Сергей Семенов - Брюханы Страница 3

Егор Федорович, по обыкновению, отправился в этот день в город, и после обеда в ворота жаровского дома вошел молодой, рослый парень в пиджаке, с загорелым лицом, с умным и осмысленным взглядом, с белой котомкой за плечами. Иван Федорович, увидев его, тотчас же сошел с крыльца и окликнул парня:

– - Тебе кого?

– - Меня Егор Федорович прислал, -- приподнимая картуз, ответил парень, -- я в ездоки нанялся.

Иван Федорович окинул парня пытливым взглядом. Очевидно, он ему показался подходящим, так как глаза его сверкнули довольством, и он веселым голосом проговорил:

– - В ездоки? Ну, и славно: ездок нам нужен. Пойдем-ка, я тебе покажу, где сумку-то положить.

И он повел его в клеильню. В клеильне шла самая горячая работа, и, когда они поднимались по лестнице, никто на них не обратил внимания. Спальня была пуста, Иван Федорович подвел парня к постели Егора и сказал:

– - Вот тебе и место, отдельное ото всех: тут ты и спать будешь. Эту-то постель убери под нары, а я тебе свежую тару дам. У нас, брат, никто, кроме ездока, таким раздольем не пользуется. Тебя как звать-то?

– - Захаром, -- сказал парень, снял с плеч сумку и положил ее на нары.

– - Ты жил раньше-то где?

– - В Москве -- нет еще.

– - А в деревне-то хозяйствовал?

– - Как же…

– - Значит, с лошадьми умеешь обходиться?

– - Умею.

– - Ну, пойдем, я тебе укажу, где у нас лошади…

Они пошли опять по лестнице, прошли через двор и скрылись в конюшне, стоявшей в заду двора между корпусами. Минут через пять они вышли из конюшни и остановились под навесом, где стояли полки. Потом они прошли в каретный сарай, где была спрятана сбруя и стоял ларь с овсом. Иван Федорович растолковывал Захару его обязанности, а тот слушал.

– - А воду поить лошадей в красильне бери, -- там колодцы есть… А бадейка-то -- видал, где висит? Возьми-ка ее да попой лошадей, -- сейчас время уж.

Захар пошел поить лошадей, а Иван Федорович прошел к себе в дом.

Напоивши лошадей, Захар прошел опять в спальню, устроил себе постель и начал разбирать котомку. В котомке было несколько пар белья, хорошие сапоги, брюки, несколько фартуков и связка книжек. Сапоги и брюки он повесил на колышек над постелью, белье спрятал в уголок рядом с подушкой, а книжки пока остались на окне, приходившемся как раз около нар. Потом он сел на нары и стал переобуваться.

По лестнице раздались чавкающие шаги. Захар повернул туда голову и увидал, что наверх шел дядя Алексей, шмыгая опорками по железным ступеням. Он только что кончил клеить и вымыл руки. Войдя в спальню, он взглянул на Захара и проговорил:

– - Здорово, милая душа! К нам жить пришел?

– - Да, в ездоки нанялся, -- проговорил Захар.

– - Хорошее дело, -- промолвил дядя Алексей и, близко подойдя к парню, опустился на один из стоявших у стены сундуков… -- А раньше-то где жил?

– - В деревне.

– - А ты чей сам-то будешь?

– - Ржевский.

– - Что ж, тебе в деревне-то жить надоело?

– - Захотелось Москву поглядеть…

– - А у тебя в Москве родные-то есть?

– - Тетка у Гаврилы Петровича, вот у давальца здешнего, в няньках живет.

– - Гаврила Петрович тебя рекомендовал?

– - Да.

В спальню поднялись Федор Рябой и курчаки. Они с любопытством глядели на нового ездока; кто здоровался с ним, кто так располагался на окнах и сундуках. Дядя Алексей потянулся за лежавшими на окне книжками и стал разглядывать их. К нему подошел Абрам и, опускаясь с ним рядом, проговорил:

– - Что это, никак, книжки?

– - Нет, пироги! -- проговорил дядя Алексей и, прочитав заглавие одной, стал разбирать другую. Переглядев книжки, он спросил:

– - Где же это ты таких набрал?

– - Тут купил.

– - Знать, охоч читать, -- спросил Абрам, -- коли перво-наперво книжек купил?

– - Да, люблю, -- проговорил Захар.

– - Где ж ты учился-то?

– - У нас училище там есть.

– - Сколько же ты годов учился?

– - Три года.

– - А свидетельство получил?

– - И свидетельство, и похвальный лист.

– - Молодец!

– - У нас один такой даже в учителя вышел, -- промолвил вошедший перед тем в спальню Гаврила. -- Кончил одну училищу, его в другую да в семинар. Пробыл он там сколько-то, а теперь двадцать пять целковых в месяц получает и лето ничего не делает.

– - Ах, братец мой, мало ли какие головы бывают! -- вымолвил дядя Алексей. -- У нас в батарее фирверкин был, так он тебя по чему хошь, бывало, загоняет. Бывало, офицер не всякий сговорить с ним мог. Кончил службу, его на вторительную оставляли, только он сам не захотел. В Питер, говорят, уехал да там в околоточные и поступил.

– - А у нас дьячковский сын в становые вышел, -- сказал Гаврила. -- Отец-то, старичок, в покос сам сено убирает, а он на паре с кучером; картуз с кокардой. И жалованье, говорят, хорошее, и доход большой.

– - А все-таки он не то, что наш хозяин, -- проговорил Федор Рябой, -- и из простого звания, и нигде не учился, а вон какие капиталы нажил. Намедни дворник говорил, потребовали его в участок. Приходит, а пристав-то ему руку подает да стул подставляет. А ведь мужик!..

– - Про нашего-то хозяина что и говорить! -- сказал Гаврила. -- Таких и в Москве-то, чай, не много.

– - И не мало, -- опять промолвил Федор. -- Их сколько из мужиков-то: Курчавые из мужиков, Носатый -- дедушка лапотником был, Коняшины тоже. Числяковы тоже, и Морозов, сам старик-то, ткачом, говорят, был.

– - Ври! -- строго промолвил дядя Алексей и покосился на Федора. -- Морозов-старик пастухом был.

– - А как же он капиталы нажил?

– - А так, его, видно, бог счастьем захотел взыскать. Пас он раз скотину и заснул в поле. И видит он во сне, что на берегу ихней реки в песке лодка с золотом зарыта. Проснулся он и взмолился: "Господи, открой мне, где эта лодка!" Ему во сне и явилось опять: "Откроется тебе лодка, только ты счастья и здоровья не увидишь вовек". Он опять говорит: "Я не увижу, дети мои увидят". Тогда ему лодка и открылась. Забрал он все золото и возвел дело, а сам, говорят, после этого тридцать лет чах: жить не жил и умирать не умирал.

– - Сам помучился, зато детей сделал счастливыми, -- сказал Гаврила.

– - Да еще как счастливыми-то! -- промолвил дядя Алексей.

– - Ну, вот, -- опять проговорил Федор, -- выходит, какой кому талан. Не родись пригожим, а родись счастливым, а наука тут ни при чем. Коли тебе не дано, то будь у тебя хоть вот какая голова, а все ничего не выйдет.

– - У Коняшиных вон, как были живы старики-то, -- молвил Гаврила, -- и неученые дела вели, а как подросли сынки-то да обучились всему, от дела-то отбились. Один в заграницу уехал, другой на какой-то цыганке женился, третий пулю в голову пустил, и пошло все прахом. Бывало, кто под Девичьим гремит? Коняшины. А теперь и дома-то их незнамо кому попали…

– - А Гусаковы-то: тоже сынки растрясли. Какие корпуса, братцы мои, стоят, а без окон, без крыши!.. Пройдешь мимо, жуть берет, а что прежде в этих корпусах делалось?!

В разговор ввязались курчаки, и пошли воспоминания о прежнем, оценка теперешнего. Захар встал, незаметно вышел из спальни и прошел опять под навес еще раз посмотреть, где и что как расположено.

Вечером Иван Федорович позвал Захара в дом и дал ему выписку своих давальцев с их адресами, рассказал, когда к кому являться и к кому обращаться. А чтобы ему легче было все разыскать, он обещал дать ему на первый раз мальчика из красильни, который иногда ездил с прежним ездоком.

На другой день утром Захар стал справляться в город.

Во время закладывания лошади вышла заминка. Захар не мог легко закинуть ломовую дугу, и ему трудно было стягивать хомут. Иван Федорович, глядя на это, сурово сдвинул брови, но ничего не сказал.

– - Смотри не перепутай, кому что, -- крикнул вслед выезжавшему со двора Захару Иван Федорович.

– - Будьте покойны! -- уверенным тоном ответил Захар.

Он вернулся поздно, так как на первых порах ему пришлось делать большую объездку: наверстывать вчерашний день, но он все сделанное роздал и, где что было, снова взял. Он привез пять кип, рассказал, как какую кипу делать, и пока красильщики таскали бумагу, он выпряг лошадь, убрал ее, напоил, задал корму другим двум лошадям и пошел в артельскую кухню обедать. Кухня помещалась в подвале под хозяйским домом. В кухне в это время пили вечерний чай дядя Алексей, красильный мастер, Василий Федоров, угрюмый, пожилой мужик, раскрашенный, как попугай, во всевозможные краски, дворник Михайла, Гаврила и Федор Рябой. Захар сказал им: "Чай да сахар", -- и попросил кухарку собрать ему с мальчиком обедать.

Кухарка подала им большой ломоть хлеба, чашку щей и один паек говядины на большом деревянном кружке. Паек полагался Захару, мальчику говядины не было. Захар и мальчик с жадностью набросились на еду и ели долго, молча. Пока они обедали, все отпили чай и ушли из кухни, остался только дядя Алексей. Захар тоже подвинулся к самовару, налил себе чашку. Дядя Алексей подсел к нему и спросил:

– - Ну, что, милая душа, съездил в город?