Алексей Смирнов - Тесная кожа Страница 3

Даже если не вполне, то слишком мелко.

Что же с ним творится?

Может быть, перетрудился. Устал, все обрыдло, ничто не мило, самое времечко спать. Утром посмотрим, авось перемелется, жизнь отвлечет и нагрузит. А не отпустит - все равно, разве он властен что-то изменить? Сколько угодно волен, но власти - шиш.

Убийственные мысли, типовые, серийные, поточные. Первое, что приходит в голову. А надо, чтоб стало последним. Лучше всего - чтоб не приходило вообще.

Оставив окно, как есть, он лег на диван, раздеваться не стал. Ужином погнушался, и никакого там вечернего туалета. Взрослому трезвому человеку обоссаться: по-людски? Нет, не с того он заходит края. Скотством и голодовкой проблему не решить. В носках было влажно, в груди - беспокойно. С улицы доносился утробный полуосознанный мат, реже - собачий лай. Гулили далекие троллейбусы, шипел горячий пар, вскрикивали сирены. Электронный будильник светился страшным светом. Цифры бесшумно сменяли друг дружку, поскрипывал потолок. Из-за восьмиэтажки ударил выстрел, следом - второй.

Что же - не жить, что ли? Нет, не просите, жить пока хочется.

Секунды ломались в десятичном танце, носки пахли бедой. Познобшин слушал подлый комариный звон и из последних сил старался быть равнодушным к ядовитым микроскопическим инъекциям. Чтобы отвлечься, он начал гладить себя по плечам и щекам, поражаясь, насколько пуст и скучен человек. Из-под ладоней летел беспомощный шуршащий звук.

3

Накрапывал дождь. Пасмурный полдень укутался в тени. Устин Вавилосов вытер рот, покосился на мокрую дорожку и вдруг оживился.

- Ну-ка, ну-ка, ну-ка, стой!..

Придерживая панаму, он косолапо побежал по мелкому гравию. Добежав, обернулся, подмигнул Познобшину:

- Закусим!

Он нагнулся, выпрямился, взмахнул побледневшим червем.

Брон с усталым безразличием кивнул, выпил, поискал в бараньей шевелюре и стал следить за уморительным движением челюстей Устина.

- Хорошо тебе, у тебя имя диковинное, - сказал он задумчиво.

Вавилосов сглотнул, присел на бревнышко - маленький, черноглазый, в мешковатой одежде. Старый телевизор, намедни, год тысяча девятьсот тридцать какой-то, носите панамы, берите сачок. Веселый ветер пропоет вам старую песню о главном.

- Зря завидуешь, я мучаюсь, - он сдвинул брови в потешной печали. Чего ж хорошего?

- Так, - Познобшин пожал плечами. - На кой черт ты это делаешь?

- А для хохмы, - добродушно объяснил Вавилосов. - Это еще с детского сада, мы там спорили, я много жвачек выиграл. Нормальное дело - гам, и готов. Мне не трудно, к тому же вкусно.

Брон взял бутылку, разлил.

- Ну, а еще что-нибудь можешь?

- Съесть? - не понял Устин.

- Хотя бы, - Познобшин вздохнул и приподнял стакан.

Вавилосов отозвался своим.

- Как-то не пробовал, - сказал он небрежно. - Зачем?

- Затем же. Для пущей оригинальности.

- Да хватит, наверно.

- Считаешь?

- Ага, - Устин изменился в лице, выпил, выдохнул. В дачном сочетании с невинной и трогательной панамой он выглядел дико.

Брон посмотрел в сплошное небо.

- Везет тебе, - пробормотал он, пытаясь взглядом продавить пелену. - Я бы тоже мог... хоть целый гадюшник, если бы с пользой. Только этого мало.

- Чего мало? Пользы? - уточнил Вавилосов.

Брон помолчал, потом вяло ответил:

- Надоело все со страшной силой. Все. До последней молекулы.

- Мне тоже, - понимающе кивнул тот.

- Нет, - строго поправил его Познобшин. - Я о другом. Надоело быть человеком. Сидеть на бревне человеческой жопой, жрать водку человеческим ртом, слова разные говорить - что к месту, что не к месту. Дышать надоело, ходить, смотреть, думать.

- Это депрессия, - подсказал Вавилосов. - На самом деле оно бывает не так уж плохо.

И потянулся за бутылкой.

- Я не сказал, что плохо, - возразил Брон. - Я сказал - надоело. Людям, конечно, неплохо тоже бывает.

- Людям! - усмехнулся Устин, испытывая чувство непривычного, редкого высокомерия. - Ты, получается, уже не человек?

- Человек, - Брон снова вздохнул, теперь - глубоко, до дна, сооружая из праны и спирта энергетический коктейль.

- Так куда ж тебе деться?

- Никуда, наверно.

- Значит, мечтаешь.

- Мечтаю.

- О чем же?

- О другом.

- И какое оно?

- Это неважно. Вот ты, опять же, червяков жуешь. На первый взгляд явное отличие, пусть и не первостепенное. А разобраться - тот же человек, только хромосома, небось, какая-нибудь сломалась.

- Хромосома?

- Она.

- И что - тебе тоже сломать?

- А зачем? Вот если бы ты новую встроил... чужую... посторонний ген, хоть от свиньи... Мне, например, хочется уже, чтобы мне свиную печень пересадили. Впрочем, нет - я буду снова человек, только со свиной печенью. А надо, чтобы как в "Мухе": чего-то такое, после которого уже не совсем человек...

- Я так понимаю, что о протезах разных и говорить нечего.

- Правильно понимаешь. Даже искусственное сердце - не выход.

- Ну, выпей тогда еще.

- А я что делаю?

- Тогда прозит.

- Нет. За то, чтоб оно все...

- Накрылось?

- Нет, пускай живет... Ладно, на небе меня поняли. Прозит!

- Всегда с нашим удовольствием.

Познобшин улегся на мокрую траву, заведя под голову руки. Вавилосов, боясь промочить свою идиотскую одежду, солидарно завис над товарищем - как бы полулежа.

- Помогает?

- Вряд ли. Если только вусмерть. Дело-то человечье. Короче, не знаю пока, у меня все только вчера началось.

Устин выпрямился, расхохотался:

- Вчера? Больно мы нежные!.. Вчера!.. Погоди до вечера, само пройдет! Муха...

- Это понос проходит к вечеру.

- Будто у тебя серьезнее.

- Ну, разумеется, ты-то ничего серьезнее не знаешь.

- Сейчас червями накормлю - ты тоже не будешь знать ничего серьезнее.

Познобшин в тоске замолчал. Устин подумал:

- Бабу найди.

- Она человек.

- А тебе кого - лошадь?

- Может быть.

- Тогда купи газету с объявлениями. Там тебе кого хочешь пришлют.

- Отъебись.

- Ну, мил человек...

Вавилосов почувствовал раздражение. Нытье Познобшина ему осточертело.

- Вот, опять - человек... Хоть не называй меня так!

- Не буду, не буду. Обознался.

- Там еще есть?

Устин поболтал остатком водки.

- На раз.

- Вторую возьмем?

- Почему ж не взять. На службу-то завтра выйдешь?

- Посмотрим.

- Я к тому, что если не выйдешь, можешь остаться.

- Ну к дьяволу.

- Слушай, кончай. Достал.

- По рукам.

- У тебя еще руки?

Брон посмотрел на ладони с черным следом от спички на правой. Злобно усмехнулся:

- Молодец! Да, пока руки...

- Две?

- Восемь.

- Обойдешься четырьмя. Сейчас удвоятся, сделаем.

- Прозит.

- Чин-чин.

- Лучше?

- Забыли. Лучше?

- Сколько рук?

- Две, мистер О'Брайен.

- Продолжим.

4

Познобшин вышел на работу. Он чувствовал себя ужасно, но помнил, что это очень по-людски - мучиться похмельем, и эта мысль, против ожидания, прибавляла терпения и сил. Железного человеческого терпения, подкрепленного неисчерпаемыми человеческими возможностями. Брон сунул в рот жвачку, надеясь сменить вкусовые ощущения. Призрачное разнообразие. Чем от него пахнет дело десятое. У него такая работа, что запаха можно не бояться. В дирекции парка царила вялая кутерьма. Кто-то переодевался, другие завтракали, двое зависли над дисплеями компьютеров, которые черт знает, зачем приобрели. Остальные били баклуши. Тихо жужжал электрический хор в составе ламп безжалостного дневного света и двух процессоров. Познобшину казалось, что и сам он подведен под рабочее напряжение - то ли помещенный в поле, то ли включенный в цепь. Его ввернули, будто пробку, но он был, скорее, жучком. Если вспыхнет пожар, то он станет свидетелем и участником заезженного сюжета: бунта одиночки против всех, финал предсказуем. Финал либо благополучный, либо трагический. Брона мутило как от первого, так и от второго. Он отворил шкафчик, вынул плечики с рабочим костюмом.

Рядом разгадывали сканворд.

- Дочь баранки?..

- С юмором, смотрите... Сушка!

- С... у... ш... ка... Верно, сушка.

- Баранка - мама, а папа - хот-дог.

- С арабским соусом, да.

- Не, с кетчупом. Перетрахал целую вязанку, триппер поймал.

Скоро явился заказчик, и Брон, присев на стул-вертушку, встретил его холодным взглядом.

- Добрый день, - бодрый мужчина лет сорока, с выгоревшими волосами, кивнул и без приглашения уселся рядом. - Я к вам вот с какой штукой...

Он достал из кейса восемь пачек листовок, похожих на денежные. Если смотреть издалека, то можно и ошибиться.

- Мясное блюдо? - донеслось из-за спины и тут же ответило: - Азу.

- Это нужно раздать, - распевало электричество. - Желательно деткам. Это билеты сказочной лотереи "Котя-коток".

- Я сделаю, - Брон осторожно нагнул голову. Он вынул одну пачку из рук заказчика, повертел и отложил в сторону. - Между прочим, вы не пробовали стрелять из пневматического пистолета по куску мыла?

Он внимательно смотрел на клиента, пытаясь предугадать реакцию.