Алексей Позин - Прямое попадание Страница 3

Что ты кричишь-то, хотел сказать Андрей, но понял, что Нинка тогда окончательно решит, что он, парень, струсил и стесняется зайти к ним, чтобы позвать там кого или что он еще хотел. Вот дура Полторезиха, нужна мне твоя Валя, хватит, что в школе вместе сидим. От жеманного, в сплошных завитушках, почерка его соседки свихнуться можно. Одно оправдывало: списывать давала без звука.

- А то она сейчас на совете дружины, они скоро должны закончить... Позвать? - Глаза у Нинки прямо прозрачные, до чего голубые, на румяных щеках ямочки катаются, волосы короткие и вьются. - Кого ждешь-то? - Полторезова подошла ближе, вопрос она повторила, поняв, что шуточка была неуместна.

Красивых Андрей стеснялся: вдруг заподозрят в чем-нибудь, поэтому буркнул как можно равнодушней, смотря в землю:

- Соловья...

- Соловья?! - удивилась Нина - дескать, никогда бы не подумала, что вы можете дружить. - А он в сушилке с ребятами. Знаешь где? Показать?

- Знаю. - Показывать еще всякие будут, сами найдем. Он ни разу не был у них и не знал, где сушилка.

Полторезова немного растягивала гласные в конце слов, будто пропевала слова, и многие девочки детдома растягивали гласные, Андрей даже подумал, что они нарочно так говорят, чтобы как-то отличаться от остальных.

День окружали сумерки, за ними наступят вечер и ночь с желтыми комочками уличных фонарей. Идти в дом, где все детдомовские готовили уроки и где была какая-то незнакомая ему сушилка, одному не хотелось. Собственно, ему любопытно было посмотреть, как весело детдомовские проводят время, пацаны рассказывали об этом раньше. На улице замерз, столько простоял, что возвращаться ни с чем было обидно, к тому же почти все видели, что он долго стоял, а теперь уходит, могут засмеять. Он медленно побрел к крыльцу, на который указала Полторезова, предвидя, что его неожиданное появление там будет глупо - ни Чудаков, ни Соловьев его не встретили, а обещали.

Из открытых форточек, хлопающей двери несся шум, выскакивали незнакомые ребята, несколько девчонок спрыгнули с крыльца, зыркнули в его сторону, прыснули и прошли с таким видом, будто их вовсе не удивило присутствие постороннего мальчика. Андрей оглянулся, они рассматривали его, почувствовав, что выдали свое любопытство, прыснули и пошли вперед, и опять оглянулись. Андрею совсем расхотелось идти в дом.

Из двери вылетел какой-то бледный малец, за ним, с криком и хохотом, другой, в щель на Андрея вдруг посмотрел чей-то любопытный глаз. Пацаны, смеясь над чем-то своим и уже забыв об этом, разглядывали его, и он сделал вид, что замешкался только из-за них, а на самом деле все тут прекрасно знает, взошел на крыльцо и с какой-то деланной решительностью толкнул дверь. В тамбуре горела слабенькая лампочка, владелец глаза так и остался за дверью, а три других пацана валтузили друг друга в дальнем от входа углу. Дверь в комнаты была открыта. Назарову показалось, что услышал знакомые голоса, и он прошел в том направлении.

Наполовину зеленые стены, пол грязный, несколько закрытых дверей поставили его в тупик. Вдруг одна дверь треснула, будто проломилась стена, и Андрей увидел своего одноклассника Соловьева.

- Ну ладно-ладно, посмотрим! Вот посмотрим сейчас, ты сам увидишь,возбужденно кричал Соловей кому-то в комнате.

- Соловей, гад! - крикнул Андрей, обрадовавшись знакомому лицу. - Вы чего, гады, не пришли, я жду-жду...

Соловьев бросился на Андрея с растопыренными руками:

- Привет, Назар, заходи, я счас, только тетрадь найду... Чего пришел-то?

Как "чего", мы же договаривались, хотел сказать Андрей, может, даже обидеться и уйти, но Соловьев втолкнул его в комнату и скрылся. В комнате было несколько знакомых: Чудак, Исаев. Они как-то без энтузиазма поприветствовали его, а незнакомые пацаны промолчали. Никаких общих дел у них не было, и Андрей встал в свободный уголок. У голого окна стоял залитый чернилами стол, на нем - несколько пухлых, как колода заигранных карт, учебников, валялись грязные и чистые промокашки, с полочки на стене свисали мятые пионерские галстуки.

Взрослый парень сидел на полу у батареи и возился с двумя раскрасневшимися пацанками, визжавшими от восторга, парень ругался, лениво отпихивался, а те все хотели его побороть, победить... По комнате летали бумажные голуби, пацаны сидели на полу и о чем-то спорили. Андрей стянул треух с мокрой головы.

В стороне от всех находился Данилин: бледнокожий, молчаливый мальчик, взгляд больших серых глаз всегда насторожен, у него были симметричные, слегка вывернутые губы. Данилин имел привычку говорить очень громко и горячо, начинал всегда неожиданно. Какие тогда у них могли быть споры? Но Данилин вел себя как профессиональный спорщик - спорил до конца и не на шутку обижался, когда его перебивали, не важно кто: Екатерина Ивановна или сверстники- Данилин отворачивался, смотрел в потолок, на глазах у него появлялись слезы: не хотят слушать, а потом будут говорить...

Андрей не мог долго смотреть на лицо Данилина: так тонка его белая кожа, что около глаз всегда просвечивали синие кровеносные сосуды. Андрею хотелось, чтоб спор Данилина с Соловьевым скорее продолжился, чтобы пацаны в комнате перестали на него пялиться. Данилин нервно ходил- нет, нервозность его натура, он просто ходил по комнате, глядя в потолок и посвистывая. Он даже на уроке однажды засвистел, неожиданно для себя - Данилин духарился редко, а свист его был ни к селу, ни к городу, в самом интересном месте объяснения урока. Данила сразу зажал пальцами рот, дескать, случайно, простите, и впился глазами в Екатерину Ивановну - может, сделает вид, что не слышала. Но Екатерина Ивановна была раздосадована - объяснение шло так гладко, класс слушал так сплоченно, как бывает редко, и это истинное для всякого преподавателя наслаждение было разрушено так глупо! И она выгнала его из класса. Данилин и сейчас свистел и морщил лоб частыми, по-женски страдальческими, симметричными складками, хотя его никто не бил, и он даже не плакал, а наоборот, его воспаленно-красные глаза смотрели уверенно и весело.

Андрей чувствовал искренность Данилина и очень переживал за него, но дружбы у них не было. Они даже почти не разговаривали: по тому, как Данилин никогда на большой перемене не просил у него "сорок восемь", а только глядел на более сильных и сплоченных Чудакова и Исаева, Андрей догадывался, как тот хочет есть, но предложить боялся - остальные заметят: почему ему, а не мне? Данилин и в школе обычно держался особняком, никогда не заражался общим настроением, но всегда оценивал со стороны, а потом уж действовал, поэтому казался немного заторможенным. Однажды он отказался от какой-то общей игры и вдруг, когда все уже считались, влетел в круг, возбужденный, странно веселый, его одернули, и он обиделся, никем не понятый.

Так Назаров и не подружился ни с кем из детдомовских. Вскоре их семья переехала в Москву. Андрей часто, особенно первые годы, бывал в Салтыковке. У них оставались там знакомые, приятели, родственники. С годами эта грань между особенно прикипевшими друг к другу товарищами детства, как это часто бывает, стерлась. И уже давно никто не делал никакой разницы, кто у кого обедал или ночевал, кому эта рубашка или ботинки больше подходят - никто не обращал внимания на подобные мелочи устоявшихся многолетних отношений...

Однако никто из его поселковых друзей не подружился с детдомовскими, не было известно ни одного серьезного увлечения поселкового парня детдомовской девушкой, окончившегося свадьбой... Что-то не пускало их, ребят из благополучных семей, открыться до конца ребятам из хорошего детского дома. Счастье и несчастье, видимо, если и смешиваются, то происходит это в каких-то особенных, почти лабораторных условиях. Редкий результат подобного эксперимента впоследствии проходил прихотливое испытание жизнью.

В детстве нам даются многие знания. В том числе и те, которые затем будут оберегать нашу судьбу от роковых поступков.

Глава 4. "Т-34"

В конце пятидесятых Носовихинское шоссе было пустынно. Вообще, дороги одно время воспринимались как железнодорожное полотно: кто его построил, тот по нему и ходит, как нечто, относящееся к казенному имуществу - пользоваться можно, но с опаской. По шоссе в основном тогда двигались военные грузовики, ползла другая боевая техника, тарахтели полуторки, газики, а из гражданского транспорта имели право на передвижение "скорая помощь", хлебовозы, самосвалы, изредка проползало такси. Частник был настолько малочислен, что его передвижение не замечалось - мелочь пузатая. Кстати, этот самый частник и состоял-то в основном из владельцев трофейных машин, что, конечно, выделяло их на общем безлошадном фоне уцелевших после войны и начинавших обживаться в новых условиях: отвоевал, да еще и недвижимостью расстарался...

По обочинам, покосившись, громыхали телеги - гужевой транспорт после войны еще долго оказывал посильную помощь нуждающимся перевезти что-то крупногабаритное, например при переезде, покупке дров или сена. Среди конных повозок выделялись телеги с синими громадными коробами из толстой фанеры с белой косой надписью на борту "Хлеб" - хозяин экипажа был приписан к гаражу и получал дармовую, казенную прибавку на содержание своего хозяйства. Ездили керосинщик и утильщик- жуткие, диккенсовские персонажи. Они неожиданно появлялись и так же неожиданно где-то исчезали, словно проваливались.