Федор Раззаков - Свой среди чужих, чужой среди своих Страница 3

Потом он молча взял меня за шкирку, в туалетной комнате засунул под кран, умыл и только после этого повел в ресторан. Такой, с белесыми ресницами и еще не высохшей на лице водой, я и сидела за столиком, боясь что-либо заказать. Почему боялась? Я в то время по ресторанам не ходила, пропадая все время на работе. И совершенно не знала Никиту. На то свидание он пришел в потертых джинсах, какой-то курточке, кепочке. Ну я и подумала: может, у него денег нет? Чего ж тогда выбирать деликатессы? Я и предоставила выбор ему...

Когда на экраны вышел фильм "Я шагаю по Москве", мне больше нравился Стеблов. Но когда нас с Никитой познакомили, все, конечно, изменилось. Его уверенность, властность сразу же покорили меня. То, что Никита был женихом номер один, тогда я еще не знала. А он уже жил отдельно, в однокомнатной квартире. Но что она из себя представляла! Склад ненужных вещей: разбитые стаканы, патефон, по которому, чтобы завести, надо было стучать кулаком, разломанное кресло, в которое нельзя сесть... Вообще он всегда был вне быта. Главное для него - дело, творчество, а все остальное - неважно..."

Тем временем 8 февраля 1972 года директор объединения "Время" ходатайствует перед Бюро режиссеров о выдвижении Никиты Михалкова на самостоятельную работу. Эта инициатива была необходима, поскольку Михалков считался начинающим режиссером и должен был получить разрешение от своих старших товарищей. Бюро (а в него входили такие известные режиссеры, как: Владимир Басов, Сергей Соловьев, Андрей Смирнов, Вилен Азаров и др.) собрались на свое совещание два дня спустя - 10 февраля. Посмотрев дипломную работу Михалкова "Спокойный день в конце войны", оно вынесло решение: ходатайство поддержать.

1 марта министр кинематографии СССР А. Романов прислал генеральному директору "Мосфильма" Н. Сизову телеграмму, в которой давал свое согласие на то, чтобы фильм "Свой среди чужих, чужой среди своих" был включен в тематический план на 1973 год. В тот же день сценарно-редакционная коллегия Главного управления художественной кинематографии вынесла свое положительное мнение по последнему варианту сценария "Свой среди чужих..." Однако коллегия рекомендовала авторам внести в него следующие изменения:

"Следует разъяснить, что конфискация ценностей для покупки продовольствия была произведена чекистами лишь у представителей эксплуататорских классов: у буржуазии и богатых купцов;

необходимо подчеркнуть, что секретарь губкома Сарычев занят не только делами ЧК, но и другими важными мероприятиями;

в стилистике будущего фильма следует избежать грубого натурализма в изображении драк, сражений, схваток и пр.".

14 марта вышел приказ по объединению "Время", разрешающий Михалкову приступить к разработке режиссерского сценария. Этим же приказом назывались имена и оклады тех, кто непосредственно должен был в скором будущем создавать картину: режиссер-постановщик Н. Михалков (оклад в месяц 200 рублей), оператор-постановщик П. Лебешев (150 рублей), режиссер - Б. Вельшер, художник-постановщик И. Шретер (художник - А. Адабашьян), директор - В. Комаровский. До того дня, как на съемочной площадке фильма "Свой среди чужих..." должна была прозвучать команда "Мотор!", оставались считанные месяцы, когда случилось непредвиденное.

На каком-то высоком совещании был поднят вопрос о том, что многие деятели культуры призывного возраста отлынивают от почетной обязанности службы в рядах Вооруженных сил. При этом прикрываются кто чем может: родственными связями, справками о различных болезнях и т. д. и т. п. В итоге Минобороны была спущена директива с самого "верха": брать всех. В начале апреля повестка из военкомата пришла и Никите Михалкову. Над фильмом нависла угроза если не закрытия, то большой отсрочки.

Вспоминает Э. Володарский: "Для Никиты это было ударом страшным. Он кинулся даже не к отцу, а к Бондарчуку, он должен был запуститься в его объединении: "Сергей Федорович, помогите". На что Бондарчук так ехидно улыбнулся: "А что ж ты к отцу не пошел?" - "Да что к отцу идти? Мне еще хуже будет". И "Бондарь" позвонил. И думаю, что он не тому человеку позвонил. Он позвонил начальнику Генштаба. А тот то ли не любил Сергея Михалкова и всю семью в целом, бог его знает, но он как заорет: "Что? Да я его упеку на край земли!" И упек..."

Стоит отметить, что, когда заступничество Бондарчука сорвалось, был предпринят еще один вариант - на этот раз за Михалкова попытался вступиться сам генеральный директор "Мосфильма" Николай Сизов. 7 апреля он направил на имя министра обороны СССР А. Гречко телеграмму следующего содержания:

"Уважаемый Андрей Антонович!

Генеральная дирекция киностудии "Мосфильм" обращается к Вам с убедительной просьбой отсрочить на один год призыв в Советскую Армию актера и режиссера-постановщика т. Михалкова Н. С.

В настоящее время Н. С. Михалков осуществляет постановку полнометражного художественного фильма и одновременно исполняет главную роль в другом фильме (речь идет о картине "Станционный смотритель". - Ф. Р.).

Учитывая, что замена в таком фильме невозможна и отсутствие Н. Михалкова повлекло бы за собой серьезные нарушения производственной жизни "Мосфильма" в целом, прошу Вас не отказать в просьбе".

Но и этот вариант не прошел. 25 апреля на "Мосфильм" пришел ответ: "Михалкову Н. С. 21 октября 1972 года исполняется 27 лет, таким образом предоставление ему отсрочки от призыва на один год или зачисление его в запас будет являться нарушением указаний Закона СССР... Ст. 37 Закона СССР "О всеобщей воинской повинности" гласит: "призывники, не призванные по различным причинам в Вооруженные Силы в установленные сроки, призываются на действительную военную службу до достижения ими 27-летнего возраста".

В итоге Михалкова "забрили" в солдаты, причем, как и обещал начальник Генштаба, действительно упекли его к черту на рога - на Камчатку. Как вспоминает все тот же Володарский: "Над ним издевались страшно, сортиры заставляли драить. Конечно, для всех было удовольствием - приехал сам Михалков. "Я шагаю по Москве" вся страна видела: "Ну ты теперь у нас по сортиру пошагаешь!..".

Примерно полгода Михалков терпел эти муки, после чего добился того, чтобы его включили в число четырех участников зимнего похода на собаках по Чукотке. Этот поход был организован при поддержке ЦК ВЛКСМ и пролегал по маршруту, по которому 50 лет назад прошел отряд красноармейцев под руководством Григория Чубарова, чтобы остановить отряд белогвардейцев, пытавшихся бежать на Аляску с награбленным. Причем кандидатура Михалкова возникла в самый последний момент, можно сказать, случайно. Дело в том, что в экспедицию должны были отправиться четыре человека: автор идеи Зорий Балаян, представитель Корякского национального округа, сотрудник аппарата Камчатского обкома комсомола и воин Петропавловского гарнизона. С первыми тремя проблем не было, а вот с воином возникли. Командование гарнизона наотрез отказалось выделять под это дело своих солдат, мотивируя это так:

"Приветствуя инициативу и высоко оценивая политическое значение акции предстоящего похода, в то же время командование не может брать на себя ответственность разрешить принимать участие матросу или солдату в экспедиции, которая без страховки пойдет в экстремальных условиях Крайнего Севера".

Вот тогда и всплыла кандидатура Никиты Михалкова, который, во-первых, сам изъявил согласие участвовать в подобном мероприятии, во-вторых - был уже не мальчик (27 лет все-таки), и в-третьих - срок его службы уже подходил к концу (его призвали на год). Правда, несмотря на согласие Михалкова, его кандидатуру все равно пришлось согласовывать и с командованием, и с Камчатским обкомом партии, и даже с первым секретарем ЦК ВЛКСМ Тяжельниковым. Наконец "добро" было получено.

Поход начался поздней осенью 1972 года, продолжался несколько месяцев и таил для его участников множество опасностей. Вот как вспоминает об этом З. Балаян:

"Большую часть пути в Пенжинской тундре шли по замерзшей реке Парень. Труднее всего приходилось первой нарте: собаки с трудом пробирались по снежной целине. Пришлось устанавливать очередность. Через каждые сто двести метров меняли лидера. Реже всего пускали вперед Михалкова. Но все же и ему приходилось открывать каравану дорогу. Помню, как Никита шел первым, я - за ним. Толкая нарту, он вдруг куда-то провалился. Нарта его дернулась, собаки потащили ее, а каюр остался на месте, вколоченный по пояс в сугроб. Видя, что моя упряжка приближается к нему, он неистово закричал, замахал руками, чтобы я обходил его стороной. Боялся, что и мы окажемся в проруби.

Выяснилось, что на этом участке лед оказался слишком тонким. Первый же большой снег, выпавший ранней осенью, так и не растаял. Потом снегу навалило с лихвой и этакое многослойное одеяло-покрывало не позволило как следует заморозить поверхность реки.

Вытащили Никиту из проруби длинным чаутом. Переодеваться пришлось на открытом воздухе. Помогали ему всей командой. Долго возились, пока сняли с него обледеневшие когагли, брюки и так далее и заменили все "запасными частями". Немало чистого спирта ушло на растирание огромного Никиты, и не только на растирание.