Виктор Широков - Исцеление Мидаса, или Новая философия жизни Страница 3

Виноват, но дама все-таки права. Господин Циппельзон очень болен, его лихорадит, и вы не должны усугублять его страдания.

Кто вы такой, собственно говоря? Откуда вы взялись?

Объясняю, если не ясно... Прямо от одра. Я взялся из спальни больного. Я - его друг и с вашего позволения коллега. Тоже художник.

Художник? И тоже от слова худо? Знаем мы хорошо ваши так называемые художества. Они у меня вот где. - И с этими словами хозяин провел резко ребром правой ладони по горлу, как бы перерезая его. - Лучше бы художники деньги вовремя платили.

Деньги, одни только деньги у вас на уме. Неужели у вас нет сочувствия к тяжелобольному? Что такое деньги и жизнь на весах вечности?

Деньги - наше всё. Человек без денег не должен болеть. Не может позволять себе болеть. Даже умереть без денег он не должен. А кто будет его хоронить? Я вот тоже порой болею, и все равно регулярно плачу по всем своим счетам.

Простите, а чем вы болеете?

Это не имеет отношения к делу. Но вот недавно у меня была диарея; видимо, съел несвежую колбасу или немытые фрукты. На прислугу совершенно ни в чем нельзя положиться в наше время. Кухарка ни в чем не призналась, но я все равно её уже уволил. Пусть извлечет урок на будущее.

Диарея или понос, конечно, не подарок, но мой друг сейчас именно при смерти. Стоит острый вопрос об его жизни или смерти, не преувеличиваю.

Глупый человек, неужели он всерьез надеется, что смерть освободит его от уплаты долга? Если вы действительно настоящий друг, то ваша первая задача спасти больного; главное, чтобы не пострадала его честь, а здоровье всегда приложится; но вот если не удастся спасти, то, как коллега и правопреемник, надеюсь, вы изыщете возможность заплатить долг покойного.

Черт возьми, он же ещё не умер, а вы уже требуете с меня денег. Да уж вы действительно капиталист, если столь капитально беспокоитесь о наличности.

Почему-то, досточтимый, мне кажется, что вы меня разыгрываете. Оба разыгрываете: и вы, сударь, и ваша дама. Простите, но суть моего визита проста, как валенок: я сдал мастерскую в аренду и хочу немедленно получить свои деньги. Даю неделю сроку. Так и передайте господину Циппельзону. Я очень разочарован его поведением в последнее время. Что ж, через неделю он должен выздороветь и расквитаться со мной честь по чести. Иначе, придется мне обратиться в суд.

Не знаю, сможет ли он поправиться за такой короткий срок. И тем более не знаю, есть ли у него деньги.

Да уж пусть постарается.

И круто развернувшись, рассерженный толстячок как неповоротливый шмель вылетел из подвала.

6

Вечно я впутываюсь во всякого рода несообразности. Нет, чтобы сразу же разъяснить, мол, Циппельзон в Америке, а я - не он, я, всего-навсего, получил по наследству от псевдострадальца не только родину, мастерскую и натурщицу, но и натруженное лоно, к которому меня почему-то тянет с неимоверной страстью.

Что с того, что я уже десятки раз давал себе зарок заниматься только живописью. Никаких баб, никакого секса. Нужно тратить свою драгоценную слизь, свою энергию только на дело, только на прославление своего имени. Ведь даже за краску приходится платить. Но какой ценой?

Что такое любовь? Химическое безумие. В организме меняется кислотно-щелочное равновесие, и человек резко глупеет. Целыми днями слоняется с места на место, думает об объекте вожделения. Не может спать ночами. Идет на люди, ещё хуже. А ещё сложнее, когда умом хочешь одну, а телом - другую. В молодости телом хочешь любую, ведь ума нет.

Почему-то сейчас вспоминается, что когда-то надеялся приручить голубку, а получил соколицу; предполагал - пушистого зайчика, а понимаю, что своевольная гордая пантера по-кошачьи ласкается ко мне, но чуть что не так, откусит напрочь голову.

Что ж, не страшно, ведь живой жизни всегда противостоит "отжитая" жизнь. Важно то, что сама жизнь производит смерть и таким образом становится звеном, сопрягающим смерть с жизнью. Только живое умирает, и только умершее является в собственном смысле мертвым.

Я словно Сизиф то и дело вкатываю камень своего желания, стискивая зубы и напружив жилы. Камень скатывается и вместо отдыха, вместо разрядки, снова и снова приходится трудиться, чтобы опять проиграть и начать сначала.

Примечательно, что живые существа сами создают свои обиталища, то есть нежизненные твердые оболочки. Потому-то змеи и сбрасывают кожу. Животное, которое не может переменить кожу, погибает. В отмерших останках следует видеть лишь инородные тела, мешающие жизни. Надо отбрасывать их, и, переходя через них, заботиться о том, чтобы жизнь всегда оставалась живой в своем возрастающем движении.

Почти физическая боль в груди, сердце хочет выпрыгнуть из клетки и свободно заскакать по пересеченной местности, заросшей клевером или одуванчиками.

7

Прошло несколько дней. Я пребывал как бы в анабиозе. Набирал на компьютере старые дневниковые записи. Вспоминал давние идеи. Однако кисть в руки не брал, к холстам не притрагивался. На телефонные и дверные звонки не отвечал.

Наконец, как-то под вечер помимо назойливой трели звонка раздался сильный стук в дверь. Я взглянул в дверной "глазок" и сквозь испещренное царапинами и трещинами оконце увидел Оленьку.

Отпер все три замка, откинул дверную цепочку и впустил посетительницу. Она была вся в черном.

Привет, - постарался я придать лицу нежное выражение.

Здравствуй, здравствуй, чудо-юдо! Впрочем, не чудо, а чудище, чудовище-юдовище. Что это за телеграмму ты мне прислал?

А что такое? Вполне нормальная цидуля.

Не цидуля, а це дуля. Фига с маком. Ты - что, меня решил в гроб вогнать?

Ну, так уж и в гроб?

Вот, прочти, пожалуйста. - И Оля протянула мне потрепанную бумажку.

Пришлось через силу взять протянутый клочок и, вглядевшись в наклеенные полоски, произнести:

"ПОХОРОНЫ БОРИСА ИЗРАИЛЕВИЧА ПЯТНИЦУ ПРОШУ ЧЕТВЕРГ ПРИБЫТЬ РЕШЕНИЯ НАСЛЕДСТВА БУДЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО ТРАУРЕ ВАЛЕНТИН ШНЮКАС". Текст как текст. Что тебя не устраивает?

Какие похороны? Какой Борис Израилевич? Ведь он же эмигрировал. Кто такой Шнюкас?

Шнюкас - это я. И не делай изумленных глаз. Я тебе все объясню. По порядку. Похороны - как положено - Циппельзона. А траур, кстати, тебе к лицу.

Едва нашла черное платье. Пришлось его позаимствовать у подруги. Да ещё потратилась на шляпку и колготки. С тебя, кстати, возмещение за такую дурацкую шутку. Но кто все-таки умер?

Умер Борис Израилевич. То есть, собственно, умер я. Меня и будешь хоронить. Завтра появится объявление в газетах, мол, с прискорбием сообщаем, что в приступе черной хандры ушел из жизни замечательный, подававший большие надежды художник Борис Израилевич Циппельзон.

И что?

Ничего. Завтра в десять утра попрошу сопроводить меня в районный морг. Машина уже заказана. В полдень назначена кремация. Состоится последнее прощание с друзьями.

Ничего не понимаю. Если кремируют Циппельзона, то при чем здесь ты?

А я и есть кремируемый Циппельзон. Ты забыла, что по условию субарендного договора я должен был выдавать себя за подлинного обитателя мастерской. Милейший Барух даже оставил мне несколько своих старых документов, например, членский билет МОСХа, библиотечные билеты, пропуски в ЦДЛ и Дом кино. Мне осталось только переклеить фотографии да дорисовать ободки печатей.

Нет, ты сводишь меня с ума, Анатолий! Ладно, ты - уже Барух, и ты умер, но ведь ты - определенно живой и сейчас передо мной...

Совершенно точно, я - Барух, и я умер три дня тому назад. Утопился в Москве-реке. В приступе черной меланхолии. А родился новый человек. Вот он перед тобой и зовут его Валентин Шнюкас. Не ахти какая благозвучная фамилия, но у меня, увы, не было выбора.

Какого выбора? Ничего не понимаю.

Хорошо. Выслушай меня внимательно. Повторяться не буду.

Господи, голова идет кругом. Но я - вся - внимание.

Борис Израилевич Циппельзон задолжал очень многим и, прежде всего хозяину этого подвала. Расквитаться он может, увы, только своей смертью. Только его смерть спишет навсегда его долги. Более того, он оказался честным человеком и придумал, как уже из могилы заплатить по всем счетам. Он оставил завещание, которое должно быть выполнено безукоризненно.

И что он завещал мне, своей давней приятельнице?

Что он мог завещать кроме долгов! Нет, он тебя пощадил и завещал злополучное счастье платить по счетам... Кому бы ты думала?

Своему двоюродному дяде из Липецка, состоятельному преуспевающему стоматологу Лазарю Соломоновичу Сагаловичу.

Что ж, это тоже неплохая идея. Но у него, видимо, из мести родился удивительный план.

И кого же он осчастливил? Не тяни.

Хозяина этого подвальчика, господина Засурского. Кесарево - кесарю. Кесарево сечение. Ну, разве не лихо! Сделать кесарево сечение его тугому бумажнику. Пусть покорчится в родовых муках, мил человек.

Любопытно. А что потом?

Составив в трезвом уме и здравой памяти завещание, я заверил его у нотариуса и вот уже несколько дней кряду пропадал в морге. На очередные занятые в долг деньги я повседневно поил сторожа морга, который на мое везенье оказался настолько спитой личностью, что выпадал в осадок с полстакана водки. Так что парочки бутылок нам хватало не только на день, но и на всю ночь.