Сергей Голицын - Записки уцелевшего (Часть 2) Страница 3

Однако общие обычаи в лагере были еще вполне либеральные. Например, разрешались визиты родственников (правда, для этого нужны были очень большие хлопоты). В начале октября к Д. С. приехали родители. К Г. М. Осоргину приехала жена, тетя Лина, Г. М. уже сидел в карцере, но его оттуда отпустили под честное слово, что он жене ничего не скажет. Слово свое он сдержал**.

______________ ** Почти 60 лет спустя, в августе 1988 года, тетя Лина просила меня узнать о причинах расстрела ее первого мужа - она боялась, не послужил ли ее приезд к нему причиной его гибели.

Д. С. видел Г. М. с женой на прогулке у северной стены кремля со рвом. Они шли рядом, и Д. С. обратил внимание, что жена была выше его. "Такие подробности я говорю Вам,- сказал мне Д. С.,- чтобы Ваша тетя уверилась, что я вспоминаю именно Георгия Михайловича Осоргина".

28 октября *** 1929 г. всех заключенных не выпустили из камер, на расстрел выводили партиями. Жутко выл Блэк - собака Гатцука. Охранники перестреляли всех собак, но Блэк убежал. У нескольких конвоиров случились истерики. Люди шли на расстрел подавленные (точные слова Д. С.!). Лишь один Покровский стал драться с конвоирами деревянной ногой в Святых воротах, и его там же пристрелили.

______________ *** Пешкова называла дату - 16 октября.

Расстрел происходил на краю кладбища, недалеко от женского барака. Руководил расстрелом Дмитрий Успенский, начальник культурно-воспитательной части на Соловках. Он был вольнонаемным и попал на Соловки после того, как убил своего отца-дьякона, убил как классового врага - так он объяснял властям, расследовавшим дело об убийстве. Его отправили на Соловки, он стал чекистом. По слухам, жив до сих пор. При расстреле он, пьяный, сам стрелял из нагана, добивал еще живых. Расстрел шел вечером и ночью. Еще утром яма шевелилась, слегка засыпанная ночью. Утром 29 октября Успенский, все еще пьяный, пришел в барак, где был криминологический кабинет, и Д. С. видел, как он рядом, в уборной, отмывал сапоги от грязи и от крови. В этом же кабинете работала Юлия Николаевна Данзас. Она рассказала Д. С. о панике и истериках накануне в женском бараке, а потом указала ему место захоронения расстрелянных.

Юлия Николаевна была женщиной удивительной судьбы. В юности была фрейлиной императрицы Александры Федоровны. В начале германской войны вольнонаемной вступила в полк уральских казаков, которые были старообрядцами и поэтому отличались строгостью нравов, храбро вела себя на фронтах и заслужила офицерские звания. В 1917 году перед Октябрьской революцией ей предложили стать командиром женского батальона, но она отказалась. Д. С. не сказал, где она была в годы гражданской войны. До Соловков она сидела в Александровском централе в Сибири, в 1932 году вышла из заключения, и Д. С. помнит, как она приходила к ним в квартиру его родителей в Ленинграде на Лахтинской. В 1933 году она выехала с помощью Горького за границу. Ю. Н. Данзас знала Горького к тому времени уже почти тридцать лет. Когда-то Горький был посажен за революционную деятельность в Петропавловскую крепость. По просьбе Юлии Николаевны за Горького тогда заступился князь Святополк-Мирский - министр внутренних дел. Горький после плавания по Беломорско-Балтийскому каналу уже ни за кого не просил и не заступался. Однако, помня о своем освобождении лет за 25 до того, в данном случае Горький все-таки добился разрешения на отъезд Юлии Николаевны, взяв с нее честное слово, что та ничего за границей не напишет и не расскажет ни об Александровском централе, ни о Соловках. Во Франции Юлия Николаевна приняла католичество и постриглась в монахини. Через несколько лет папа Пий XI снял с нее зарок о честном слове, и она выпустила книгу воспоминаний (вот бы достать эту книгу!- воскликнул Д. С.).

Летом 1988 года Д. С. побывал на Соловках. У места расстрела теперь стоит голубой дом. Когда его ставили, рыли фундамент и с землей вывезли много костей и черепов. Находили кости на глубине всего 80 см. Дом стоит на костях, и живущие там люди это знают. Они спокойно рассказали Д. С., что, выкапывая картошку в своем палисаднике, нередко выкапывают и кости.

Д. С. хотел бы каких-то дополнительных свидетельств, он мне назвал воспоминания С. Н. Анциферова и уже упоминавшиеся воспоминания Ю. Н. Данзас, сведения о которых он прочел у Анциферова. Сам он несколько лет назад в Париже просматривал Анциферова и именно оттуда взял дату 28 октября, а до того помнил лишь, что это был конец октября.

Встает вопрос, можно ли через 60 лет восстановить детали гибели одного человека? Да, можно, если постараться как следует и учитывая, что Г. М. был человек яркий.

Голицын Георгий Сергеевич.

Сколько же на самом деле было в конце октября 1929 года расстреляно в Соловках заключенных? Сорок, как Пешкова передавала моей сестре Лине и как мне называл Борис Аккерман, или четыреста, как утверждали писатель Олег Волков и академик Лихачев. Наверное, все же четыреста или чуть больше, или чуть меньше. Лицемер Ягода намеренно скрыл от Пешковой истинное число, а мне Аккерман не решился сказать правду. В документальном фильме "Власть Соловецкая" тоже названо четыреста. Сколько на самом деле их погибло скрыто в архивах ОГПУ-НКВД.

На этом возможно было бы мне закончить эту страшную главу. Однако я обязан еще добавить, потому что знал одного человека, о котором упоминает академик Лихачев.

Это Дмитрий Успенский - начальник КВЧ на Соловках, руководивший расстрелом, убивший своего отца-дьякона.

В книге, посвященной путешествию летом 1933 года на пароходе писателей - советских классиков по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу, рассказывается, как их сопровождал Успенский. В своих восторженных очерках они всячески расхваливали его, один поэт сочинил такие вирши:

Сия чекистская луна

Улыбкой путь нам освещала.

А художник набросал "дружеский шарж" - симпатичный круглорожий паренек весело улыбается.

Весьма веселое было то путешествие: писатели вели между собой мудрые беседы, пели под гармошку, распивали коньяк, закусывали всякой снедью, с борта парохода рассматривали канал, деревянные шлюзы, другие сооружения, с заключенными не встречались, вернулись в Москву.

Я застал Успенского в должности зам. начальника строительства канала Москва - Волга одутловатым рыхлым толстяком с тремя ромбами, привыкшим разъезжать на автомашине. Тут одно расхождение с рассказом академика Лихачева, шептались, что он убил отца-священника, а не дьякона.

Каким путем только он один уцелел из всего чекистского руководства строительства канала, не знаю, позднее он занимал должность и. о. зам. нач. строительства Куйбышевского гидроузла, какими аархипелагами правил во время войны и после войны - не знаю.

Документальный фильм "Власть Соловецкая" по силе впечатления могу сравнить с кинокартиной "Покаяние". В фильме показывается бывший видный чекист, который начал свою карьеру с убийства отца-священника, фамилия нарочно не упоминается. Ковыляет, прихрамывая, по московской улице старикашка с авоськой, а на груди у него шесть рядов орденских планок.

- Да ведь это тот палач, который убил мужа моей сестры Георгия Осоргина!

БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ

1.

До покупки знаменитого Архангельского село Котово было родовым имением князей Юсуповых. Когда мы там поселились, от усадьбы сохранились лишь несколько вековых лип и остатки каменного фундамента от господского дома. И стояла церковь с одним куполом, XVII века, с надгробиями Юсуповых внутри. Не знаю, уцелело ли сейчас хотя бы несколько лип, а церковь превращена в гараж и до того обезображена, что никто и не догадывается, где тут подлинная старина, где недавние пристройки и перестройки. Ни в одном нынешнем краеведческом справочнике Котово не упоминается...

В первое время мы никак не могли привыкнуть к жизни на новом месте. Вместо электричества - керосин, за водой - к колодцу, поездки в Москву потеря нескольких часов, и поезда ходили редко. Жили мы в тесноте, а все же Владимир по всем стенам развесил портреты предков. Для его рабочего стола место нашлось, а нам, остальным, приходилось заниматься за обеденным столом. Дедушку отправили в Сергиев посад и там сняли для него комнату рядом с домом, где жили с семьей дядя Владимир и тетя Эли Трубецкие: он ходил к ним обедать.

Осложнила нашу жизнь только что введенная тогда карточная система. Рабочим полагалось столько-то хлеба, служащим - меньше, иждивенцам - еще меньше, сколько именно - не помню; лишенцам карточек вообще не давали, живите, как хотите.

Карточки были введены еще до нашего изгнания с Еропкинского. Там выручали две семьи рабочих из соседних квартир. Мы их мало знали, да и согласно Карлу Марксу они должны были нас ненавидеть. Ан нет - относились с трогательным сочувствием, ежедневно уделяли по буханке черного хлеба и сколько-то белого.

Переехали мы в Котово и остались без хлеба, без круп, без жиров.

Как ни покажется неправдоподобным, выручали нас собаки. Тогда смельчаки из крестьян, жившие недалеко от государственных границ, спасаясь от колхозов, убегали в капиталистические страны, наши рубежи, видимо, не шибко охранялись.