Владимир Ресин - Москва в лесах Страница 3

В начале 1938 года отца освободили, сняли с него все обвинения, восстановили в партии. Чтобы как-то вознаградить за все напасти, его перевели в Москву и назначили на весьма высокую для тех времен должность первого заместителя начальника Главлесосбыта при Совнаркоме СССР. Он стал работать по специальности, руководя знакомой ему отраслью в масштабах страны.

Я гордился отцом, который вышел оттуда, откуда мало кто возвращался на щите. Мое юношеское воображение не допускало в отношении его никакой критики. Он был для меня героем. Мне кажется, пример отца помог мне в становлении собственного характера.

Сейчас часто приходится слышать от тех, кто, выражаясь протокольным языком, стал на путь правонарушений: "С кого пример брать? Отец пьет, мать гуляет, брат ворует". По-моему, для подростка, даже в наше время всевластия ТВ, главное в воспитании - пример близкого, родного человека, отца и матери. Для тех, у кого такого примера нет, заразительным становится то, что в наше время рассматривалось как абсолютное зло и порок. Героями фильмов и книг сомнительного содержания стали "воры в законе" и "авторитеты", бандиты и киллеры, проститутки и сутенеры...

Мой отец пережил годы террора внешне спокойно. Как писали в книгах о таких людях, как он: никакие испытания не поколебали его веры в идеалы коммунизма, дело партии.

А сегодня я часто задумываюсь, есть ли во что-нибудь вера у тех, кто стоит за штурвалом России?

И это, наверное, беда - у многих не осталось никакой веры. У сошедшего со сцены поколения - была. Вера в лучшее будущее, которое они строят. У моего отца была вера в Советский Союз, Россию социалистическую. Поэтому он с энтузиазмом работал, не покладая рук, не щадя себя. В великих тревогах, в страхе жил, но верил!

Конечно, после арестов и тюрем, после 37-го и 49-го годов у многих коммунистов "ленинского призыва" вера пошатнулась, ослабла, мысли страшные в голову лезли: "Не одного ли поля ягоды - Сталин и Гитлер?" Но это было сомнение про себя. Где-то в голове на секунду оно вспыхивало и гасло под мощной пеной огнетушителя страха, гасящего крамольные искры. На СИСТЕМУ, на ИДЕЮ даже испытавшие на себе пытки Лубянки члены партии не замахивались. Все отрицательное они персонифицировали в одном злом лице, противопоставляя ему другое, доброе лицо: "Вот если бы был жив Ленин, все было бы по-другому!"

А у меня, человека, сформировавшегося в 60-е годы, какая вера? Во что, в кого? В Христа, Ленина, в деньги, в партию, перестройку, демократию? Или во все понемногу, в зависимости от обстоятельств и момента?

У меня вера в Москву! Мною владеет чувство, что этот громадный город, мой город, выстоит и победит! Убежден, как Юрий Михайлович Лужков: "строить - значит побеждать!" Мы строим, значит - и я, и мои дети и внуки, все москвичи, все в России будут жить хорошо, будут счастливы. Для этого надо работать. Не играть в политику, не искать, к кому сегодня удобнее пристроиться, не рядиться в политолога, теоретика, пророка, а каждодневно, нудно, обыденно - вкалывать. Для моего города. Для моей страны. Для моего народа.

* * *

Итак, после освобождения отца мы оказались в Москве. Сначала недолго жили в лучшей по тем временам гостинице "Москва". Потом нам дали квартиру на Сельскохозяйственной улице, распологавшейся на северной московской окраине, далеко от центра. Улица начиналась от Ярославского шоссе и шла к трамвайному кругу, где у трамвая была конечная остановка. От нее, развернувшись, они начинали долгий путь в центр.

Улица шла параллельно изгибавшемуся дугой руслу известной всем в городе Яузы. Это - речка моего детства. Летом мы в ней купались, зимой катались по замерзшему руслу на коньках и лыжах. Однажды вместе с лыжами я провалился под лед, долго проболел после такого жуткого купания.

Наша улица пересекала полотно Окружной железной дороги. Поблизости рос вековой лес, ставший после войны Главным ботаническим садом.

На Яузе после отмены крепостного права основывали текстильные фабрики, они и дали первое название улице Текстильщики. Ростокинская камвольно-отделочная фабрика, производственные корпуса и клуб располагаются на Сельскохозяйственной. Это название появилось в 1937 году и дано было в честь ВСХВ, Всесоюзной Сельскохозяйственной выставки. То была главная "потемкинская деревня", с размахом построенная для демонстрации всему миру достижений колхозов, детища Сталина. По проектам лучших советских архитекторов на нашей окраине появились выставочные павильоны, настоящие дворцы из сказки. Они резко контрастировали с соседней деревянной Москвой, состоявшей из бревенчатых изб села Леоново, бараков строителей ВДНХ, домов фабричных поселков.

В этой деревянной Москве выделялись здания киностудии детских фильмов имени Горького, института кинематографии и Профсоюзного Интернационала, Профинтерна. Эта был второй после Коминтерна штаб мирового коммунистического движения, объединявший профессиональные союзы разных стран, ставшие под знамена Ленина - Сталина. После того как Коминтерн и Профинтерн распустили, в громадном каменном доме посреди сада помещался институт Маркса - Энгельса - Ленина, позднее получивший название марксизма-ленинизма.

Мы въехали в бревенчатый, наскоро построенный двухэтажный деревянный дом. Но состоял он из отдельных квартир с печным отоплением. Нам дали на втором этаже трехкомнатную квартиру. Сюда мы перебрались из гостиницы с чемоданами, без мебели. Так стали москвичами мать, отец, я и мой старший брат Леня.

Не знаю, в честь кого назвали моего старшего брата. Я получил имя в честь покойного деда Вольфа Шейндлина. Это имя обрусело в нашей семье. Маму все звали Розой Владимировной. Думаю, отец с радостью назвал меня Владимиром еще и потому, что так звали его кумира, Владимира Ильича Ленина...

...Моего единственного внука назвали Владимиром в честь деда, то есть меня. Мы живем вместе. На даче в Жуковке он со мной. Приезжаю вечером ждет, не ложится. Утром еду на работу, он идет в жуковскую школу. Хочу, чтобы и в институт поступил наш, московский. Я бы ему посоветовал факультет юридический или экономический.

Ему пятнадцать лет, парень он эрудированный, хорошо разбирается в электронике, технике, занимается спортом. Учит два языка, английский, немецкий, не в пример мне. Кроме имени, схожесть со мной в том, что внук домашние задания не любит делать, оправдывается, когда получает плохую оценку. А в общем, мы с ним небо и земля. Это и хорошо, наши дети и внуки должны быть сильнее, образованнее нас.

Сельскохозяйственная улица стала известной в Москве после того, как на ней выстроили после войны корпуса бесхитростной гостиницы "Турист". Она предназначалась для иногородних экскурсантов Выставки, приезжавших в Москву по профсоюзным путевкам. На месте нашего дома, на Сельскохозяйственной, 15, появилась гостиница "Байкал"...

* * *

По тем временам получить в Москве отдельную квартиру, даже в деревянном доме, считалось событием из ряда вон выходящим, роскошью, чем-то даже неприличным.

Управляющий делами в главке, где работал отец, ютился где-то в подвале. Помню слова, которые отец сказал матери: "Как же так? Мы только приехали из Минска - нам дали такую квартиру, а вот Лева давно живет в подвале... Роза, давай ему одну комнату отдадим!"

Так они и поступили, отдельную квартиру превратили по своей воле в коммунальную. Почему отец сделал такой шаг? Да потому, что билет члена Всесоюзной коммунистической партии большевиков служил для него не допуском к благам и привилегиям. Он считал себя коммунистом, искренне убежденным, что у него нет права жить лучше других.

Скольких известных политиков, ратовавших на недавних митингах за демократию - отмену привилегий партноменклатуры, сгубил проклятый квартирный вопрос!

Ничего не сумев сделать для народа, придя к власти, многие так называемые демократы мгновенно стали жителями самых престижных домов Москвы.

"Квартирный вопрос" испортил многих лже-демократов, не выдержавших испытания властью.

Мой отец высоких слов не произносил, поступил так, как ему велела совесть коммуниста, каковым себя считал. В той квартире родители прожили более 30 лет, и я жил вместе с ними, пока не стал начальником строительного управления. Только тогда получил квартиру в новом панельном большом доме на улице Димитрова, ныне Большой Якиманке. Сюда в трехкомнатную квартиру я переехал с женой, дочерью и моими родителями...

Во время войны отец занимал, как прежде, руководящие должности в лесной отрасли промышленности, назначался начальником Главписчепрома, управляющим делами Наркомлеса. Ему предлагали должность первого заместителя наркома. Но страх, живший в его душе с 1937-го, парализовал его волю, он благоразумно отказался от назначения. Аресты его высокопоставленных друзей, последовавшие после войны, доказали: отец поступил благоразумно. У заместителя наркома Гасина, попавшего тогда на Лубянку, выбивали показания на моего отца, о чем он рассказывал, выйдя на свободу...