более ухудшавшимся положением народа, политической реакцией в стране, поисками пути изменения действительности и полным непониманием единственно возможного пути – революционной борьбы.

Годы, к которым относятся публикуемые в 37-м томе произведения, это годы безудержного террора, которым царское правительство стремилось задушить революционную борьбу. Истекающая кровью страна была покрыта виселицами, тюрьмы были переполнены, всякие проявления революционного протеста жестоко карались. Либеральная буржуазия, с ликованием встретившая поражение революции 1905—1907 гг., всемерно помогала самодержавию обманывать народ. Обнищание масс дошло до предела. Но гнев народа не мог быть подавлен никакими репрессиями и нарастал с каждым днем. Настроения пассивизма, непротивления, выражавшие слабые стороны взглядов крестьянства и нашедшие отражение и во взглядах Толстого, стали постепенно изживаться в массах под могучим влиянием пролетарской революционной борьбы и уроков первой русской революции.

Вся эта совокупность условий русской жизни нашла отражение и в эволюции Толстого, писателя, который переживал народные бедствия с такой силой, что страдания крестьянства стали его собственными страданиями.[7]

В последний период жизни Толстой, при всех кричащих противоречиях своих взглядов, при всей интенсивности пропагандирования реакционной теории непротивления злу, не только не перестал быть обличителем существовавшей политической системы, но сам все отчетливее осознавал свой гражданский долг писателя, срывающего с правящей верхушки и эксплуататорских классов все и всяческие маски.

Великая роль Толстого-обличителя с особенной силой стала очевидной в 1908 г., когда все передовое человечество отметило восьмидесятилетие со дня его рождения. Всемирно-историческое значение Толстого тогда получило оценку от имени революционной России в статье Ленина «Лев Толстой, как зеркало русской революции». Ленин охарактеризовал взгляды гениального художника как отражение силы и слабости крестьянской революционности в эпоху 1861—1904 гг. Он с гордостью писал о Толстом как страстном обличителе существовавшей системы, беспощадном критике эксплуатации и рабства, враге самодержавия, выразителе настроений широчайших масс крестьянства. И в то же время Ленин учил отделять в творчестве Толстого то, что принадлежит будущему, от того, что ушло в прошлое. Великий вождь пролетариата указал на опасность, которую представляло для судеб русской революции «толстовское непротивление злу, бывшее серьезнейшей причиной поражения первой революционной кампании».[8]

Трудовой народ в приветствиях, посланных Толстому в связи с юбилеем, выразил свою горячую любовь и благодарность за его самоотверженную деятельность обличителя и критика. Так, в послании рабочих Балтийского судостроительного завода говорилось:

«Из душных мастерских завода мы, люди тяжелого труда и тяжелой доли, сыновья одной с Вами несчастной родной матери, шлем Вам привет, чтя в лице Вашем национального гения, великого художника, славного и неутомимого искателя истины. Мы, русские рабочие, гордимся Вами как национальным сокровищем, и лишь хотели бы, чтобы и могучему созидателю новой России – рабочему классу – природа дала своего Льва Толстого».

И в то же время своей обличительной деятельностью Толстой вызывал острую ненависть царского правительства, правящих классов, церкви. Реакционная пресса все более усиливала погромную травлю писателя, либералы в своих лживо-лицемерных писаниях грубо извращали сущность его творчества. Царское правительство всеми силами пыталось (как откровенно признала официозная газета «Россия») пресечь «стремления придать почитанию гр. Толстого характер общественного сочувствия его деятельности, направленной против православной веры, против государства и государственных установлений».[9] Разгул черносотенной травли дошел до таких пределов, что Иоанн Кронштадтский сочинил «молитву» о скорейшей смерти Толстого, а епископ Гермоген опубликовал «архипастырское обращение», содержавшее отъявленные ругательства по адресу писателя.