Константин Станюкович - Том 10. Рассказы и повести Страница 30

И, охваченный вдруг миролюбивым чувством, он спросил:

— И зачем, дяденька, убивают друг друга?

— Война.

— А зачем война?

— А зачем ты дерешься с мальчишками?.. Значит, расстройка… Так, братец ты мой, расстройка и между императорами. Наш один против императора, султана и королевны…

— Нашего, значит, зацепили?..

— Из-за турки… Обидно, что Нахимов под Синопом турку ожег… И пошла расстройка… Ну и французского императора наш государь оконфузил… Опять он в амбицию…

— А как оконфузил?

— Очень просто. Французский император не из настоящих… А так, из бродяг… Однако как-никак, а потребовал, чтобы все ему оказали уважение… И все уважили… Стали называть, по положению, братцем… А наш Николай Павлович император не согласился. «Какой, говорит, мне братец из бродяг»… И назвал его для форменности, чтобы не связываться, другом… Понял, Маркушка?

— Понял…

— Вот и дошло до войны… Французский император подбил аглицкую королеву, и пишут нашему: «Не тронь турку». А наш ответил вроде как: «Выкуси, а я не согласен!» — Ну, разумеется, надеялся на свою армию и флот! — прибавил Бугай.

— А у его, дьяволов, стуцер, дяденька!

— Что ж, по правде говоря, и флот с машинами. Эка он палит!! — вдруг оборвал Бугай.

На пристани стояла встревоженная толпа. Преимущественно были женщины с детьми и с пожитками. Среди мужчин — большей частью хилые, больные и старики. Все торопились переезжать на Северную сторону.

Все суетились, и в толпе раздавались восклицания:

— Голубушки… И в слободку он жарит… И несколько хат разметало…

— В улицах ядра и бомбы… Солдат так и бьют… И двух матросок убило. Показались матроски на Театральной улице… И наповал…

— Ребенка убили… Махонький… В кусочки!..

— Не приведи, господи… Ад кромешный!..

— Нашим матросам-то как на баксионах!.. Голубчики!..

— Сказывают, будет штурма…

— Пропали наши домишки… Разорил нас он.

— А Менщик не показывается…

— Корнилов и Нахимов там… Подбадривают!..

— О господи!..

— А дурачок Костя… не боится. Пошел на баксион… Бормочет себе под нос…

— Дедушка, родненький! Возьми и меня! — крикнула одна девочка, подбегая к Бугаю.

— Садись, девочка, около меня. А ты чья? — спросил Бугай, отваливая от пристани.

Худенькая черноглазая девочка заплакала и сквозь слезы отвечала:

— Сирота! Матросская дочь.

— У кого жила?

— У тетеньки. А тетенька ушла… А меня оставила…

— К кому же ты?

— Ни к кому, дедушка… Никого у меня нет.

— Ишь ты!

Но тут же на шлюпке нашлась добрая женщина, которая обещала приютить девочку в Симферополе.

А Бугай дал девочке две серебряные монеты и ласково сказал:

— Пригодится, девочка!

После нескольких рейсов пассажиров уже не было. Бугай с Маркушкой закусили, и лодочник заснул в шлюпке, не обращая внимания на адский рокот.

Привык к нему и Маркушка, и он уже не приводил его в ужас.

Не ужасали его и носилки с мертвыми телами, которые, как груз, складывали на баркас на Графской пристани… И как много этих мертвецов, окровавленных и изуродованных, с черными от пороха лицами, с закрытыми глазами, в ситцевых и холщовых рубахах и исподнях. Почти на всех покойниках не было шинелей, мундиров и сапог.

Маркушка заглядывал в носилки, заглядывал в баркас и невольно искал отца.

И он спросил одного солдата-носильщика:

— Ткаченко, комендор на четвертом баксионе, жив?

— Не знаю, малец… Слышно, там сильно бьют… Оттуда к Корабельной бухте выносят… А мы солдатиков носим… Коих на улице убило.

Маркушка вернулся к ялику.

По-прежнему кругом грохотало. А Бугай спал.

Мальчик опять отошел от ялика и вышел на улицу.

У пристани и Морского клуба сидели солдаты, поставив ружья в козлы. Офицеры курили и о чем-то болтали. Здесь не было видно ни ядер, ни бомб.

Маркушке очень хотелось вблизи увидать их.

Он пробежал между солдатами, добежал до собора… Опять ни ядра, ни бомбы… И он побежал дальше…

Мимо то и дело проносились носилки, перед которыми солдаты расступались и крестились…

Несмолкаемый рокот казался оглушительней. Но Маркушка не обращал на него внимания и побежал по Большой улице…

И вдруг остановился… Он услышал совсем близко резкий свист; несколько ядер шлепались о мостовую. И вслед за тем шипение… Что-то упало, казалось, рядом, что-то вертелось и горело…

— Падай, чертенок!.. — раздался чей-то повелительный голос.

И вслед за тем чьи то руки схватили мальчика за шиворот и пригнули к земле.

В ту же минуту раздался треск, и Маркушка увидал, как осколки разлетелись среди солдат, и раздались стоны.

Маркушка поднялся. Около него стоял моряк — штаб-офицер в солдатской шинели.

— Ты зачем здесь? — сердито спросил моряк.

— Поглядеть.

— На что?

— На ядра…

— Глупый. Хочешь быть убитым? Пошел назад. Брысь! — крикнул моряк.

Маркушка не заставил повторять и побежал со всех ног.

А моряк, улыбнувшись, проводил глазами Маркушку и пошел к оборонительной линии, то и дело прислушиваясь к свисту ядер и невольно наклоняя голову.

У дома главного командира проносили носилки. Маркушка заглянул и увидел знакомого мичмана Михайла Михайловича. Бледный, он слегка стонал.

— Михайла Михайлыч! — воскликнул Маркушка.

— Маркушка! — ласково сказал раненый мичман. — И не смей проситься на бастион… Вот видишь, как там… Понесли меня…

— Поправитесь, Михайла Михайлыч!

— Надеюсь… Легко ранен…

— А тятька, Ткаченко… жив?

— Жив был…

Маркушка проводил несколько минут раненого и, простившись, побежал на пристань.

По дороге он услышал, что убит Корнилов, и принес это известие Бугаю.

Бугай нахмурился, перекрестился и проговорил:

— Другого такого не найдем!.. А ты куда бегал?

Маркушка рассказал, и старый яличник сердито сказал:

— Ой, накладу тебе в кису, если пойдешь… смотреть бомбы!.. Раскровяню твою харю!

К вечеру все стихло. Рокот прекратился. Люди облегченно вздохнули и дышали вечерней прохладой.

Вечер был прелестный. На небе занялись звезды, и море так ласково шептало.

И только огненные хвосты ракет, по временам горевшие в темном небе, да шипение бомб говорили, что смерть еще витает над городом.

Но скоро смолкли и английские батареи.

Маркушка и Бугай пошли домой. Но дома уж не было. Хибарка, в которой они жили, представляла собой развалины, и приятели нашли на ночь приют в одном из целых домиков слободки и решили на другой день перебраться вниз.

«А на баксион к тятьке все-таки сбегаю!» — подумал Маркушка перед тем что заснул.

На следующее утро грохот пальбы разбудил Маркушку.

— Ишь черти! Опять бондировка! — промолвил мальчик, поднимаясь с соломенной подстилки на полу.

Глава VI

После первого ужасного бомбардирования защитники всю ночь исправляли повреждения бастионов и батарей.

Некоторые сильно пострадали. Особенно — третий бастион, почти сравненный с землей.

На нем три раза была переменена орудийная прислуга, убитая или раненая. Ничем не прикрытые, под градом ядер, бомб и гранат, матросы продолжали стрелять по неприятельским батареям, как вдруг неприятельская бомба пробила пороховой погреб и страшный взрыв поднял на воздух часть третьего бастиона и свалил его в ров вместе с орудиями и матросами-артиллеристами.

«Бастион буквально обратился в груду земли; из числа двадцати двух орудий осталось неподбитыми только два, но и при них было лишь пять человек».

Почти все офицеры были убиты или ранены. Сто матросов погибли при взрыве.

Обезображенные и обгорелые трупы их валялись во рву и между орудиями: там груда рук, тут одни головы без туловища, а вдали, среди грохота выстрелов, слышались крики торжествующего врага. Бастион представлял картину полного разрушения, и в течение нескольких минут не мог производить выстрелов из своих двух орудий.

Казалось, исчезла уже «всякая возможность противодействовать артиллерии неприятеля. Оборона на этом пункте была совершенно уничтожена, и на Корабельной стороне (где находился третий бастион) ожидали, что неприятель, пользуясь достигнутым им результатом, немедленно пойдет на штурм», — пишет автор «Истории обороны Севастополя».

Но офицеры и матросы сорок первого экипажа, стоявшего близ бастиона, бросились на помощь третьему бастиону. Скоро загремели выстрелы из двух орудий и на соседней батарее, чтобы отвлечь внимание неприятеля от третьего бастиона, стали кричать «ура» и открыли частый огонь против чужих батарей.