Иероним Ясинский - Пожар Страница 3

— Ой, дурно! Дурно мне! — все повторял Сергей Иванович и метался по дивану.

Иногда он пробовал вставать, но ноги подкашивались под ним, и он хватался за спинку кресла, за стол, за людей, за что попало. Жена не уходила из комнаты, и ее обрюзглое, обыкновенно сонное, невыразительное лицо теперь преобразилось от ужаса и тоски страшного ожидания. Она была убеждена, что пред нею совершается что-то роковое. Первый раз видела она мужа больным, и ей казалось, что это и последний раз. Дети не знали, что творится с отцом. Они беспечно бегали по двору, и по временам в окно слышался их резвый и веселый крик.

Поликопенко, насупив брови, ждал мушки, за которою он послал в аптеку, а пока велел больному глотать лед. Лидия Фадеевна выбирала маленькие прозрачные льдинки и нежно вталкивала их в уста к мужу. Боль усилилась до того, что Сергей Иванович не мог уже глотать, а только стонал. Ему хотелось бы закричать страшным криком, но он сдерживал себя. Он побелел, как бумага.

Сорзон, еврей, пользовавшийся славой опытного врача, глядел на больного сквозь толстые золотые очки, высоко подняв седые косматые брови и собрав лоб в морщины. Он не дал никакого совета. Он не знал, чем болен пациент, но ему казалось, что он слышит запах какой-то особенной тонкой испарины, которую ему приходилось наблюдать всегда перед кончиной. Он сидел неподвижно в кресле и слегка только вздрагивали широкие ноздри его длинного крючковатого носа, да рот его был полураскрыт от напряженного внимания. "Вот-вот сейчас умрет", — думал Сорзон, чувствуя свое бессилие помочь страдальцу.

Из аптеки принесли мушку. Поликопенко разорвал кумачную рубашку на Сергее Ивановиче и обнажил его спину. Она была покрыта почти сплошь густыми волосами.

— Надо выбрить площадку для мушки, — произнес Сорзон, не трогаясь с места.

— Ой, дурно, мне дурно! — опять закричал Сергей Иванович.

Лидия Фадеевна побежала за бритвой к Игнату. Поликопенко стал сбривать волосы со спины Сергея Ивановича. В это время Сорзон почувствовал, что странный запах смерти стал еще заметнее. Сорзон приподнялся с кресла, подошел к больному, взял его за пульс и смотрел ему в лицо. На этом широком скуластом лице не было ни одной точки, которая бы не трепетала. Но вдруг лицо словно погасло, щеки опустились, раскрылся рот и вывалился язык. Сергей Иванович перестал стонать и только захрипел.

Сорзон вполголоса сказал что-то по латыни Поликопенко, и тот положил бритву в сторону и опустил глаза, вздохнув. Отчаянный крик вырвался из груди Лидии Фадеевны. Слезы градом полились из ее глаз.

— Умер! — вскричала она. — Сережа, милый мой! Сережа, родной мой!

— Успокойтесь, мадам, — сказал Сорзон, продолжая держать за пульс Сергея Ивановича. — Теперь ясно, что с ним апоплексия. Прежде бросали кровь, — сказал он по латыни Поликопенко. — Но какого мнения об этом обстоятельстве молодая медицина?

Поликопенко кое-как понял Сорзона и сказал Лидии Фадеевне с растерянным видом:

— Мы сделаем ему сейчас же искусственное дыхание. Уйдите — его надо раздеть.

— Я не хочу уходить, не нужно уходить! — вскричала Лидия Фадеевна, и в глазах ее сверкнул луч надежды.

Безжизненное тело Сергея Ивановича было положено на диван, и Поликопенко, двигая рукой покойника и надавливая ему живот под ложечкой, старался призвать его к жизни. Но жизнь отлетела. Сорзон вышел, сел на свою лошадь и уехал. Поликопенко скоро устал и, убедившись в несомненной смерти Сергея Ивановича и в невозможности воскресить его, решил тоже уйти.

— Доктор, неужели нет никакой надежды? — спросила Лидия Фадеевна, поворачивая к Поликопенко заплаканное лицо.

Поликопенко чуть-чуть пожал плечами и произнес:

— Кто бы мог ожидать… Сергей Иванович был такой здоровый и крепкий человек!

Слово "был", сказанное о человеке, который всего полчаса тому назад еще жил и который был так близок Лидии Фадеевне, заставило ее содрогнуться от ужаса и безграничного отчаяния.

— Что делать! — проговорил доктор и еще хотел сказать что-нибудь утешительное в том же роде, но почувствовал, что все его фразы покажутся бессмысленными и пустыми.

— Неужели же умер? — спросила Кремнева, веря и вместе не веря в этот внезапный и нелепый исход деятельной и хлопотливой жизни всегда здорового и бодрого Сергея Ивановича. — Но может быть, доктор, еще надо искусственное дыхание?..

Он опять пожал плечами.

— Нет, — произнес он. — Вам, Лидия Фадеевна, надо примириться со свершившимся фактом.

В ответ она громко застонала и припала к мужу. Дети узнали, наконец, что отец умер. Они бросили игры и с плачем и воем вбежали в кабинет. Поликопенко вышел из комнаты умершего в том удрученном состоянии духа, которое так знакомо врачам, хотя их часто и упрекают в бесчувственности. Стыд и досада и ужас перед смертью волновали его. Семен без шапки стоял у окна, глядел на барина и плакал.

— Уходите, дети! Папа еще жив… вот сейчас…

Дети ушли. Она стала раскачивать Сергея Ивановича на диване, то поднимая, то опуская его руку, как делал Поликопенко. Кровь показалась у него из носу. Лидия Фадеевна обтирала ее своим носовым платком. Вдруг она увидела тусклые глаза мужа, неопределенно смотревшие из-под полуоткрытых ресниц. Она закричала от нестерпимой душевной боли. Надежда погасла в ее сердце, она убедилась, что муж умер — умер навсегда, что никакими чарами нельзя уж воскресить его к жизни. Тусклый взгляд мертвых глаз Сергея Ивановича впился в ее душу — она не выдержала боли и лишилась чувств.

Через два часа тело Сергея Ивановича было омыто при помощи Семена и старичка, жившего во дворе и платившего Кремневым за свою конуру два рубля в месяц. На том самом столе, за которым он обедал сегодня в последний раз, был положен Сергей Иванович. Лидия Фадеевна, оправившись от обморока, усталая и убитая горем, молча суетилась возле покойника и сама поправила подушку, чтобы ему было удобнее лежать. Плач и всхлипыванья детей нарушали тишину, воцарившуюся в доме. Зеркала — их, впрочем, было немного — Лидия Фадеевна занавесила простынями. Она сделала все то, что делала ее мать, когда умер отец Лидии Фадеевны. Была найдена запыленная иконка и повешена в углу залы над покойником. Пришел хорошенький белокурый дьячок и принес закапанную воском книгу.

Знакомые дамы собрались мало-помалу, сначала соседки, потом соседки соседок. Они подходили к покойнику, кланялись ему и утешали Лидию Фадеевну, как могли. Они увели ее из залы, где лежал Сергей Иванович. Они припадали к ее плечу и всхлипывали — кто притворно, кто искренно. Нашлась такая барыня, которая даже хотела рассмешить ее, рассказав ей какой-то анекдот. Лидия Фадеевна ничего не поняла, но дети, слушая анекдот, стали улыбаться.

Вечерело. Солнце закатилось уже за дома, и его красный свет проникал слабыми, нежаркими лучами в залу и играл на стульях, захватив собою белокурые волосы дьячка и парчовую ткань, которую был до половины покрыт Кремнев. Было душно в комнате. Гробовщик пришел уже совсем сумерками. Он был худой и дряхлый человек, с отвисающей от старости челюстью. Окинув мертвеца привычным взглядом, гробовщик снял с него мерку и исчез, перекинувшись несколькими словами с Семеном и старичком, жившим во дворе.

Дамам удалось, наконец, увести с собою Лидию Фадеевну. Придя к соседке, Лидия Фадеевна принудила себя выпить у ней чашку чая. Женская натура взяла свое. Слезы перестали навертываться ей на глаза, и она начала рассказывать все мельчайшие подробности сегодняшнего дня. Она рассказала, как умер Сергей Иванович. Она даже представила, как у него вдруг потухли глаза и раскрылся рот. Некоторое время она, окончив рассказ, сидела неподвижная и безмолвная, с широко раскрытыми и в одну точку устремленными глазами. Но вдруг рыдания потрясли ее, и она громко заплакала. Дамы еще раз бросились утешать ее и еще раз приложили к своим глазам носовые платки.

Они были добры и приютили у себя детей Кремневых на ночь. Но Лидия Фадеевна не захотела ночевать у чужих людей, и сын соседки, высокий юноша-гимназист, проводил ее до ворот ее дома.

Ночь была теплая, синяя, звезды, дрожа, горели по всему небосклону. Так ярко и так чудно горели они, что, казалось, земля летит к ним, все летит, а они все далеки и холодны, и недостижимо прекрасны — никогда земле не приблизиться к ним, как бы ни тянулась она к небесам…

— Благодарю вас, голубчик, — промолвила Лидия Фадеевна, подавая гимназисту руку.

Он шаркнул по пыли ногой и стремительно направился назад, так как боялся мертвецов. Лидия Фадеевна опять взглянула на звезды.

"Неправда, будто там есть что-то! — подумала она. — Неужели туда идет душа? Какая душа? Если б я верила, что встречусь с ним там, я бы слезы не проронила".

Она заплакала и перестала смотреть на звезды.

В окне брезжил свет восковых свеч и монотонно читал псалтирь белокурый дьячок.