Лахезис - Юлий Анатольевич Дубов Страница 3

живых я остался один». Веселые хлопцы в данном конкретном случае вовсе не умолкли, просто они отсиживаются в других местах, более безопасных, и надобно отметить, более комфортабельных, но, как сказал однажды Остап Ибрагимович Бендер, заграницы никакой нету, а Мировой океан плещется где-то в районе Жмеринки, так что вполне можно считать, что я один и есть на белом свете из всей нашей задушевной компании. Еще в этой песенке было вот как: «Меня называли орленком в отряде, враги называют орлом». Это, доложу я вам, прямо в самую точку. Орлами — со всех точек зрения — были как раз веселые хлопцы, но у них и интуиция была орлиная, так что, когда те, кому по должности положено, спохватились, в гнезде я остался один. А с них, с тех кому положено, высокое руководство требует орлов. Ну, меня и повысили в должности.

Я ведь, хотя с веселыми хлопцами с самого начала бок о бок шел и старшим партнером числился, никакого прямого отношения к бизнесу не имел. У меня другая сфера ответственности была — внешние связи, и связей этих я накопил за все эти годы хренову тучу: и в администрации, и в правительстве, и в обеих палатах парламента, да и в правоохранительных органах, и везде они у меня с руки кормились, так что никаких оснований для беспокойства у меня просто не могло быть.

Каждый из них, из этих моих внешних связей, прекрасно должен понимать, что случится, стоит мне только рот открыть. Поэтому просто не о чем мне было беспокоиться.

Я в этом совершенно уверен был. Вплоть до сегодняшнего дня.

Тут одно из двух — либо они там совсем разучились мышей ловить, либо, чего не исключаю, кто-то в последний момент решил меня прикрыть и дать мне шанс, но только они за мной заявились по месту прописки. Как теперь деликатно выражаются, по месту регистрации. А у меня там повариха моя, тетя Клава, проживает. Она и дала знать.

Да если бы я хоть на секунду представить себе мог, что пройдет команда развернуться в мою сторону, разве остался бы я тут один, на хозяйстве? Да никогда в жизни! Меня бы через час уже в стране не было. Дружба — это, здорово, конечно, и партнерство — дело святое, только идиотов таких нет — одному за всех расхлебывать. Нет, я все понимаю, есть куча нерешенных вопросов и некоторые активы все еще на виду и юридически не защищены, но активы, они, типа, общие, а жизнь у меня — персонально личная, и проводить ее в мордовских лагерях как-то неохота. Вот так-то.

Как только тетя Клава сообщила, что там по месту прописки происходит, я сразу скумекал, что сейчас разразится оперативно-разыскной тайфун, и вот тут пригодился Бесик, который, на мое счастье, оказался в Москве. Вообще-то мы его и ему подобных давным-давно отодвинули посредством полюбовной договоренности, после чего веселые хлопцы отряхнули прах тяжелых воспоминаний и начали новую светлую жизнь, в которой Бесику и его коллегам места не было, но я для него необременительную строку в своем бюджете сохранил, потому что внешние связи суть понятие размытое, и должен там быть Бесик или нет — этот вопрос до конца не прояснен. Да будь он хоть сто раз душегуб, а вот пригодился же.

И о продуктах позаботился — вся кухня коробками заставлена: консервы, галеты, чай, «Нескафе». На целый месяц хватит, даже если не экономить. Куда мне столько? Он же обещал, что новый паспорт через неделю будет, максимум через десять дней.

Но при всем при этом, квартирка — полное дерьмо. Давненько я в таких лачугах не бывал. Все какое-то облезлое, ободранное, с потолка паутина клочьями свисает. И запах странный — будто здесь что-то жгли, а потом это что-то долго разлагалось, пока не разложилось окончательно на атомы и молекулы. А проветрить нельзя: Бесик строго-настрого приказал ни форточки, ни окна не открывать.

Очень сильно воняет.

Никакого дезодоранта в туалете, как и следовало ожидать, нет. И туалетной бумаги там тоже нет. На сливном бачке стопка аккуратно нарезанных газетных прямоугольников. Из газеты на грузинском языке.

Похоже, что эти газетные обрезки и есть единственное мое развлечение на все время пребывания в конспиративной квартире Бесика. Потому что больше никаких печатных материалов здесь нет. Совсем. Если не считать выцветшей и тоже газетной макулатуры, разложенной в несколько слоев по полу для звукоизоляции, чтобы соседи не услышали, что в пустой квартире над ними кто-то ходит. Макулатура эта тоже на грузинском, так что для организации досуга она бесполезна, а вот на нервы действует. Шуршит. Она шуршит, когда ходишь, что-то шепчет, когда просто стоишь, и еще шевелится сама по себе, как будто сквозняки по квартире гуляют.

А сквозняков здесь нет и не может быть, потому что квартира закупорена наглухо.

Может, там укрылось какое-нибудь существо, под этими газетами, то самое, которое жгли, а оно теперь под газеты заползло и там воняет и шевелится?

А подход к зашторенным окнам заблокирован. Там стоит вдоль всей стены нечто громоздкое, и накрыто оно серой дерюгой. Мешки для картошки из такой дерюги раньше делали.

Я мешковину скинул, подняв облако пыли, и обомлел.

Я ведь, как только понял, что мой «Брегет» умер, сразу же по квартире быстрым шагом прошелся — может, другие какие часы есть, работающие. Так не нашлось никаких часов. Ни ходиков с кукушкой, ни башенных с маятником и перезвоном каждую четверть часа, ни электронной коробчонки с зелеными цифрами на дисплее.

А тут — на тебе.

Обнаружились часы. Но для полного их описания нужен какой-нибудь мировой гений типа Сальвадора Дали, потому что они вполне в его стиле. Потому что это песочные часы, но не какие-нибудь там, а приблизительно с меня ростом. Метр семьдесят. Два полуметровых конуса в кованом чугунном переплете, и в нижнем, на глаз, ведра три речного песка. Судя по количеству песка, владелец этих часов минутами особо не интересовался, а все больше годы отсчитывал. Падает, скажем, в новогоднюю полночь последняя песчинка, он тут же шампанским — бабах! — и начинает новый отсчет времени. Интересно было бы посмотреть, как это у него получалось. Прямо-таки любопытно. Я часы попробовал перевернуть — да куда там! Их пошевелить невозможно. Центнера полтора навскидку, может чуть меньше, но не намного.

Как только это сооружение не провалилось до сих пор к соседям снизу?

А напротив — метрах в двух, у противоположной стены, — нечто еще более удивительное, чего