Гипотеза Дедала - Лев Александрович Наумов Страница 3

В то же время его жена жестами, по-простецки, постоянно расспрашивала меня о чем-то, находящемся либо за пределами моего понимания, либо вне сферы моих интересов. Уже на второй неделе нашего пребывания в Японии это начало изрядно докучать. А ведь шел третий месяц! Кроме того, хозяйские дети вели себя отвратительно. Они не давали мне прохода с самого первого дня, хватали мои книги своими грязными ручонками и мешали всеми мыслимыми способами. Я благодарил небо за то, что мы не взяли с собой наших мальчиков!

Особенно меня поражало и возмущало, что за все это время пахарю не пришло в голову ни сделать замечание жене, ни осадить своих нахальных отпрысков. Впрочем, вскоре я понял: все же они досаждают мне не так сильно, как безразличие хозяина.

Это не лезло ни в какие ворота! Часто ли у него останавливается интересный постоялец?! Если пахарь действительно образован, неужели его не занимает, отчего я не ухожу далеко от дома, а только пишу и читаю, отчего пребываю в задумчивости, отчего взгляд мой пространен… Ладно, пусть не моя работа, но хотя бы тот далекий мир, из которого мы пришли в его дом, должен же вызывать любопытство!.. Должен!

Я начал пытаться спровоцировать интерес пахаря, оставляя на столе книги, открытые на страницах с умопомрачительными иллюстрациями, преисполненными таинственных образов. Решил сильно душиться, курить ароматные сигары за столом, напевать новомодные песенки, чтобы для начала если не привлечь внимание, то вызвать недоуменное возмущение. Однако и это не привело к желаемым результатам. Тогда я принялся самостийно помогать ему. Моя жена заходилась от смеха, когда ее супруг, всю жизнь стремившийся избегать быта, сам убирал на кухне после обеда. Потом я принялся готовить для его семьи. Увидев, что прохудилась бочка во дворе, залатал ее смолой, равно как и течь в крыше, поправил колесо телеги, дверь амбара, починил грабли. Безвозмездно, не ради корысти я совершил множество добрых поступков, а он будто специально не поднимал глаза на все мои дела.

Можно было предположить, что пахарь нем и подслеповат, но память подсказывала, будто мы обменялись парой фраз по прибытии. Впрочем, давность этого эпизода и однообразие моего существования привели к тому, что я уже не мог утверждать с уверенностью, было ли это на самом деле или нет. Что до зрения, то ловкость и темпы работы этого человека в поле доказывали – он видит прекрасно.

Казалось, все приводит к единственному выводу, что хозяин нарочно и демонстративно не обращает на меня внимания. Но разум требовал подтверждений, потому в один прекрасный день я снова решился вызвать его на прямой разговор и не отступать, пока он не ответит.

Пахарь с раннего утра был в поле. Проснувшись заполдень, мне удалось собраться к нему только днем, после, по обыкновению, позднего завтрака. Незадолго до ухода я попытался жестами объяснить его жене, что мог бы отнести ее супругу обед, но мои тщетные пытки привели лишь к тому, что она сама начала варить суп для нас. В раздражении, отчаянии и с пустыми руками я отправился налегке в свой путь по солнцепеку.

Прежде мне не приходило в голову, сколько придется идти. Для меня стало неожиданностью, что хозяин распахал все земли в радиусе, как минимум, двух миль от дома. Причем, насколько я, городской житель, мог судить, ни одно поле не было засеяно. Проходя вслед за плугом, он оставлял борозду пустой, и никто другой тоже не клал в нее семени. Это казалось странным.

– Можно ли поговорить с вами? – от нетерпения выкрикнул я еще на подходе.

– Да, – неожиданно ответил хозяин, причем спокойно и тихо, будто совсем не был удивлен моему появлению.

Любой бы на его месте предположил, что раз постоялец пришел, то, вероятнее всего, дома случилась беда. Этот же и ухом не повел, но, по крайней мере, остановился. Положим, моя улыбка исключала трагический повод, но он так и не поднимал глаз…

Нагнав его и немного отдышавшись, я начал разговор с вопроса несколько бестактного, но в то же время чрезвычайно заинтересовавшего меня по пути сюда:

– Для чего вы распахали так много земли?

– Есть вещи, которые мы просто должны делать, не задаваясь вопросами «почему?» или «для чего?», – ответствовал он, не раздумывая ни секунды.

– Я имею в виду… – мое дыхание все еще было частым, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, – зачем пахать, если вы ничего не сеете?

– В подобных вопросах нет смысла. Тебе все равно никто не ответит, – продолжал он не менее спокойно.

Беседа становилась странной.

– Но кто-то же, наверное, засеет эти поля?

– Я в первую очередь, – ответствовал пахарь.

– А вы сможете? Мне кажется, это не под силу одному человеку…

– Конечно смогу.

Наконец мне удалось отдышаться и прийти в себя, тогда как разговор уверенно стремился в тупик. Лихорадочно пытаясь отыскать пути его развития, я задал не самый разумный вопрос:

– Вы так много работаете… Наверное, вы и соседям помогаете, когда они просят?

– Ни за что. Что бы ни произошло, я пальцем не пошевелю.

Признаться, такой ответ меня удивил.

– Почему?

– Я слишком занят.

Несмотря на мои усилия, беседа не завязывалась. Надежды больше не оставалось. Пожалуй, мне следовало уйти. Однако я предпринял заключительную отчаянную попытку и позвал его с собой. Маловероятно, но что, если он разговорится по дороге?

– Ваша жена варит суп… Вы не проголодались? Быть может, пойдем пообедаем?

– Только за тобой, – ответил хозяин.

Как-никак, это был маленький успех. Тем не менее он стоял и не двигался с места.

– Вы же проголодались? – Мне потребовалось дополнительное подтверждение.

– Разумеется. – Пахарь едва заметно кивнул.

Я не решался сделать первый шаг.

– Садовая примула во сто крат прекраснее дикорастущей, – сказал он внезапно, так и не взглянув на меня.

Наконец все встало на свои места. Полминуты я отказывался верить, потом побледнел и спешно направился в сторону дома. Мне удалось заставить себя оглянуться, лишь отойдя на две сотни шагов. Впрочем, на что я рассчитывал? Хозяин продолжал пахоту как ни в чем не бывало. Теперь можно было идти медленнее, к тому же тяжесть прозрения с каждым шагом отнимала все больше сил.

Сделав небольшой крюк, чтобы пройти мимо жены, которая работала за мольбертом с другой стороны