Михаил Садовский - Настоящий гром Страница 3

Письмо

Вовка понял, что надо открыть глаза. Это было очень трудно - открыть глаза. Он старался, но почему -то начинали подниматься вытянутые ноги под одеялом, а веки так и не поднимались. Наконец ему удалось выглянуть в щелочки под веками. Он увидел деда Тимофея и Севку. Они стояли около постели и смотрели на него. Вовка открыл глаза пошире и дернулся сесть.

- Э, нет, парень, ты, как говорится, не рыпайся! Тебе нельзя. Эвон, третьи сутки дежурю около тебя после вашей баталии. Ты лежи, лежи....

- Вовка, - вставил было Сева.

- А ты молчи, - оборвал его дед, - с тобой еще впереди разговор. - Дед и сам замолчал. Подумал. Покрутил головой.

- Может, попьешь молочка-то, - спросил он совсем незнакомым голосом, - я сам для тебя надоил? А? Козье. Целебное. Вовка отхлебнул глоток. Молоко было чуть горьковатое и как будто отдавало полынью. После первого глотка захотелось выпить второй, третий... когда Вовка перевел дух, в кружке осталось совсем немного.

- Ну, ты молодец, парень! Скоро встанешь. А теперь лежи и слушай. Вот какое дело. Матери то сейчас нет, она побежала на работу, а тут письмо вот пришло. С фронта. Может, почитать хочешь? Вовка чуть не вскочил. Письмо! С фронта! От папы! От папочки!

- Дедушка, дедушка! Почитайте, пожалуйста! Почитайте! Дед Тимофей не зря сказал про письмо. Он не знал почерка Вовкиного отца, да и откуда ему было знать! а письма приходили разные. Иногда командир писал, как Диранковой: "... Ваш муж пал смертью храбрых... он был..." А вдруг, не дай бог, такое письмо. Разве можно сразу его отдавать. Надо сперва прочесть. Но и неудобно вроде: чужое, не чужое, а не свое. Вовке не терпелось.

- Ну, дедушка! Скорей, скорей! Дед Тимофей не спеша (он тоже сильно волновался) достал из кармана старой гимнастерки, служившей еще в гражданскую, очки, круглые с проволочными дужками. Не спеша насадил их на нос и принялся тщательно рассматривать конверт. Крутил его, то подносил ближе, то отодвигал, глядя поверх стекол.

- Так, - крякнул дед, - во! Видишь: "Смерть немецким оккупантам!" Он все не решался вскрывать. Потом дернул за уголок и тихонько потянул бумажную стружку вдоль края конверта. Вытянул два тетрадочных листка в клеточку, исписанных мелко-мелко. Кое-где целые строчки были замазаны фиолетовыми чернилами. Вовка и Сева не спускали глаз с этих страничек. А дед первым делом начал искать конец письма. Одна страничка. Другая. Вот, вот. Тут пореже написано. "За меня не волнуйтесь. Жив. Здоров. Бьем фашистскую нечисть. Крепко-крепко вас целую..." Дальше дед читать не стал. Дальше шли сплошные поцелуи и приветы. Он начал теперь снова искать начало. Вовка ерзал и нукал. Руки у деда дрожали, даже было заметно, а глаза ничего не видели их застилало и застилало. Дед вспомнил свою дочку и зятя - Севкиных родителей. От них уже два месяца ни строчки.

- Ну, дедушка, ну! Дед очнулся, нашел начало и начал бодро: "Дорогие мои, любимые, Анечка и Вовик! - Дед крякнул и продолжал: - Наконец выдалась минутка свободная, пока чинят нашу машину..." дальше все было заштриховано чернилом.

- Видишь, - показал дед, - тут цензура повычеркала, чтобы не писали чего не надо, а то вдруг письмо к немцам попадет - нельзя. "... пишу вам, родные мои, весточку. У нас морозы страшные. Деревья трещат. А мы радуемся. Эта погода не для фрица. Пусть знает русскую зиму. Я рад, что вы там хорошо устроились, что у вас теплая изба и дров много. Анечка..." Дед крякнул и почесал в затылке. Потом снял очки.

- Ну, дедушка, - начал было Вовка.

- Погоди, парень, погоди. Больно почерк у твоего отца мелкий, глаза устали.

- Он сидел и думал о чем-то, а Вовке не терпелось. Ему не трудно было уже смотреть во все глаза. Жар упал. Только была во всем теле слабость и лень. Он сообразил, что лежит у Севки дома, значит, он здесь заболел после игры и так остался. А где же мама спала?? Дед и Севка, наверное, на печке, а где же мама? Глаза у Вовки сами собой закрылись, и только мелькало письмо. Большое четырехугольное с бойцом на конверте - "Смерть немецким оккупантам!" письмо стало самолетом. Летело и летело... Вовка спал. Дед сложил листки. Положил конверт на середину стола. Потом обернулся к Севке:

- Одевайся. Пойдем-ка ихнее барахло (он указал на Вовку) в нашу избу перетащим. Нечего зря дрова тратить на две хат, - добавил он сердито, хотя Севка и так понимал, что дед не сердится ни на кого, а просто ему досадно, что он сразу не догадался этого сделать.

- Ура! - прокричал потихоньку Севка. - Пошли! Пошли!

- А придет Борисовна, и все тут. Есть, как есть. А то ее ведь не уговоришь, - рассуждал дед вслух. - Пошли.

Выздоровление

Когда Вовка проснулся, был вечер. В комнате горела керосиновая лампа. У стола сидела мама. Напротив - дед Тимофей и Севка. Они тихо говорили.

- Мама, - протянул Вовка. Анна Борисовна вскочила и подбежала к постели.

- Вова, Вовочка! Ты знаешь, письмо от папы пришло!

- Я уже знаю, - ответил Вовка тоном взрослого, только дедушка не до конца мне прочитал. Прочти, пожалуйста, от начала до конца. - Мама взяла письмо и начала читать, наверное, в сотый раз. Сначала все было знакомое, но все равно интересно. Вовка будто слышал, как отец говорит: "Дорогие мои, любимые, Анечка и Вовик! Наконец, выдалась минутка свободная, пока чинят нашу машину..."

- Знаю, знаю, - вставил Вовка весело, - дальше будет цензура. Анна Борисовна засмеялась:

- Правильно! Дальше цензура! А вот и для тебя, слушай! " ... а вчера я вышел из землянки и увидел двух зайцев. Они гоняли по полянке, как будто нет никакой войны. Было тихо, и мне показалось, что воскресенье и мы в родном подмосковном лесу. Зайцы бегали, бегали, а я стоял, чтобы их не спугнуть. Потом они вдруг остановились. Посмотрели в мою сторону - наверное, я переступил с ноги на ногу, и снег захрустел. Зайцы замерли, а потом задали такого стрекача! Прямо в лес! Вовик, ты, пожалуйста, не огорчай маму, слушайся и не простужайся!" Мама остановилась. Посмотрела на Вовку, и ему стало не по себе. Захотелось спрятаться под одеяло, чтобы мама так не смотрела на него.

- Вот, что я теперь напишу папе? Вовка внимательно посмотрел на свою маму и тихо сказал:

- Ты ему не пиши, пожалуйста, что я простудился, - ведь, когда письмо пришло, я уже почти выздоровел.

Все засмеялись.

- Ладно, - сказал дед Тимофей, - с кем не бывает. Чего парня корить... попей-ка молочка козьего. Это лекарство самое первое! От него сразу лучше становится.

- Мам, а ты когда будешь папе ответ писать? Напиши сейчас, а завтра утром отправишь, и папа быстрей письмо получит.

- Ладно. Сейчас и напишем. Письмо в этот вечер писали долго. Сначала мама сама. Потом диктовал Вовка про военную игру, а Севка добавлял, как они строили крепость, как потом сражались в этой крепости и как под конец повесили Гитлера.

- Мама, а ты не забыла спросить у папы, сколько он самолетов немецких сбил?

- вдруг спросил Вовка.

- Этого все равно нельзя писать, сынок. Это военная тайна. Потом добавлял дед Тимофей, потом опять писала мама и под конец потихоньку плакала. Вовка смотрел на маму, смотрел и думал, что не надо ничего говорить, потому что иногда, когда мама плачет, не надо ее жалеть.

Гости

Вовка выздоравливал очень быстро. Однажды утром он открыл глаза и увидел в комнате одного Севку. Севка важничал - его одного оставили с больным и велели за ним ухаживать.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он Вовку взрослым голосом. - Мы сегодня с тобой одни, - добавил он весело, - дед и мама ушли. Завтракать тебе велели и температуру померить.

Когда все процедуры кончились, Севка положил градусник на полочку под фотографиями, там были отец и мать, и дед Тимофей молодой в кавалерийке со звездой, и еще дед с бабушкой, и еще разные-разные пожелтевшие и очень черные фото. Севка стоял перед небольшой рамкой, заполненной лицами. Стоял долго. Потом обернулся к Вовке:

- Тебе не скучно? Хочешь, я за ребятами сбегаю? - Вовка обрадовался. - Ну, тогда полежи, а я мигом. С постели ноги не спускай, ладно? А то узнают - мне попадет. - И Севка выскочил из избы, будто за ним гнались. Минут через десять он вернулся один, запыхавшийся. Вовка смотрел на него вопросительно.

- Не волнуйся, сейчас придут. Я Витьке сказал, он всех позовет. Через полчаса в комнату ввалилась толпа ребят, все из тех, что недавно воевали. Они застенчиво здоровались. Снимали телогрейки, пальто, разматывали шарфы, складывали шапки. Потом само собой получилось, что все уселись на лавку вдоль кровати и заговорили, заговорили.

- Ты чего заболел-то? - И шмыгали носами.

- Ты выздоравливай, Вовка! Хочешь я тебе гильзу дам, настоящая! - Витька Малышев достал из кармана настоящую ружейную гильзу. Ребята галдели. Снова переживали недавнее сражение. Севка сидел немного притихший, потом сказал, вроде как хвастая:

- Ребята, а Вовке письмо пришло от отца!

Все замолчали и смотрели на Вовку. В деревне письмо было событием. Неважно, кому оно приходило - его читали и перечитывали. Если письмо радостное - вместе радовались, если горькое - как умели утешали и вместе плакали бабы. Ребята ждали, что Вовка скажет.