Марк Колосов - Люди и подвиги (Рассказы) Страница 3

— Она закончила свое образование! — глубоко вздохнул в ответ старик.

Раздался оглушительный залп, и все упали. Еще залп, и в сумрачной толпе послышался душераздирающий плач.

— Так будет с каждым, кто осмелится скрывать у себя русских солдат! объявил обер-лейтенант.

Староста, расправив бороду, подошел к трупам.

В толпе закашляли, запричитали, закряхтели.

— А ну, расходись! — гаркнул староста. — Еще насмотритесь.

Приказано не хоронить. Расходись, жители!

И люди, низко опустив головы, пошатываясь, разбрелись.

Вот рассказ о том, что произошло в армянском селе-Большие Салы под Ростовом.

Я это свидетельствую.

Я видел эти мертвые тела, когда наши войска вошли в село. Их имена после войны запечатлела мраморная доска на сельском Доме культуры рядом с именами фронтовиков односельчан, не вернувшихся с войны. Имя рядовой колхозницы Исхуки Мацуковны Берберян и ее дочерей Вартитер и Аракси.

Вартитер была комсомолкой. Окончив, техникум культурно-просветитеЛьной работы в Ростове, она заведовала в родном селе библиотекой, руководила клубной самодеятельностью.

Фамилия Берберян по-русски означает Богатыревы.

1941

КОМСОРГ РУДЫХ

После оглушительной бомбежки Рудых не узнал местность: горы рыхлой земли веером вздымались над гигантскими, похожими на вулканические кратеры воронками. Оглохшие от разрывов бойцы выглянули из окопа. И первое, что они сделали, — посмотрели назад: цел ли город? По-прежнему виднелись очертания его белых зданий. Только после этого бойцы стали рассматривать друг друга. Их лица и гимнастерки были запачканы землей, но никто не пострадал, это было поистине удивительно.

— Что, взял, барбос? — устремив взгляд в небо, подбоченясь и торжествующе улыбаясь, крикнул высокий молодой связист Ратников вслед удаляющимся самолетам.

Но тут все обратили внимание на горизонт. "Танки!" — крикнул кто-то. Некоторые бойцы побледнели. Заметнее всего испуг отразился на лице Ратникова.

Рудых успокаивал бойцов. Он был родом из Сибири, работал там в селе на тракторе. Он был старше остальных бойцов, приземист, коренаст, брови его выцвели от степного солнца. Губы тонкие и плотно сжатые, что придавало его круглому лицу сосредоточенное выражение.

Да, он оказался старшим среди этой разношерстной группы бойцов — связистов и разведчиков разного рода войск, которые до неприятельской бомбежки находились в ничейной полосе, а затем укрылись в оставленных пехотой окопах, чтобы переждать бомбежку, длившуюся пять ночей и дней, и присоединиться к своим.

— На танках черно-красные флажки! Видите, развертываются…

Один идет прямо на нас! — послышался чей-то возглас.

Раскачиваясь, как корабль во время килевой качки, будто кланяясь и осторожно обходя воронки, танк подошел к окопу. — Бойцы затаились. Приподнялся люк башни, и оттуда ^показалось длинное смеющееся лицо. Помахав рукою в кожаной перчатке, танкист крикнул:

— Здравствуй, рус! С праздничком вас!

Не получив ответа, он скрылся, как скрывается улитка в своей раковине. И через несколько секунд танк изрыгнул пламя.

— Молчите! — сказал Рудых. — Это он допытывается, есть ли кто-либо в окопе или нет никого.

И опять высунулся немец и, маня рукой, воскликнул:

— Рус, сдавайс!

Окоп молчал. Танк пронзительно завизжал и, скрежеща гусеницами, повернул к своим. Рудых быстро распределил имевшиеся в окопе бутылки с горючей смесью между всеми бойцами поровну. Пять бутылок отложил в запас.

— Будем стоять насмерть! — сказал Рудых. — Если побежим, они нас перемелют…

И тут снова обратил внимание на округлившиеся глаза Ратникова.

— Не робей, друг! — сказал Рудых, указывая Ратникову на отложенные про запас бутылки. — Если промахнешься, бери из этих!

Бей прямо в щели или в бок, ясно?

Затем Рудых распределил бойцов по огневым точкам и, заняв наблюдательный пункт, стал пристально следить за поведением танков. Танк, который обстрелял окоп, уже приполз к своим и словно бы пошептался с другими танками. Группа танков отделилась, развернулась в боевой порядок и направилась к окопу.

Когда танки приблизились, Рудых скомандовал:

— Огонь!

— Один танк, судорожно кружась, воспламенился. "Как хорошо придуманы этот окоп и эти бутылки! — думал Ратников. — Оказывается, человек на войне не заяц, на которого охотятся машины.

Я так же страшен танку, как и он мне. Я уже подбил один танк и еще много подобью".

И Ратников уже не думал о грозящей ему опасности, но Рудых знал, что самое опасное — впереди.

Танки наступили на окоп, затемнили собой свет. Рудых скомандовал:

— Набрать песку! Надо быстро тушить все, что загорится!

Когда в окоп хлынули красновато-белые языки пламени, стало жарко, невозможно дышать. На Ратникове загорелась гимнастерка.

— Скидывай, горишь! — крикнули ему товарищи.

Рудых сорвал с него гимнастерку и затушил песком. А когда танки перевалили через окоп, по ним с холмов города ударила наша противотанковая артиллерия. В спину танкам снова полетели бутылки с горючей смесью. Это Ратников бросил в немцев те бутылки, которые лежали про запас.

Когда рассеялись и уползли на запад уцелевшие немецкие танки, Рудых вывел бойцов из окопа.

Блиндаж, в который на другой день ввели бойцов, был выдолблен в горе. В глубине его помещалась дверь, и около нее стояли офицеры, дожидаясь очереди на прием к генералу. Адъютант довел бойцов до этой двери и остановился. Откашлявшись, он осторожно приоткрыл дверь и, заглянув в нее, пригласил бойцов следовать за ним. Из-за стола поднялся невысокий сухощавый человек с запавшими щеками и усталым выражением добрых, чуть припухших глаз.

— Мне все известно, — сказал он. — Артиллеристы рассказывали. Они все видели! Ну, как твоя фамилия? — обратился генерал к Рудых, протягивая ему руку.

— Рудых, товарищ генерал-майор!

И тут произошла заминка. Сколько он подбил танков? Он не подбил ни одного.

— А ты? — обратился генерал к Ратникову.

— Три!

— А ты? — поочередно обращался генерал к каждому бойцу, и каждый называл число уничтоженных им вражеских машин.

Когда выяснилось, что больше всех подбил Ратников, генерал расцеловал юношу. Затем он приказал отправить бойцов в штаб, чтобы заполнить на каждого наградной лист, согласно статуту об орденах для истребителей немецких танкоа. И всех, согласно статуту, представили к наградам.

Но когда стали заполнять лист на Рудых, снова произошла заминка. Офицер штаба, обмакнув перо, задержал его перед графой, в которой надо было написать, сколько танков подбил Рудых.

Подумав, офицер вписал: "Принимал участие в отражении группой рядовых бойцов танковой атаки противника. Представляется к награде медалью "За отвагу".

Затем он приказал связному отвести бойцов в землянку, где поверх нар была настлана свежая солома. Бойцы с удовольствием растянулись на ней.

Но им нельзя было уснуть. К землянке стали приходить люди, которые желали поговорить с героями. Пришел военный корреспондент с фотоаппаратом и записной книжкой. Он переписал фамилии бойцов, сфотографировал Ратникова, интересовался его детством, расспрашивал о подробностях его расправы с тремя вражескими танками.

Несмотря на неимоверную усталость, Ратников не мог не помнить, как он сначала испугался, как Рудых указал ему на запас бутылок с горючей смесью и сказал: "Не робей, друг! Если промахнешься, бери из этих!" Так этими пятью бутылками он уничтожил еще два танка.

Но Ратников не знал, следует ли говорить об этом. Можетоыть, это должно остаться тайной, как и то, что он не успел отойти со своей частью и был застигнут врасплох сначала самолетами, а потом танками противника.

Нет, все, что произошло с ним, мало походило на те книги о героях, которые он читал в детстве. Он не герой, и это рано или поздно выяснится. Он теребил пуговицу на гимнастерке, нерешительнопереводя взгляд с корреспондента на землянку, где забылся крепким сном Рудых. Вот бы с ним поговорить!..

Но Рудых спал. И Ратников подумал, что, может быть, ему снится залитая солнцем улица в родном селе. Возле правления колхоза, где толпятся ожидающие председателя JIO своим делам женщины, старик бригадир развертывает газетный лист. На кончике его носа поблескивают очки. Вдруг старик встрепенулся и, придерживая очки, торжественно читает вслух заметку, где среди других фамилий упомянут тракторист Рудых. Прибежит мать Рудых.

Бригадир снова с чувством читает ей про ее сына, внимательно смотрит на ее недоуменное, растерянное лицо, потом подходит к ней и обнимает ее своими жилистыми, узловатыми руками…

И вдруг потребность рассказать все, как было, пересилила в Ратникове остальные чувства. Ратников так и сделал, как подсказывал ему внутренний голос.