TRANSHUMANISM INC. - Виктор Олегович Пелевин Страница 3

Кукуха не вникает, кукуха считает. А ГШ-слово — это ГШ-слово и есть.

Ведь был в букваре стишок: как резать правду-матку? А не играй с правдой в прятки. Не режь фигурно, не режь фактурно, а излагай прямо, как папа и мама. Или, если сказать взрослой прозой, система восторженного визга не понимает…

Ой, молодо-зелено. Восемнадцать лет.

— Хорошо, что уезжаешь скоро, — сказала тетка за чаем. — Пока тебя в Благородном собрании какой-нибудь местный ухарь не заклеил. Они, поди, уже воют от холопок…

— Фу, — ответила Маня. — Как можно так говорить.

— Вот те и фу. В восемнадцать любая девка думает, что мир — это театр, а она в нем Джульетту играет, по себе помню. А мир вовсе не театр, милая. Мир — это тир. И люди в нем не актеры, а мишени…

* * *

По закону в восемнадцать лет Маня могла наконец выставить в сеть свою голограмму. Она даже немного с этим запоздала. Сибирская ферма была для съемок гораздо более интересным фоном, чем средней руки московская усадьба, где она жила вместе с мамой — и Маня убила весь последний сибирский день на съемки.

Голограмма… Смешное и волнующее слово, с которого начинается личная жизнь. На уроках объясняли в качестве курьеза, что лет двести или триста назад у термина было другое значение. Так называли ветхую 3D-технологию. Еще Маня запомнила, что слово «гомик» означало когда-то не «homo sapiens» — то есть человека без баночных перспектив — а гея, и происходило от другого латинизма. Все уже было когда-то в прошлом, но немного по-другому.

Маня лепила голограмму долго и вдохновенно — благо образцов в Контактоне было предостаточно.

Начиналось все с зеркала. Маня отражалась в нем по плечи — в грубой черной повязке на глазах (крашеная мешковина, специально разрезанная рвущими ткань тупыми ножницами), с голой шеей. Голая шея — это суперсексуально: такими девушек не видит почти никто. Разве что зеркало при смене кукухи. Ну или патологоанатом.

Потом из-под повязки на щеку стекала маленькая капелька крови. Уместный намек — одновременно на женское недомогание и притеснения властей: дважды верная нота уже лет так триста. Если голограмму вдруг посмотрят в зонах «Азия» или «Америка», поймут, что девушка передовая, притесненная и следит за трендами (это насчет мешковины).

Затем в зеркале появлялись пальцы Мани, аккуратно держащие новую кукуху — и сомнительная амбивалентность предыдущего кадра снималась: голая шея именно потому, что девушка меняет ошейник, а повязка — поскольку действует строго по медицинской инструкции, хотя и страдает под ее игом.

Прежней кукухой Маня хвастаться не стала бы. Черные черепа и звезды, обычный фрумерский понт, но для дочери банкира дешевка. Да и поколение фрумеров в целом было чуть постарше, просто для ее возраста отдельного тэга не выкатили. Так что сливаться с поколением особого резона не было. А вот новой кукухой похвастаться стоило. Это была дорогая кастомная вещь — и в следующем кадре она наплывала на зрителя.

Бусы из прочно сцепленных золотых и серебряных яблочек, чередующихся через раз. Яблочки надкушены — одно входит в выемку другого. Настоящее золото, белое и желтое, сверхпрочная углеволоконная нить, несколько бесполезных мелких бриллиантов среди сенсорных зрачков — в общем, реально ценная вещь (ювелирные и технические параметры кукухи в это время высвечивались мелким шрифтом в правом верхнем углу кадра). Не каждый папа такую подарит.

Замочек кукухи солидно щелкал, и Маня — все еще в повязке на глазах — снова появлялась в зеркале. Теперь она надевала на шею зарядку. Тоже вполне стильную — из синих и зеленых камней, перемежающихся маленькими медными колечками. В этих медных колечках и было все дело — вместе с ними выходило три металла. Это было модно уже не первый год, и Маня снова была в тренде. У нее было еще одно аккумуляторное ожерелье как бы из деревянных палочек — оно висело сбоку от зеркала и тоже появлялось в кадре. Но бирюзовое было круче и смотрелось с новой кукухой гораздо шикарнее.

Только потом Маня снимала с глаз повязку и непокорно взмахивала головой, посылая по свежевымытым волосам замедленную как в рекламе шампуня волну. Это движение, занимавшее всего несколько секунд, она снимала и переснимала целых два часа, пока не получилось то, чего хотело сердце.

И уже вслед за этим она гляделась наконец в зеркало, видела свою очаровательную мордашку, но оставалась как бы чем-то недовольна — брезгливо выпячивала губы (чтобы втянулись чуть полноватые, если честно, щеки) — и шлепала по зеркалу ладонью, как бы отвешивая ему шутливую пощечину.

Зеркало послушно качалось, наклонялось, и в нем появлялась наконец остальная голограмма, которую можно было как угодно останавливать, вертеть и зумить.

Безупречная фигура. С красиво оформленной грудью, розовыми сосочками, рыжеватым квадратиком интим-прически «адольфыч» (снова в тренде) и пирсинг-пищалкой зоны пупка, работающей от кукухи («стань наконец собой! огромная библиотека интимных стонов и шепотов бесплатно!»).

Бесплатно-то бесплатно, но за эту бесплатность пищалка начинала иногда передавать рекламу, причем норовила сделать это именно тогда, когда следовало изо всех сил интим-пищать (говорили, что она засекает рядом второе тело и снимает с рекламодателя оплату как за два включения). Позорченко, конечно. Но выглядела пищалка в точности как дорогая платная — для съемки сойдет.

В первом варианте голограмма была длиннее. Маня накидывала на голое тело полушубок, совала ноги в обрезки валенок и шла на заснеженный двор задавать скотине корм. В кадр попадали холопы в зеленых от соплей масках, многочисленные теткины иконы и даже официозный портрет бро кукуратора (за которым тетка прятала образ убиенного сердоболами государя — последнего из Михалковых-Ашкеназов, что было двусмысленно и опасно, поскольку государя и всех его клонов расстрелял в свое время лично бро кукуратор).

По стоимости кукухи, конечно, ясно было, что у семьи для работы есть холопы, и Мане не нужно ухаживать за скотиной. Но лично задавать корм скоту было стильно уже пару лет — в зоне «Евразия» так делали все богатые косметические влиятельницы. Иконы тоже не помешают: среди тех же косметичек опять стало модно выносить и вносить их назад под камеру, если хотелось намекнуть на богатство личной жизни. Даже простое присутствие иконы в кадре — это секси. Как бы намекает, да.

С другой стороны, многие могли не догадаться, что скотина и корм сняты для народности — не так уж далеко Маня от народа и ушла. Тетка жила не шибко богато, и холопов у нее на ферме было только девять. Зато иконы висели гроздьями на каждой стенке, и выносить их перед грехопадением пришлось бы очень долго.

Поразмыслив, Маня обрезала голограмму на «адольфыче». В прикладной видеопсихологии говорили, что запоминается последний кадр,