Анатолий Королев - Быть Босхом Страница 3

А вот и полуторка уныло пылит по дороге.

Шофер и мой рядовой под команды санитара в белом халате дружно закидывают тело в кузов. Мертвая масса издает шлепок сырого теста о противень. Курс санитарной машины - в челябинскую анатомичку при военном госпитале. Тоска. В станционном буфете покупаю изнеможенному солдату бутылку ситро, рыбные консервы в томате и батон белого хлеба. Сам не могу откусить от батона даже граммульку.

Этот машинальный студенческий жест - разделить случайную трапезу с солдатом - сделал мне славу в дисбате.

Кум фраер чесняк!

Тезаурус: Кум - оперативный работник в зоне.

Фраер - человек, не имеющий отношения к ворам.

Чесняк - порядочный тип.

То есть в переводе на русский литературный фраза читается так: эта скотина - вполне порядочная свинья.

Забегая вперед, скажу: от постоянного шока в дисбате я все два года службы практически не могу есть.

Завтракая в офицерской столовой, выпиваю только стакан крепкого сладкого чая. В обед - еще стакан чая с тремя ложками сахара с хлебом. Ужинаю тем же чаем. Аппетит оживает только в Челябинске, когда я приезжаю в прокуратуру. Там за углом был маленький ресторанчик "Север" с круглыми столиками, одетыми в крахмальные скатерти, там я и закатывал себе постыдный лукулловский пир.

И постскриптум:

Через пару дней пришло заключение военной экспертизы.

Солдат убит разрядом электротока.

В счастливый день дембеля он не стал ждать пригородной электрички, а влез на крышу вагона товарного поезда. Перед грозой воздух напился такой неистовой силы из туч, что солдатик на крыше вагона снял на себя разряд электричества из низко нависшего высоковольтного провода.

Его смерть от палящей синевы была молниеносна.

Куда ж ты так спешил, солдат Ноготков?

Дело закрыто.

Но вечерами снова и снова открывается другое дело - белая папочка с эскизом "Корабля дураков".

Шпалера шитого золотом средневековья задергивает вид на уральский Бишкиль с горящей мельницей ада. Там мелется злоба мира.

Долина Иосафата: пейзаж пыток

Если любовь к Богу не удерживает тебя от греха, то пусть, по крайней мере, удержит страх перед Адом.

Фома Кемпийский

Бишкиль.

Дисбат - это два квадрата, придвинутых вплотную друг к другу так, что у двух половин - одна общая разделительная стена. В правом квадрате - три казармы, в каждой по роте заключенных солдат. Плюс корпус столовой. Зона окружена двойным забором с вышками охраны по углам квадрата. По ночам прожектора освещают лагерь ослепительным светом новогоднего салюта. В левом квадрате - ночью здесь темнота, - штаб, лазарет, казарма с ротой охраны, солдатская баня и губа, гауптвахта.

За леском третий квадратик - подсобное хозяйство, курятник, свиноферма и псарня, где держат несколько караульных овчарок на случай побега или ЧП в лагере.

Жизнь солдата в зоне состоит из политзанятий и труда на обустройстве военных полигонов в окрестностях Чебаркуля, где дислоцирована боевая мотострелковая дивизия УРАЛВО под командованием полковника Черепа (Череп не плод воображения автора, а фамилия весьма перспективного командира тогдашней советской армии, которому прочат пост военного министра. Не вышло).

Гауптвахта исполнена самыми мрачными красками Босха.

Первый раз спускаюсь по бетонным ступеням в гулкое подземелье штрафных камер. Должность дознавателя обязывает меня обходить камеры арестантов. Есть жалобы? Мой Вергилий - все тот же заботливый сосед по общежитию, поклонник писателей, начальник губы, старшина сверхсрочник Стонас.

Итак,

Оставь надежды всяк сюда входящий.

В душном подземелье стоит острая вонь хлорки. Уже через пару минут у меня слезятся глаза. Как же солдаты выдерживают эту пытку?

По закону мы обязаны проводить дезинфекцию камер каждые сутки, мрачно врет Стонас.

Вот почему у входа горой стоят бочки с хлористой известью.

Старшина, покажите вчерашних дезертиров.

На службе офицеры и сверхсрочники обращаются друг к другу на "вы".

Дежурный вертухай открывает стальную дверь. От лязга ключей голова гудит, как барабан. У Босха пытка звуками в "Аду музыкантов" - главное орудие бесов. Нога с копытом рвет струны у лютни. Свинья дует задницей в деревянную дудку. Босх трактует уши в аду как нужники для испражнений дьявольской музыки.

Наконец дверь неохотно открыта.

Встать! Смирно! Командует старшина.

Боже мой... Передо мной замер раздетый до пояса молодой солдат, синий от наколок, словно в драконовой чешуе. Самая крупная ошейником огибает горло, а на ошейнике крупными буквами: раб КПСС, а к голой коже живота над пупком пришита солдатская пуговица!

Пришита суровой ниткой, черной от засохшей крови.

(В Китае юношу с наколками никогда не призовут в армию Китая).

Ну, мудозвон, качает головой Стонас, гнус, волчара.

Права решил покачать? Формой советской армии парашу накрыл!

Срывает с наслаждением садиста пуговицу. Кровь из раны алой ниткой стекает к пупку.

Замечаю иголку, продетую сквозь сосок.

Старшина, смеясь, демонстрирует дознавателю пуговицу с пятиконечной звездой в коростах засохшей крови. Эстета мутит от низких страстей бытия.

Пуговица тут же брошена на пол, и, как писал Достоевский, "звеня и кружась на ребре" катится по бетону.

Вызвать врача, командую я.

Есть, товарищ лейтенант.

Жалобы?

Жалоб у трупа никак нет, ерничает солдат.

Не хами, бельмондо. Отвечай по уставу! Ватерпас захотел?

Оставьте его, старшина!

Тезаурус: Ватерпас - одна из форм издевательств над зеком: человека макают головой в унитаз, куда опорожнился опущенный (изнасилованный) педераст.

Дежурный закрывает камеру и бежит в санчасть за врачом.

Я, чуть ли не шатаясь от хлорной вонищи и рези в глазах, выхожу наверх отдышаться.

Старшина Стонас следует следом, пыткой совиных глаз смотрит в глаза офицера, любопытно, что тот будет делать.

Я хорошо понимаю его интерес, - расход хлорки превышает все мыслимые пределы дезинфекции, это всего лишь довесок в машинерии ежедневных пыток, но не ты, рядовой старшина, узаконил эту практику хлорной потравы.

Сможет ли визионерский роман о средневековом мистике выдержать груз Бишкиля и не потонуть, как бумажный кораблик под брошенным кирпичом?

Босх.

Придумать все новую и новую пытку было главным занятием Босха всю жизнь.

Описать это кишение мучений опускаются руки. Наугад открываю правую створку великого триптиха "Сад земных наслаждений", где в пекле ада замечаю ну хотя бы голое тело грешника, усаженного Босхом на лезвие бесовского ножа - острием вверх, чтобы рассечь пополам мошонку, - мало того, на спине того бедолаги лицом к заду усажен бес, который, по воле создателя, лупцует суковатой - так больней! - дубиной несчастного по заднице. Больше того, бока грешника слева и справа стиснуты исполинской - под стать ножику черта двустворчатой речной раковиной из числа тех ракушек, что обычны на плесе любой нашей речушки. И этим создатель ада подчеркивает угрозу того, что в час Суда кусающей пыткой грешнику кинется на тело каждая мелочь, каждая хрупкая ракушка будет раздута Карой в человеческий рост, чтобы жалобно хрустнули в тех челюстях твои косточки.

Босх босиком бродил по песку речной отмели вдоль притока Даммел речушки Аа и поднимал смерчем воображения весь этот песок под ногами, чтобы кинуть мириад укусов самума на падшее мироздание.

Но мало той презренной ракушки, написанной, кстати, с живописной мощью прозрачной лупы, которая увеличила нежный блеск перламутра в гнутой ложечке створки до марева серебра. Над жвалом сей муки, где челюсти едят человека, живописец подвешивает вдобавок колокол на кривом от того священного веса дереве. Колокол тоже участвует в пытке!

А вместо медного языка в том рупоре злобы болтается еще один мученик...

И такой рой мучений в каждой шахматной клеточке.

Художник гуляет в окрестностях города, изучая детали пейзажа, как меню для адских застолий.

Хертогенбос.

Рассказывают.

Для точного изображения терзаний распятой мученицы Святой Вильгефорты Босх привязал к домашнему распятию высотой в человеческий рост маленькую кухарку-карлицу и держал ее там до вечера несмотря на мольбы и крики о помощи, пока та вовсе не обессилела.

И что же!

Мастер караулил кистью вовсе не муки той карлицы, а видел внутреним взором дерганья насекомого. Он рисовал на самом деле огромную муху, которая оседлала летящий крест для его полотна "Детские игры в Вифлееме", где изобразил евангельский кошмар избиения еврейских младенцев в виде детской игры на площади своего Хертогенбоса, перед собором Святого Иоанна, где его когда-то отпоют.

Он разделил детей на Соборной площади на жертв и мучителей, тоже детей, которые, облачившись в римские латы явно не по размеру и росту, оседлав деревянных лошадок, убивают младенцев с яростью исступления.