Пантелеймон Романов - Русь (Часть 2) Страница 30

- Тебе бы эту траву-то, Антон, - сказал Сенька кузнецу, - как раз бы подошла, у всех монополок двери бы настежь.

- И значит, воровать прямо смело ходи?

- Смело... известно, смело.

- Да... это получше угодников будет. Там лбом стучи, да еще неизвестно, посмотрят они за скотиной или хлебом либо нет, а тут цапнул сколько надо вот тебе и счастье.

- Трава, говорят, такая была, - сказал тихонько Афоня Сидору, воровать без опаски можно было.

- Сколько ж, скажи на милость, на свете чудес всяких, - сказал Федор, покачав головой, - беда. И все мимо идет, хоть бы краешком зацепило.

Теперь, когда отказались от борьбы за землю и перед глазами у всех в настоящем были только тощие поля, почерневшие избы с худыми крышами да непочиненные мостики и колодцы, - приятно было сидеть и говорить о том, какие чудеса бывали прежде. А может быть, какие-нибудь есть и до сих пор.

- Это и я с каким-нибудь угодником в пай вошел бы, - сказал Андрюшка, сняв рваный картуз и почесав голову, - он бы траву эту доставал, а я бы воровал. Угоднику много ли нужно: свечку потолще поставил, с него и буде...

- Тьфу!.. Как только господь терпит? - сказали старушки с негодованием. Молодые засмеялись.

- Будет оскаляться-то, тут об деле говорят, - крикнул Иван Никитич, который слушал очень внимательно.

- А деревянные запоры тоже разбивает или железо только? - спросил он у Софрона.

- Железо... - ответил неохотно Софрон.

- Только бы железные разбивала, а деревянные-то мы и сами разобьем, сказали дружно все.

Солнце садилось. Трава на выгоне около церкви засырела, и по ней, отфыркиваясь, ходили спутанные лошади. Вечер тихо спускался над деревней, и на противоположной от заката стороне неба уже мерцала бледная, еще не осмотревшаяся звезда.

- Нет, видно, сколько лбом об землю ни бухайся да травы ни ищи, ни черта от этого толку не будет, - сказал, поднимаясь, Захар Кривой. Дождемся того, что хуже побирушек будем. А вот повыпотрошить бы хорошенько кого следовало, - это дело верней бы было.

- Правильно... И свечек ставить не нужно.

XL

Баронесса Нина Черкасская была в тревоге. Валентин, уезжая к Владимиру для продажи земли, сказал, что вернется к вечеру, так как профессору нужны были лошади. Но прошло уже пять суток, а ни его, ни лошадей не было.

В фантастической голове баронессы рождались самые страшные предположения и догадки. Андрей Аполлонович тоже был встревожен долгим и странным отсутствием их общего друга. Сам точный и аккуратный, он, собравшись вечером в день отъезда Валентина ехать в город, надел дорожное пальто и шляпу и даже вышел на подъезд в перчатках и с палкой, чтобы ехать, как только в назначенный час Валентин подкатит к крыльцу.

Но Валентин не подкатывал. И профессор тщетно напрягал зрение, защитив рукой глаза и вглядываясь с подъезда против заходившего солнца в даль дороги.

И когда оказалось, что профессору не на чем выехать, что тройка была только одна, это подействовало на баронессу как неожиданность, приведшая ее в состояние ужаса.

Как всегда, во всех тревожных случаях жизни, она поехала в маленьком шарабане к Тутол-миным.

То обстоятельство, что Павел Иванович был юрист, внушало ей безотчетную уверенность в его неограниченных возможностях разрешать всякие трудные обстоятельства.

- Знаете, чем все кончилось? - спросила Нина, входя в дом. - Кончилось тем, что он пропал. Она безнадежно развела руками.

- Вы скажете, что ожидали этого? От этого не может быть легче. Я сама ожидала этого. Но он пропал с тройкой лошадей, и, благодаря этому, профессору не на чем выехать.

- Да кто пропал? - спросила Ольга Петровна.

- Как кто? - спросила в свою очередь удивленно баронесса Нина. - Он, Валентин. Он уехал уже пять дней тому назад продавать эту ужасную землю. Вы знаете его страсть - прода-вать земли. И он не может никогда удержаться от этих фантазий.

- Все-таки что же тут страшного? Поехал и заехал куда-нибудь. Разве ты не знаешь Валентина?

- Да, я знаю Валентина: он поехал и заехал. Но куда он заехал? - вот в чем вопрос. И потом я не могу сладить с собой. Меня столько раз обманывали, что в голову приходят самые нелепые вещи. Они сами виноваты, что мне приходят в голову такие вещи.

- Какие же именно вещи? - спросил Павел Иванович, несколько закинув голову назад и глядя на баронессу сквозь пенсне.

- Меня мужчины очень обманывали. От меня уезжали с деньгами, с моими бриллиантами, даже кто-то уехал, кажется, со столовым серебром. Но никто еще не уезжал с тройкой лошадей и с кучером. Куда он кучера денет? - спросила баронесса, в возбуждении и тревоге глядя на Павла Ивановича. - И что мне теперь вообще нужно делать?

Павел Иванович несколько растерянно пожал плечами.

- Если сесть и поехать разыскивать его... - сказал он наконец.

- Да, я сейчас же сяду и поеду его разыскивать, - ответила, как эхо, баронесса. - Но на что я сяду? И потом вы знаете профессора. Он такой ребенок, его ни на минуту оставить нельзя одного. Он останется голодным, будет несколько дней ходить в одном и том же белье... потому что для него ничего не существует, кроме высшего. Как я проклинаю иногда это его высшее! Оно доведет его до гибели. А этот несчастный продавец земель, Митенька Воейков, тоже про-пал, или он дома? - И, не дожидаясь ответа, прибавила: Если он тоже пропал, то это лучше, то есть я хочу сказать, что Валентин еще, может быть, найдется. С тех пор, как пришла ему в голову эта несчастная идея об Урале, наша семейная жизнь постоянно висит над пропастью. Андрей Аполлонович сейчас даже не может работать - так он обеспокоен. Я сама не могла бы работать на его месте.

- Если ты сейчас так беспокоишься, то что же ты будешь делать, когда он действительно уедет на Урал?

- Я сама не знаю, что я буду делать, когда он уедет на Урал, - отвечала баронесса, не замечая насмешливого тона и улыбки, как она никогда и нигде их не замечала.

- Я только молю бога, чтобы он исчез как-нибудь неожиданно. Может быть, это будет не так тяжело. Но без тройки, - прибавила она, помолчав, - потому что не могу же я на всех наготовиться троек. Да. Вот! Самое главное. Совсем забыла. Я с тем, собственно, и приехала. Мне пришла в голову страшная мысль. Я до сих пор никогда не останавливалась на вопросе о нашем материальном положении. Это, конечно, естественно, потому что я женщина. Я поняла только тогда, что оно стало хуже, когда Валентин пропал с этой злополучной тройкой и профес-сору оказалось не на чем выехать в город. Откуда прежде брались тройки, я не знаю. Знаю только, что их всегда было много. Но с каких пор они стали уменьшаться и дошли до одной, я совершенно не помню. Может быть, это в конце концов приведет бог знает к чему. Я даже боюсь думать об этом.

- Да, вам действительно нужно подумать, - сказала Ольга Петровна.

- Исчезновение Валентина и меня навело на мысль об этом, - сказала баронесса - У тебя есть Павел Иванович, который думает за тебя. Но профессор никогда не мог догадаться меня заменить. Здесь нужен мужчина и мужчина, а я, женщина, должна смотреть за всем и за ними обоими. Павел Иванович, если для распутывания наших дел потребуются какие-нибудь законы (я не знаю, какие законы могут потребоваться), я тогда обращусь к вам. Профессор знает только свои научные законы, которые совершенно здесь не годятся. И я вообще не знаю, на что они годятся.

Когда баронесса Нина вернулась домой, она вошла, не снимая шляпки и перчаток, в светел-ку профессора. Напугав его своим взволнованным и в то же время торжественно замкнутым видом, она прямо приступила к делу.

Сев на стул против растерянно поглядывавшего на нее профессора, она сказала:

- Андрей Аполлонович, вы - мужчина. Не отрицайте и не возражайте мне, пока я не выскажу всего. Наша семейная жизнь висит над пропастью. Валентин пропал бесследно. Тройка пропала бесследно. И вам не на чем ехать в город или я не знаю куда. Но, словом, вам не на чем ехать. Вы поняли смысл этого?

- Ma chere... - сказал испуганно Андрей Аполлонович, ничего не поняв. Он, моргая и придерживая рукой мочку очков, смотрел на жену.

- Если вы не бросите сейчас же своих законов... я говорю про научные ваши законы, применения которых я до сих пор не вижу... Не вижу, не вижу! сказала она решительно, поднимая руку ладонью к профессору в знак того, что все его оправдания бесполезны. - С рабочими могут разговаривать только мужчины. Я слышала, как с ними говорил управляющий, и не поняла ни одного слова. Я не знаю ни одного рабочего слова. И, очевидно, они таковы, что не всякая женщина может их знать. Вы должны заняться этим. Вы должны призвать управляю-щего и спросить у него, куда делись тройки. Раз... - сказала баронесса, прикоснувшись пальцем к краю стола. - Вы должны просмотреть у него книги, такие толстые, со шнурами. Два... Я никогда не знала, причем тут эти шнуры. Но все равно. Вы должны принять все меры, иначе я не знаю, чем это кончится. Валентина я не прошу об этом, потому что это ужасный человек. И он когда-нибудь разрушит все наше счастье. Конечно, вам мое счастье не дорого, - сказала она, к ужасу профессора, обиженным, почти ледяным тоном, поэтому одна я принуждена заботить-ся о нашем счастье и о вас обоих. Не делайте испуганных глаз. Я вас поняла давно. Вам дороже ваши законы. Я сказала все. Вы меня поняли? Да?