Петр Краснов - Выпашь Страница 30

Надо молиться… А как будет она молиться, когда она ставила свечи богу Чен-ши-мяо и говорила: — "помилуй меня"?

Она грешная, вся кругом грешная, гадкая и подлая.

Она лежала тихо. Даже и не старалась заснуть. Знала: — не заснет ни за что. Она слушала тихую поступь ночи.

Вдруг, внезапно открывала глаза. Все было то же. Только в узкую щель между занавесей пробивался серебряный луч. Полный месяц светил за окном.

Она долго, вся дрожа под халатиком и одеялом, следила за этим лучем. И ей уже казалось, что кто-то смотрит вместе с этим лучом в ее комнату.

Она долго собиралась с духом. Потом решительно сбрасывала с себя одеяло и вся белая, с золотыми распущенными волосами в два прыжка подходила к окну и раздвигала занавесь… Тяжело, но с облегчением вздыхала.

Никого!

Лунная, алмазами и жемчугами играющая ночь стыла за окном. Из окна небо казалось черным. И мелкие играли по нему чуть видные звезды.

И там, далеко — блестят, блестят, блестят в лунном свете серебряные, снегом покрытые горы.

От окна поддувало зимним холодком.

Валентина Петровна не обращала на это внимания. Схватившись руками за края занавесей, нагнувшись к самому стеклу, она смотрела на далекие горы.

Да… конечно… Они приближались… Во всяком случае они меняли форму.

Появилась серебряная голова Чен-ши-мяо над ними. Выпученные глаза горели ужасною злобою… Он оперся руками о горы. И рядом его «ен-ваны», и между ними Ермократ, такой же огромный, как они, ухватился руками за горный хребет, как за какой-то забор.

Сейчас обопрется и перескочит.

Неизбежное случится.

Будет душить ее Ермократ, как душил он Портоса руками, или задавит красной удавкой, как задавил Шадрина на глухой, лесной заимке. Смерть неизбежна. Но… муки!?…

Время шло. Где-то назойливо жужжало его веретено. Сматывались нитки ее жизни.

Горы останавливались у небосвода. Не видно было больше серебряной головы бога ада. На месте рыжей бороды Ермократа чуть проблескивало вдруг пожелтевшее облачко. Рассвет наступал.

Тогда тихо, пятясь, отступала Валентина Петровна от окна и ложилась в остывшую, холодную постель. Все тело ее тряслось, как в лихорадке. И на мотив "Сказок Гофмана" в мыслях кто-то пел ей странные слова: — "О, приди, приди старушка Муй-пуо, дай нектара забвенья…" Эта песнь звучала гимном — и под него, наконец, заснула измученная Валентина Петровна.

Она проснулась поздно. Через столовую, — там вероятно открыли форточку, — доносились дикие крики:

— А, гад паршивый!.. Язви тя мухи!..

"Отдувалы" шли с уборки.

Сейчас и им была рада Валентина Петровна. Все-таки не духи тьмы, а живые люди.

Валентина Петровна открыла глаза. В спальне был полумрак. Кто-то входил к ней во время сна и задернул занавеси. Диди сидела в кресле у ее ног и внимательно смотрела на хозяйку.

Дверь открылась. Таня с подносом с кофейным прибором вошла в комнату. Она молча ставила прибор. Внимательно вглядывалась в лицо Валентины Петровны: — Опять не спали, барыня… Стоит ли так-то себя мучить… Завтра приедет барин и все по-хорошему будет.

Валентина Петровна виновато потупила глаза и уселась на постели.

"Чего это она в самом деле! Ничего же и нет! Какой может быть Ермократ в Маньчжурии… Нервы разгулялись… Идола испугалась… Картонной куклы, набитой соломой!".

ХLII

Совсем хорошо прошел день. И с ночи она заснула спокойно и крепко. Завтра к полудню вернется с сотней Петрик. Анеля, наверно, тоже подъедет. "Что-то неравнодушна она, кажется, к Кудумцеву? Нашла кого полюбить!.. Ферфаксов куда же лучше. Да и Кудумцев — цыганские романсы запел… Вот вам и война!.. Верно говорит Петрик".

Она проснулась от хриплого, злобного лая Диди у дверей.

"Ну, вот и случилось!" — была ее первая, тревожная мысль… Лунный свет по- вчерашнему сквозил в окна. Еще лежа в постели, Валентина Петровна услышала, как Таня пробежала через столовую и открыла дверь в прихожую. Ее шаги и лай собаки перестали быть слышными.

Дрожащими руками Валентина Петровна зажгла свечу, накинула теплую шубу, обула валеные китайские коты и прошла в столовую. Она вся дрожала.

Хриплый, небывало злой лай ее прелестной и всегда кроткой и ласковой Диди слышался со двора.

"Господи! не сбесилась ли собака? — мелькнуло в голове у Валентины Петровны.

Она поставила свечу на полку буфета и подошла к окну.

Двор был залит лунным светом. Голубые тени отчетливо легли на снег от высокого забора и ворот. Собака лаяла подле них.

Валентина Петровна видела, как Таня подбежала к воротам, приоткрыла калитку.

Диди выскочила за калитку в степь.

"Зачем это она"? — мелькнуло в голове у Валентины Петровны.

С сильно бьющимся сердцем она ждала, что будет дальше.

Таня заглянула в калитку. Должно быть она звала собаку. Потом вдруг бросилась, не закрывая калитки, бегом назад к крыльцу.

Валентина Петровна собрала всю силу воли и со свечой пошла навстречу Тане.

Таня совсем не удивилась, что Валентина Петровна была в прихожей.

— Таня!.. а Диди?..

Таня схватила Валентину Петровичу за рукав ее халата.

— Барыня, — задыхаясь от быстроты бега по лестнице, говорила девушка. — Там такое!.. И сказать нельзя!.. Сраму-то!.. Сраму-то сколько!.. Не дай Бог, кто увидит, да узнает!.. Барыня, скорее… Пока ночь… Пока люди-то, злые… спят пока… берите, что есть у вас… Бензину что-ли… Скипидару… Я сейчас ведерко прихвачу, воды, да мыла… Щетки жесткие… Пока никто не видал… Вот проклятые злобные какие нашлись люди!..

— Что случилось, Таня… Диди?… За кем побежала Диди?

— В поле побежала собака… Вернется, не пропадет… Тут вас спасать надо, барыня… Солдатики чтобы на беду не увидали! Вот беда-то приключилась… Как гром с ясного неба!

Они безшумно ходили по комнатам. Достали бутыль со скипидаром, щетки и тряпки и обе спустились во двор.

Уже перевалившая за казармы луна призрачным светом освещала ворота со стороны полей. Валентина Петровна, ничего не понимая, но смутно догадываясь, что случилось что-то ужасное и гадкое, вышла в поле. Резко задувал ночной, весенний ветер. Нес он с собою мороз. Точно серебряные видения, стояли голые раины и тянули сухие, белесые ветви к небу, как в молитве. Выкрашенные светлой охрой ворота были ярко освещены. По ним резко и грубо тянулись широкие полосы дегтя и над этими наглыми, будто что-то ужасно нехорошее кричащими полосами, блестела свежей кроваво-красной краской сделанная надпись:

— Я здесь!..

Валентина Петровна схватилась рукою с бутылью за грудь. В глазах у ней потемнело.

"Господи!.." — думала она, — "ворота… ведь это… мне… мне… ворота дегтем вымазали!.. Проведали мое страшное прошлое…" Таня поставила ведро на землю. Она торопливо шептала.

— Паскудники!.. Чтоб им!.. Ишь люди!.. Тоже прозываются!.. Без греха!.. До барина бы такое-то не дошло… Наши бы как не пронюхали… На худое их взять…

И ночь не поспят, а сделают… А вот, чтобы на что хорошее встать!..

Скинув шубку, чтобы легче работать, засучив по локоть рукава, Таня ловко и умело смывала и надпись и деготь. Мутные бурые потоки текли по воротам. Не видно стало страшных слов, тряпка со скипидаром впитывала и съедала деготь и краску.

— Барыня, подержите-ка малость ведерко… Я с песком, да мылом протру, вот ничего и видно не будет… А утречком инеем как возьмет, вот никому и вдомек не будет, что тут наделали.

— Таня, а где Диди?

— Погодьте, барыня… Куда же она уйдет? Никуда она далеко не отходила. Вот все как сделаем по-хорошему, я Похилко взбужу. Пусть на коне поскачет, покличет.

Верно за зайцем каким угналась и пошла. Главное, чтобы этого никто не видал.

Она еще раз осмотрела и протерла ворота. — Кажется, чисто… Догадаться трудно.

Таня притоптала землю… Тогда стали кричать и звать Диди.

Уже светало. Исчезли лунные тени. Наступало призрачное, утреннее время, когда ни свет, ни тьма. В казарме слышался шум.

— Идемте, барыня… Нехорошо, если кто нас здесь увидит. А я сейчас Похилко с Григорием пошлю, чтобы поискали по полям… Далеко как ушла Дидишечка наша.

Осторожно, чтобы никого раньше времени не разбудить они прошли в квартиру. Таня спрятала тряпки, тщательно помыла руки.

— Так я пойду, барыня.

— Иди, Таня.

ХLIII

Валентина Петровна бездумно стояла у окна в столовой. Отсюда был виден двор, ворота, и за ними поля. Те поля, где стояла за выпашью маленькая кумирня богу полей.

Она видела, как Таня в большом платке пробежала через двор в казарму, как оттуда вышел Похилко, как прошел из квартиры Григорий и оба исчезли на конюшне.

Ей казалось, что очень много прошло времени, а не прошло и пяти минут, как они вывели поседланных коней, сели на них и протрусили за ворота.