«Действительность» - Алексей Петрович Бородкин Страница 3

Денег квартирная хозяйка не брала (или почти не брала), за жиличкой были закреплены обязанности. Ей надлежало в красках пересказывать институтские дела (Алла училась в педагогическом): кто в чём пришел, кто с кем дружит, о чём рассказывали на лекциях, как выглядят преподаватели и т.п. В прошлом квартирная хозяйка сама была студенткой (три неполных курса), ей хотелось чувствовать причастность – хотя бы посредством Аллы.

Кроме того, когда появлялся клиент, Алле надлежало стремительно одеть хозяйского сына (плод допрофессиональной любви), и перекантоваться отведённое время у соседей… или на улице… или…

Алла предпочитала художественный музей (билет для студентки стоил копейки, ребёнка пускали бесплатно). Именно в музее старушка-смотрительница разглядела Аллину "фишку":

"Восхитительно! – старушка всплеснула сухонькими лапками. – Вы – сама грация. У вас такая выразительная шея… такая шея была у Наташеньки Гончаровой, и она сумела очаровать Сашу Пушкина! Но у Наташи не было яремной впадинки! Господь не дал!"

Смотрительница округлила глаза и прошептала таинственно: "Мон шер ами, именно там живёт секс!" Старушке казалось, что она произносит ужасные запретные вещи, за которые её могут колесовать или разорвать огнедышащими конями на части, а потому, закончив, она сделала жест около рта – зашила его воображаемой нитью. Алла кивнула и повторила движение.

Этот-Как-Там-Его предложил заказать такси.

– Я поведу, – ответила Алла. Положила на язык мятный леденец, для вящей пущности. – Я выпила совсем немного, и потом…

Не дожидаясь её "и потом" он согласно кивнул. Сказал, что будет готов через пару минут, исчез в своей комнате. Казус заключался в том, что он не водил машину. Несколько раз пытался сдать на права, но не смог.

"У каждого есть недостатки, – мудро подумала женщина. – Совершенство недостижимо, и мой золотой джентльмен имеет маленькую червоточинку".

Дорога известна в деталях. Каждый дом, поворот, каждое дерево, повадки светофоров.

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века -

Все будет так. Исхода нет.

– Хочешь яблоко? – спрашивает Алла.

Он молчит. Женщина замечает пятно на обивке кресла, хмурится, вспоминает, что подвозила подружку и та – коза! – пролила кофе: "Надо записаться на химчистку салона".

– Пожалуй, – соглашается он.

Она говорит, что яблоко лежит в отделении для перчаток, просит достать, он переспрашивает:

– В бардачке?

Достаёт зелёный кругляк, долго брезгливо его рассматривает, требует салфетку, чтобы стереть несуществующую пыль. Алла молча подаёт салфетку (оставив руль, цепко выдёргивает пачку из сумочки), понимает, что она – дура: "Тысячу раз проходили эту херню с яблоком, зачем опять затевать?"

Но Алла любит яблоки. А он любит кривляться.

Проходит четверть часа.

– Почему ты молчишь?

Вместо ответа, он показывает салфетку. На салфетке нацарапано (он слишком давил на авторучку, и бумага задралась в двух местах): "Почему ты молчишь?"

– Ну и что? – проговаривает без эмоций. Алла не чувствует, куда он клонит и предпочитает держать нейтралитет.

Он показывает вторую салфетку. На ней (уже аккуратнее – ручка расписалась) написано: "Ну и что?"

Недавно прошел дождик, в воздухе стынет запах свежести и пыли. На кончиках листьев повисли капли, асфальт выглядит моложе своих лет.

– Ты хочешь внушить, что я сошла с ума?

Он показывает салфетку: "Я сумасшедшая?"

Она замолкает, как бы выходя из игры. Надоело.

– Нет, – говорит он в сторону бокового стекла, – просто тебя не существует.

Алла не верит в его бредни, однако задумывается: "Как доказать, что я существую? Как доказать самой себе, что моя Действительность расположена вне стеклянной баночки?"

– У тебя нет свободы воли, – говорит он.

"А вот это уже интереснее, – думает женщина. – Появилась конкретика. Если я – это моя свобода воли, то… её можно проверить. Прямо сейчас протестировать Мою Свободу Воли".

Она закрывает глаза и прибавляет газу. Он вздыхает и просит не глупить (усталым голосом воспитателя детского сада).

Она вдавливает педаль сильнее, ждёт, что он попросит пощады. Он – молчит.

Двадцать минут (на самом деле двенадцать секунд) машина мчится неуправляемая, затем Алла нажимает на тормоз и распахивает глаза.

Переднее (а следом и заднее) колесо подпружинивает, перепрыгивая через препятствие (кажется бордюр). Недовольно пшикает пневматическая подвеска, машина останавливается.

– Убедилась? – насмешливо спрашивает он.

В его руке театральная программка, на лице – сосредоточенное удивление, такое сильное, словно его остановили на улице и попросили сосчитать третью степень от двузначного числа. И правильный ответ критически важен.

Вдруг программка начинает… дряхлеть (иного слова Алла не в состоянии подобрать), пропитывается алым, мнётся, бумажный угол отделяется и улетает в окно, очеркнув Аллу по щеке. Женщина вздрагивает, поднимает взгляд выше и упирается в его глаза. Это глаза мертвеца, рыбьи бельма.

Правая сторона его лица сминается, куда-то исчезает ухо и часть скулы, на лбу трескается кожа (прежде натянувшись), обнажается череп. Белые (они должны быть белыми!) кости кажутся грязными и…

Мозг судорожно ищет определение.

…обшарпанными. Да! Точно! Будто его голову потёрли огромной кухонной тёркой… или рашпилем… или…

"Или асфальтом! – из подсознания выпрыгивает догадка. – Тем самым, после дождевого ревиталифтинга".

Правый глаз вытекает, левый напрягается и выпрыгивает из глазницы с нежным пластиковым звуком – пу-умп! От звука накатывает рвота, Алла жмурится, наощупь подтягивает ко рту сумочку…

Через миллион лет, кто-то трогает её за плечо:

– С вами всё в порядке?

Алла поворачивается на зов, краем глаза отмечает, что пассажирское сиденье пусто, а на её блузке повис кусочек непереваренного бекона.

– Вы отключились на несколько минут.

Женщина накладывает салфетку на "улику", избавляется от кусочка бекона. Салфетку прячет в сумку, сумку в пакет, пакет запихивает под сидение. Толкает ногой подальше.

–Нас сегодня Орловичи в театр пригласили.

– Что?

– Нет, ничего, – отрекается Алла, затем спрашивает, что произошло.

– Мужчина перебегал дорогу в неположенном месте, – говорит полицейский. – Очень торопился.

– О, боже, я… – Алла делает руками сложные пассы, точно перешла на язык жестов "амслен". – Так это он… я… я не успела… а он…

Припоминает: крупный мужчина мелькнул перед лобовым стеклом. Грива стальных волос, вечерний костюм, бумажный буклет, бежевые манжеты, запонки с зелёными камушками.

– Да, – кивает полицейский. – Но не волнуйтесь, закон на вашей стороне. Судя по тормозному пути, вы не превышали допустимый лимит скорости. Экспертиза это подтвердит и…

Он замолкает, однако продолжает смотреть. Алла скользит по его взгляду и понимает, что он рассматривает Ямочку. Высокая шея, глубокая ямочка плюс выразительная жемчужная подвеска – "Там живёт секс!"

"Как удачно, что я выбрала подвеску, – думает Алла. – Интересно, коп почувствовал запах алкоголя?"

И ещё она понимает (не без гордости), что не утратила привлекательности: "Во всяком случае, не растратила совсем".

Полицейский просит подождать в карете скорой помощи, Алла покидает свой "Cherokee". Ей дают энергосберегающее одеяло, и она оборачивает вокруг себя блестящий конус. Теперь всё, как положено, как показывают в американских фильмах: она – жертва обстоятельств, ей плохо, она обязана страдать и принимать