Песнь дружбы - Бернгард Келлерман Страница 3

как лопаты, «который никогда не унывал, не падал духом, никогда не жаловался», не прочь был выпить и подраться, но обладал обаянием человека широкой натуры; пароходного кока и парикмахера Генсхена, веселого и беззаботного юноши, при всем своем легкомыслии так же верно хранящего дружбу, как и все остальные; каменщика Петера Клингенбергера (он же Петер Ройтер, по прозванию Рыжий), который не может связать двух слов в разговорах с людьми, но которого отлично понимают животные. К ним присоединяется образ «неутомимой труженицы» Бабетты, единственной женщины в этом маленьком коллективе. Бабетта — едва ли не самая яркая фигура во всем романе. Это многогранный и в то же время удивительно цельный характер, органично сочетающий различные человеческие черты и черточки, и читателю надолго запоминаются ее трудолюбие, честность и бескорыстие, как запоминаются ему болтливость Бабетты, ее суеверность и та простодушная дипломатия, с которой эта добрая женщина старается устранять все конфликты, возникающие во взаимоотношениях ее друзей. Как выгодно отличается полнокровный образ Бабетты от бледного и безжизненного образа Христины Шпан, появившегося в книге, по-видимому, только потому, что автор не решился оставить своего главного героя без «любовной линии»!

Различные профессии друзей Германа позволяют каждому из них по-своему помогать восстановлению Борна, а их душевные качества, дополняя друг друга, способствуют созданию единой и дружной трудовой семьи. Из скупых намеков на их прошлое, из некоторых красноречивых деталей их детства, юности, довоенной жизни, которые Келлерман умело и незаметно вплетает в ткань основного повествования, читатель узнает, что им никогда не жилось легко, ибо принадлежали они к людям труда, или, как говорит писатель, к «большинству людей». Разными путями шли они в жизни, но сейчас о них всех можно сказать то же, что было сказано о Германе: их опустошила война, но совместная работа возродила их так же, как они сами возродили сожженный хутор.

Келлерман часто, но в то же время не навязчиво, подчеркивает чистоту помыслов своего главного героя и тех средств, к которым он прибегает, выполняя свои планы. Когда владелец торговой фирмы Шпан истолковывает визит Германа к нему как попытку получить денежную помощь, это приводит Германа в негодование. Верный своим принципам, он отказывается даже от той помощи, которую ему бескорыстно предлагает Бабетта, готовая ссудить другу свои последние трудовые сбережения. «Герман принадлежал к числу людей, умеющих только давать, но не брать», — объясняет автор поведение своего героя, и читателю не раз предоставляется возможность убедиться в справедливости подобной характеристики. Просто, без всякой аффектации дарит, например, Герман Рыжему часть своей земли.

Лишь один раз в пылу спора с Антоном в душе Германа просыпается собственнический инстинкт. «В конце концов я ведь хозяин в Борне», — заявляет он Антону, и тот, восприняв слова Германа как нарушение принципов дружбы и коллективизма, немедленно покидает дом, «где есть хозяева и батраки», и возвращается обратно лишь после того, как Герман признает свою ошибку.

То, что Герман случайно «срывается» в этом эпизоде и лишь на короткое мгновение изменяет своим правилам, подтверждается всем ходом повествования, — ведь Герман так же не похож на хозяина-кулака, как друзья его не похожи на батраков.

И в этом смысле Келлерман также идет по пути, противоположному тому, по которому шли тогда фашиствующие литераторы, авторы усиленно пускавшихся в оборот так называемых «крестьянских романов», стремившиеся идейно укрепить позиции немецкого кулачества — опоры гитлеровского режима в деревне. Напомним, что уже в 1933 году, вскоре после прихода к власти, фашистские правители издали свой «закон о наследственном дворе», согласно которому крестьянином мог называться только владелец крупного участка земли, да и то лишь, если в его жилах текла «арийская кровь». Вдохновителем этого закона, равно как и хитроумной системы жестоких мер, направленных против мелкого, а частично и среднего крестьянства, являлся один из преступных руководителей «третьей империи», министр продовольствия и сельского хозяйства, «рейхсбауэрнфюрер» Рихард Вальтер Даррé, автор фашистских книг «Кровь и земля», «В борьбе за душу немецкого крестьянина» и др. «Программа Даррé» и была положена в основу фашистских «крестьянских романов», главными героями которых обычно являлись кулаки, «наследственные крестьяне», жадно накапливающие свои богатства во славу «арийской родины».

Таким образом, в эпоху, когда гитлеровская пропаганда, пытаясь действовать на самые низменные инстинкты людей, разжигала алчность, корыстолюбие, стремление нажиться за чужой счет и сочетала эти «идеалы» с оголтелым национализмом, Келлерман противопоставлял идеи гуманизма фашистскому «воспитанию».

Особенную художественную убедительность образ главного героя «Песни дружбы» приобретает в тех случаях, когда Келлерман показывает, как преображается и оживает сдержанный Герман в знаменательные часы своей трудовой жизни, например в эпизоде с первой вспашкой или в конце романа, когда, окрыленный успехами, достигнутыми за два года, он развертывает перед Христиной свои чертежи и рассказывает ей о планах на шесть и более лет. Его пафос— это пафос творческого труда, пафос неутомимой преобразовательной работы. «Работа — единственное настоящее счастье на земле. Создавать! Герман оживился, он говорил без конца».

Эта мысль о труде как «единственном настоящем счастье на земле» — мысль, которая, кстати, проводилась Келлерманом во многих его произведениях, — лежит в основе и других образов членов борнского «товарищества», и в первую очередь образа Карла, детально разработанного Келлерманом. Шаг за шагом обнажает писатель душевную трагедию этого человека, сраженного слепотой — последствием войны. Некая Фрида, девушка, с которой он был когда-то близок, бросила его в беде. Самым трагичным, однако, является для Карла то, что парализовавшая его слепота отняла у него возможность вернуться после войны к тяжелой, но любимой профессии кузнеца, к которой он привык с детства. Изображению тоски Карла по труду посвящены едва ли не лучшие страницы романа. Разве можно забыть, хоть раз прочитав это место в книге, как Карл с черными очками на носу сидит скрючившись и трогает свои большие, потрескавшиеся как древесная кора руки и как в эту минуту все его помыслы заслоняет одна мечта — выковать бы сейчас ось для телеги! Великолепной находкой автора является «биография» рук Карла: «Указательный палец на правой руке не сгибался — его когда-то раздробила лошадь. На одном пальце не хватало сустава — его оторвало клещами. На тыльной стороне левой руки зиял глубокий шрам — след от удара топором. Эти руки, ковавшие когда-то раскаленное железо, были покрыты шрамами, но все еще таили в себе огромную силу». А вот и другая картина из жизни Карла, написать которую в состоянии только подлинный мастер реалистического изображения и знаток человеческой психологии: проходя через поле, ослепший кузнец останавливается как завороженный, услышав звуки, доносящиеся из сельской кузницы, — звуки, по которым он