Николай Некрасов - Кому на Руси жить хорошо (сборник) Страница 3

В ком не воспитано чувство свободы,

Тот не займет его; нужны не годы —

Нужны столетья, и кровь, и борьба,

Чтоб человека создать из раба.

Всё, что высоко, разумно, свободно,

Сердцу его и доступно и сродно,

Только дающая силу и власть,

В слове и деле чужда ему страсть!

Любит он сильно, сильней ненавидит,

А доведись – комара не обидит!

Да говорят, что ему и любовь

Голову больше волнует – не кровь!

Что ему книга последняя скажет,

То на душе его сверху и ляжет:

Верить, не верить – ему всё равно,

Лишь бы доказано было умно!

Сам на душе ничего не имеет,

Что вчера сжал, то сегодня и сеет;

Нынче не знает, что завтра сожнет,

Только наверное сеять пойдет.

Это в простом переводе выходит,

Что в разговорах он время проводит;

Если ж за дело возьмется – беда!

Мир виноват в неудаче тогда;

Чуть поослабнут нетвердые крылья,

Бедный кричит: «Бесполезны усилья!»

И уж куда как становится зол

Крылья свои опаливший орел…

Поняли?.. нет!.. Ну, беда небольшая!

Лишь поняла бы бедняжка больная.

Благо теперь догадалась она,

Что отдаваться ему не должна,

А остальное всё сделает время.

Сеет он все-таки доброе семя!

В нашей степной полосе, что ни шаг,

Знаете вы, – то бугор, то овраг.

В летнюю пору безводны овраги,

Выжжены солнцем, песчаны и наги,

Осенью грязны, не видны зимой,

Но погодите: повеет весной

С теплого края, оттуда, где люди

Дышат вольнее – в три четверти груди, —

Красное солнце растопит снега,

Реки покинут свои берега, —

Чуждые волны кругом разливая,

Будет и дерзок и полон до края

Жалкий овраг… Пролетела весна —

Выжжет опять его солнце до дна,

Но уже зреет на ниве поёмной,

Что оросил он волною заемной,

Пышная жатва. Нетронутых сил

В Саше так много сосед пробудил…

Эх! говорю я хитро, непонятно!

Знайте и верьте, друзья: благодатна

Всякая буря душе молодой —

Зреет и крепнет душа под грозой.

Чем неутешнее дитятко ваше,

Тем встрепенется светлее и краше:

В добрую почву упало зерно —

Пышным плодом отродится оно!

1854–1855

Русские женщины

1

Княгиня Трубецкая

(1826 год)

Часть первая

Покоен, прочен и легок

На диво слаженный возок;

Сам граф-отец не раз, не два

Его попробовал сперва.

Шесть лошадей в него впрягли,

Фонарь внутри его зажгли.

Сам граф подушки поправлял,

Медвежью полость в ноги стлал,

Творя молитву, образок

Повесил в правый уголок

И – зарыдал… Княгиня-дочь…

Куда-то едет в эту ночь…

1

«Да, рвем мы сердце пополам

Друг другу, но, родной,

Скажи, что ж больше делать нам?

Поможешь ли тоской!

Один, кто мог бы нам помочь

Теперь… Прости, прости!

Благослови родную дочь

И с миром отпусти!

2

Бог весть, увидимся ли вновь,

Увы! надежды нет.

Прости и знай: твою любовь,

Последний твой завет

Я буду помнить глубоко

В далекой стороне…

Не плачу я, но не легко

С тобой расстаться мне!

3

О, видит Бог!.. Но долг другой,

И выше и трудней,

Меня зовет… Прости, родной!

Напрасных слез не лей!

Далек мой путь, тяжел мой путь,

Страшна судьба моя,

Но сталью я одела грудь…

Гордись – я дочь твоя!

4

Прости и ты, мой край родной,

Прости, несчастный край!

И ты… о город роковой,

Гнездо царей… прощай!

Кто видел Лондон и Париж,

Венецию и Рим,

Того ты блеском не прельстишь,

Но был ты мной любим —

5

Счастливо молодость моя

Прошла в стенах твоих,

Твои балы любила я,

Катанья с гор крутых,

Любила плеск Невы твоей

В вечерней тишине,

И эту площадь перед ней

С героем на коне…

6

Мне не забыть… Потом, потом

Расскажут нашу быль…

А ты будь проклят, мрачный дом,

Где первую кадриль

Я танцевала… Та рука

Досель мне руку жжет…

Ликуй. . . . . . .

. . . . . . . . . .»

Покоен, прочен и легок,

Катится городом возок.

Вся в черном, мертвенно-бледна,

Княгиня едет в нем одна,

А секретарь отца (в крестах,

Чтоб наводить дорогой страх)

С прислугой скачет впереди…

Свища бичом, крича: «Пади!»

Ямщик столицу миновал…

Далек княгине путь лежал,

Была суровая зима…

На каждой станции сама

Выходит путница: «Скорей

Перепрягайте лошадей!»

И сыплет щедрою рукой

Червонцы челяди ямской.

Но труден путь! В двадцатый день

Едва приехали в Тюмень,

Еще скакали десять дней,

«Увидим скоро Енисей, —

Сказал княгине секретарь, —

Не ездит так и государь!..»

Вперед! Душа полна тоски,

Дорога всё трудней,

Но грезы мирны и легки —

Приснилась юность ей.

Богатство, блеск! Высокий дом

На берегу Невы,

Обита лестница ковром,

Перед подъездом львы,

Изящно убран пышный зал,

Огнями весь горит.

О радость! нынче детский бал,

Чу! музыка гремит!

Ей ленты алые вплели

В две русые косы,

Цветы, наряды принесли

Невиданной красы.

Пришел папаша – сед, румян, —

К гостям ее зовет:

«Ну, Катя! чудо сарафан!

Он всех с ума сведет!»

Ей любо, любо без границ.

Кружится перед ней

Цветник из милых детских лиц,

Головок и кудрей.

Нарядны дети, как цветы,

Нарядней старики:

Плюмажи, ленты и кресты,

Со звоном каблуки…

Танцует, прыгает дитя,

Не мысля ни о чем,

И детство резвое шутя

Проносится… Потом

Другое время, бал другой

Ей снится: перед ней

Стоит красавец молодой,

Он что-то шепчет ей…

Потом опять балы, балы…

Она – хозяйка их,

У них сановники, послы,

Весь модный свет у них…

«О милый! что ты так угрюм?

Что на сердце твоем?»

– «Дитя! мне скучен светский шум,

Уйдем скорей, уйдем!»

И вот уехала она

С избранником своим.

Пред нею чудная страна,

Пред нею – вечный Рим…

Ах! чем бы жизнь нам помянуть —

Не будь у нас тех дней,

Когда, урвавшись как-нибудь

Из родины своей

И скучный север миновав,

Примчимся мы на юг.

До нас нужды, над нами прав

Ни у кого… Сам-друг

Всегда лишь с тем, кто дорог нам,

Живем мы, как хотим;

Сегодня смотрим древний храм,

А завтра посетим

Дворец, развалины, музей…

Как весело притом

Делиться мыслию своей

С любимым существом!

Под обаяньем красоты,

Во власти строгих дум,

По Ватикану бродишь ты

Подавлен и угрюм;

Отжившим миром окружен,

Не помнишь о живом.

Зато как странно поражен

Ты в первый миг потом,

Когда, покинув Ватикан,

Вернешься в мир живой,

Где ржет осел, шумит фонтан,

Поет мастеровой;

Торговля бойкая кипит,

Кричат на все лады:

«Кораллов! раковин! улит!

Мороженой воды!»

Танцует, ест, дерется голь,

Довольная собой,

И косу черную как смоль

Римлянке молодой

Старуха чешет… Жарок день,

Несносен черни гам,

Где нам найти покой и тень?

Заходим в первый храм.

Не слышен здесь житейский шум,

Прохлада, тишина

И полусумрак… Строгих дум

Опять душа полна.

Святых и ангелов толпой

Вверху украшен храм,

Порфир и яшма под ногой,

И мрамор по стенам…

Как сладко слышать моря шум!

Сидишь по часу нем,

Неугнетенный, добрый ум

Работает меж тем…

До солнца горною тропой

Взберешься высоко —

Какое утро пред тобой!

Как дышится легко!

Но жарче, жарче южный день,

На зелени долин

Росинки нет… Уйдем под тень

Зонтообразных пинн…

Княгине памятны те дни

Прогулок и бесед,

В душе оставили они

Неизгладимый след.

Но не вернуть ей дней былых,

Тех дней надежд и грез,

Как не вернуть потом о них

Пролитых ею слез!..

Исчезли радужные сны,

Пред нею ряд картин

Забитой, загнанной страны:

Суровый господин

И жалкий труженик-мужик

С понурой головой…

Как первый властвовать привык!

Как рабствует второй!

Ей снятся группы бедняков

На нивах, на лугах,

Ей снятся стоны бурлаков

На волжских берегах…

Наивным ужасом полна,

Она не ест, не спит,

Засыпать спутника она

Вопросами спешит:

«Скажи, ужель весь край таков?

Довольства тени нет?..»

– «Ты в царстве нищих и рабов!» —

Короткий был ответ…

Она проснулась – в руку сон!

Чу, слышен впереди

Печальный звон – кандальный звон!

«Эй, кучер, погоди!»

То ссыльных партия идет,

Больней заныла грудь.

Княгиня деньги им дает, —