Владимир Хлумов - Восьмое дело Максимова Страница 3

Он еще раз посильнее ударил дверью, и та опять отскочила, как неродная. Кое-как закрыл ее, и пошел в стол заказов.

Через несколько минут огромный бисквитно-кремовый уже покоился в багажнике, а Максимов заинтересовано разглядывал желтый квадрат. Осталось встретить Настеньку, и еще какое-то непонятное дело номер восемь.

- Уть общее! - вскрикнул Максимов и припомнил странное видение с больничной палатой, с латунной спинкой, явившееся ему пока он пытался оживить Настенькин светлый образ. На него опять нахлынул, как из подполья, удушливый лекарственный запах и вся атмосфера безисходности. Да снилось ли ему это? И был ли это сон? А если нет, то что же такое вокруг? Он попытался отогнать все-таки подальше больничное видение, но оно не изгонялось именно из-за этого восьмого дела. Сейчас он вспомнил, как оно рашифровывалось во сне: как обезболевающий укол! Но если, - продолжал рассуждать Максимов,найдено объяснение восне, и наоборот, в реальности, здесь у стола заказов, нет никакого ему объяснения, то не может ли это означать, что имеенно палата с тем безисходным диагнозом и есть его настоящя судьба! А сейчас он опять спит?! Да нет, не может быть, - пока еще безосновательно протестовало чувство самосохранения. Но постепенно на помощь стали приходить, что называется, холодный разум и ее величество логика. Да могла ли та медсестра, претендовавшая на образ Настеньки, такое написать? Во-первых, причем здесь вообще медицина, если она учится на журфаке? Впрочем, бывают военные кафедры и для женщин, и они там, как сестры милосердия, могут проходить практику в реальных московских больницах. И тогда получается, что он настоящий московский больной, доживающий последние дни, который влюбился в медсестру ( ах как это банально!) и настолько, что она ему сниться во сне, как настоящая невеста! Да, да, - прислушиваясь к холодным волнам пробегавшим по спине, самоистязался Максимов, - да вот ему почти сорок пять, он слишком стар для Настеньки, и не является ли именно это подтверждением нереальности свадебного мероприятия? А его вечные страхи... Он вспомнил теперь постоянный страх потерять свое сокровище, - не являются ли и они намеком на фееричность всей комбинации? Да, он больной раком легких, и банальность его увлечения медсестричкой как раз и доказывает эту позицию. Жизнь удивительно скучна и бездарна! Нет ничего жизненее банальности. Здесь он опять, очевидно, поддался чувствам и сам же себя вскоре выправил.

Так ли уж все чисто в той больничной картине? Отчего это медсестра будет писать записочки своей старшей напарнице и приклеивать их у изголовья больного? Во-первых, она могла бы оставить запись в дежурке. А главное! Главный пункт: каким образом полуграмотная, выжившая из ума старуха, может разобрать такое сокращение?! О нет, уже почти ликовал Максимов, конечно нет, неестественно так зашифровывать речь, обращенную к стареющему сознанию. Уж если бы я писал для старухи, то использовал бы только печатные буквы и никаких сокращений! Что за доброта проявлять заботу впопыхах? Ведь можно все напутать. Например и так: "уколоть оживляющее" или "убрать освещающее", или, наконец, "убить оганизирующее". Ну-да малограмотная бабка могла бы и не такое увидеть в легкомысленном послании. Нет, определенно, то был сон.

Ну, хватит. Максимов достал из багажника отвертку, ослабил два винта и приспустил третий, потом плавно прижал дверку, прислушиваясь к щелчку, - замок сухо клацнул и встал на место, пробудив в хозяине чувство губокого удовлетворения. Максимов затянул винты обратно , гордо оглянулся вокруг и посмотрел на часы - до свидания с Настенькой оставалось полчаса, а с учетом времени дня и года и соответствующих ему пробок, он мог и опоздать. Надо спешить, но спешить осторожно, не дай Бог еще попасть в аварию за день до свадьбы. И Настенька ждет там на ступеньках, и самое главное, случись какая беда, и от расстройства не дай Бог проснуться, опять проснуться в той палате. Последня мысль его так задела, что он даже заглушил мотор своей старенькой шестерки.

Максимов ясно понял, что если поедет дальше на свидание, то обязательно попадет в аварию, и даже более конкретно, - задавит человека. Кажется, он даже представил тот проклятый перекресток в паутине треснувшего триплекса.

Он еще раз взглянул на часы и твердо решил ехать автобусом. Все правильно, трезво рассуждал Максимов, если он поедет в автобусе, то никак не сможет никого задавить, и, следовательно, не возьмет греха на свою душу и, как результат, не проснется, в качестве наказания, безнадежно больным, а будет жить долго и счастливо с Настенькой. Да пусть даже это все сон, ну и что? Здесь у него любовь, здесь у него счастливая долгая жизнь, и если не совершать опрометчивых поступков, а жить разумно, как он уже и сделал, исправив дверцу автомобиля, и пользоваться общественным транспортом в опасное время суток, то еще неизвестно, проснется ли он вообще? Эта идея ему очень понравилась, и он ее даже сформулировал: из всех снов мы называем реальностью тот, от которого никогда не просыпаемся. И, втискиваясь в только что подъехавший автобус, он еще и еще раз повторил понравившееся ему утверждение.

Да все наши беды проистекают от безалаберности и спешки, филосовствовал Максимов, разглядывая проплывающие мимо московские кварталы, охваченные осенней лихорадочной красотой. Вот природа, в ней все закономерно и последовательно, за летом всегда наступает осень, а там, не успеешь оглянуться, опять весна и лето... и все вечно, нескочаемо повторяется. Главное, не перескакивать через этапы, соблюдать чувство меры и не ездить на красный свет.

Он оглянулся вокруг. Плотно зажатый пассажирами, он мог только вертеть головой. Такие разные усталые московские лица. Ни одного знакомого, а ведь будь все это сон, наверняка, автобус должен буквально кишеть знакомыми, соседями и родственниками... Вокруг же совсем чужие люди. Впрочем, вон тот гражданин в синем поношеном берете, стоящий к нему спиной... Что-то знакомое проглядывало в осанке и наклоне головы, и в этом берете каких давно уже и не носят, а носили раньше, еще в шестедесятые. Какая-то мелкая, но характерная деталь.

Он вспомнил своего любимого учителя математики, тихого интеллигентного человека, безропотного и безобидного, любимого учениками, и за это гонимого остальной учительской средой, вечно прикрывавшего лысину голубым стертым беретом. Казалось, вся доброта и безропотность мира были сосредоточены в этом несмелом, скромном человеке.

Единственный подвиг, которым он очень гордился, это испытание трансформаторов в троллейбусном парке после окончания техникума. Смешной, любимый Рудольф Иосич, бесстрашный испытатель троллейбусов.

О нет, Максимов вдруг резко прекратил разглядывание, ведь и вправду может случайно попасться сослуживец или сосед, или какой-нибудь бывший однокашник, и тогда придется просыпаться, а он твердо решил этого не делать, во всяком случае, до следующего утра. Он опять отвернулся к окну.

- Не буду волноваться, не буду даже и смотреть на часы,- шептал Максимов, стараясь преодолеть испытание автомобильной пробкой на углу Ленинского и Университетского.

Они потихоньку подползали к светофору и должны были проехать на следующий раз. Автомобильный поток рычал как загнаный зверь, изрыгая сининие московские туманы, грозя утопить в них весь остаток золотого сентября. В бесформенной нетерпеливой массе внимание Максимова привлекла старенькая шестерка, каким-то фантастичексим образом протискивающаяся через неимоверно узкие автомобильные проемы.

- Неплохо,неплохо,- Максимов со знанием дела оценивал действия жигуленка, - Наверное, очень спешит.

С такого расстояния трудно было разглядеть водителя, но сам автомобиль удивительно напоминал его собственный. Он, как часто бывает в таких случаях, стал переживать за автомобильного тезку, и когда тот уперся в зад фыркающему черным дымом "Икарусу", не имея возможности его объехать, Максимов чертыхнулся вслух.

Но этого, кажется, никто, включая и того гражданина в берете, не заметил. Кстати, испытатель тролейбусов, как назвал его про себя Максимов, стал потихоньку протискиваться к выходу, но очень неумело, долго и излишне любезно испрашивая разрешения, что было видно по замедленной реакции уступающих дорогу. Лицо его было по-прежнему скрыто, но Максимов стал сопереживать незадачливому интеллигенту. Помниться, его двойник пророчил Максимову большое будущее, подозревая в нем выдающиеся математические способности. Только никому они не пригодились эти самые математические...

Когда они наконец уже переехали опостылевший перекресток, Максимов понял, что происходит в действительности: человек в синем берете и тот серый жигуленок, преодолевая огромные внутренние и внешние препятствия, неотвратимо двигаются навстречу друг другу. Да, да! Испытатель выбежит из-за автобуса прямо под колеса пытающегося проскочить на красный свет жигуленка. Да разве все это может быть сном, если у него такое ясное понимание происходящего! Но, слава Богу, я здесь. Лишь бы успеть.