Виктор Ревунов - Холмы России Страница 31

- Нет?

- Так нельзя.

- Стыдно мне.

- Вспомни, как я на берегу валялась. Тошно. Я теперь за жизнь семерых родила бы, только не это. Тошно и грязно.

Катя тронула одну руку Фени, потом другую: не знала, как успокоить ее.

- Ты не волнуйся.

- Напиши ему.

- Стыдно.

- Так что же ты решила?

- Не знаю.

- Меня послушай, и никого больше, даже себя не слушай. Напиши ему. Что ответит? И все равно не бойся. Родится малыш. Не губи. Радоваться будешь, как пойдет по лужку, цветок тебе в кулачонке принесет - "мама"...

Слезы вдруг обожгли глаза Фени.

- Напиши. Чего боимся, когда это радость дитю своему солнце открыть, луга, Угру нашу, всю жизнь, себя - самое родное? У вас все любить его будут... Дай я напишу ему,- с решимостью сказала Феня.

- Нет. Сама напишу. Нет.

- Чего же ты стыдишься?

- Не знаю. А стыдно. Как я напишу ему? Был бы он рядом, как Киря с тобой,- сказала Катя просто, а получился намек, что и у Фени не было смелости.

Она ответила:

- Я замужняя и скрыть хотела. Это совестно. Хоть и любовь, а для людей загуляла, с парнем связалась. Как в норот я попала. Так что себя со мной не равняй. Не сделай глупость такую. Стыда тут никакого нет, что с тобой случилось. Все люди - и любим и целуемся. Радости всем только подавай. А за них заботами платить надо. Боишься, что Федю побеспокоишь? А он, может, тебя в охапку возьмет, такую ношу, да хоть на край земли понесет. Не унижай себя. Погордись лучше, что такая в тебе жизнь горячая, что новую жизнь заварила.

Он, Катя, сам дрожит, поди, как бы ты его не забыла.

А тут с тобой он живым связан. Напиши ему,- с ласковостью попросила Феня и добавила:-Давай вместе напишем.

Катя принесла из больницы бумагу, карандаш.

~ Прежде всего так. Пиши: "Родной Федя..." - начала диктовать Феня.

Катя написала. Бумага лежала на скамейке, и буквы на неровностях искривлялись.

- Ничего, ничего,- сказала Феня.- Ясно, что не дома за столом писала. Не простое это письмо... "Родной Федя..." Написала?

Катя разорвала лист бумаги, взяла другой и на этом листке написала по-своему: "Феденька, родимый..."

- Можно и так. Так даже лучше,- согласилась Феня и задумалась.

- "Живем мы хорошо",- продолжала Катя.

Феня засмеялась.

- Напиши еще, что картошку убрали, а сейчас капусту рубим...

- Главное надо сказать.

- "Не решаюсь сказать тебе..." - так?

- Нет! - отвергла Феня эти слова.- Катюша, вот что ты напиши: "Феденька, родимый... Радостная я хожу сейчас... Скоро у нас с тобой будет большой праздник.

Рожу весной. Ребеночек у нас будет. Это любовь наша и счастье наше с тобой, Феденька..."

Катя, словно боясь, что вдруг пропадут эти слова, быстро-быстро написала.

- Все,- сказала Феня.-А теперь беги за конвертом. Найди.

Катя принесла и конверт. Письмо запечатали, написали адрес.

- А теперь пойдем опустим. При мне опустишь.

Почтовый ящик на бревенчатой стене больницы. Катя 01 крыла железный козырек его.

- Опускай же,- и Феня с улыбкой подтолкнула Катю.

Письмо скользнуло в ящик, стукнулось о дно его, и Катя улыбнулась: легче теперь на душе.

- Спасибо тебе,- сказала она Фене и, прощаясь, поглядела в ее глаза: неужели Кире так и не передаст ничего?

- Не надо. Не опомнюсь никак. Хоть отдышаться...

А тебе через недельку ответ будет. Жди. Хороший будет ответ.

"Своему не поверила, а вот в чужое верит",- подумала Катя.

И только скрылась она, как к скамейке, где сидела Феня, подошла Анфиса, разглядывая племянницу с грустью и удивленим.

- Золотко ты мое, жива и по волюшке ходишь!

Феню не радовал приход тетки: хотела побыть одна, уставала от разговоров, в которых была для нее понятая ею бессмысленность. Не они управляли жизнью, а жизнь без особых разговоров, намеков и мудрых предложений, часто одной случайностью утверждала свое.

- Тут тебе, слышала я, и вареньице люди приносят, будто у меня ничего и нет, такая я бедная,- говорила Анфиса, развязывая на горлаче платок. Поставила горлач па лавку, пальцем подхватила с крутого бока капельку смородинового варенья и облизала палец.- Пчелка того не наносит, что я наносила в свой дом. С каждого кусточка, с листочка по капельке, а накапало, хоть всю зиму сладись. Вот как выпишут, отсюда ко мне пойдешь. Нечего тебе там в пустом доме с тенью жить. Жила бы со мной, не натворила бы,- и Анфиса поднесла платок к глазам.

- Не вернешь уже, тетя. Так зачем говорить об этом?

- По ногам бы тебя связала да по рукам, а не пустила. Ребеночка забоялась, одного. Пусть бы рос да бегал у меня. А ты хоть на все четыре стороны. Знала бы, что в моем гнездышке твое растет. Заколоти избу, колоду эту проклятую. Не было там счастья и не будет. А живи у меня. Твое, как у матери, а там, как у хозяина. Хоть и нет его, а таится он, за каждым шагом смотрит. У меня воля твоя, как девичья. Когда явилась, когда легла, кто в гости пришел, никто не попрекнет.

- Я и сама думала. В избу не пойду. Тошно ведь там.

- Вот как я твое сердце чую. Все чуяла, а упустила...

Он-то приходил? Жалел, поди?

- Не хочу я никого видеть. Не хочу! Никто мне не нужен. Дайте посидеть спокойно.

- Сиди, веточка ты моя зеленая. Не тревожу тебя, а укрыть хочу от непогодки листики твои беспокойные.., А ему в тюрьму письмо написала, как раз после праздников.

Феня с настороженностью спросила:

- Что написали?

- Про любовь твою, чтоб его, лиходея этого, до печенок пробрало.

- Зачем? Я не просила. Моя жизнь, я решаю. А вы...

а вы уродуете. Зачем сделали? Какой уж он есть... А мучить-то его зачем?

Эти слова Фени кольнули, как жалом, Анфису.

- Или жалеешь? Вот погоди, как он тебя пожалеет.

Пусть побесится, переживет. Лучше там, чем здесь. Сюда И не придет, к разбитому корыту. Там перегорит, охладится. А то на глазах твоих огнем замечется. Полымя захотела?

- Так ведь он же натворит что-нибудь.

- Пусть,- прошептала Анфиса.- Замок потяжелее найдут. Век не выйдет. А ты живи, обнимайся.

- Подлое вы сделали,- сказала Феия и отвернулась.

- Для тебя сделала. Об счастье твоем забочусь. А ты вот как благодаришь.

Феня поднялась. Сумрак замелькал в ее глазах, в голове тупо ударило.

- Чуть хожу, а уйду я отсюда куда глаза глядят.

Уйду!

И ке в силах стоять, она села на землю. Анфиса кинулась к ней.

- Что ты!

Феня неподвижно глядела на закат. Бескрайние, уходящие к лиловой горе поля облаков, и на тех полях - заиндевелые деревья, ряды белых и розовых стогов, дорога темная в одной стороне, а в другой - в малиновом огне, она, Феня, будто бы стоит на этой дороге.

А через три дня Феня уехала в Москву, на квартиру Полины Петровны: она дала ей свой адрес и ключ.

Феня не хотела оставаться на хуторе - металась, как мечутся птицы, когда приходит пора отлетать, гонит их в чужую сторону холод и грусть замолкших полей.

С Анфисой Феня даже не простилась: видеть не хотела за ее письмо к Мите.

- Верно ли ты сделала?- после отъезда Фени спросил сестру Родион Петрович, который считал, что сестра касалась чужой жизни.

- Я ей только помогла. Хорошо, что уехала. Москва для нее - самое лучшее лекарство и средство прийти в себя после такого потрясения. Так обычно и бывает. Ее тут все тяготит. А там все новое. Она скоро забудет свои несчастья. Вернется совсем другим человеком, если захочет вернуться.

Этот разговор Полины Петровны с братом происходил на крыльце, слабо пригретом осенним солнцем, свет которого в березняке был с желто-зеленой холодной тусклинкой.

Полина Петровна перебирала грибы - белые с шоколадно-бурыми шляпками: совсем маленькие, с наперсток, она откладывала для маринования, покрупнее-на засушку.

Родион Петрович напильником вострил зубцы - большие крючки для жерлиц, которые собирался поставить сегодня вечером.

- Как бы Кнрьпп 1;е бросился за ней,-предположил Родион Петров!;".

- Этого ему нс следует делать. Надо чуть обождать, а может, и больше набраться терпения. Если была любовь, то она и воскреснет. Так ему и скажи.

- Лучше ты ск?Ж|!.

- Я думаю, он " сг.м поГшет.

Едва произнесла это По-чикз Петровна, как к крыльцу подошел Кирьян в ватнике, перетянутом ремнем. За спиной ружье с воронено-синим отливом стволов.

Посуровело как-то лицо, строже стал взгляд.

- Полина Петровна, можно вас только на минутку?- сказал Кирьян.

Полина Петровна и Кирьян прошли по тропке к Угре.

Сквозило холодом от воды, свинцово неподвижной под озяблыми кустами черных и серебристо-серых ольх в шорохе тихо опадавших листьев.

Скажите, вы ей посоветовали уехать?- спросил Кирьян.

- Нет. Она хотела бежать отсюда.

- Куда же?

- Не знаю.

- Вы дадите мне адрес?

- Хочешь поехать к ней?

Между ними пролетел лист, упал в еще зеленую траву.

- Я говорила, что она не может простить себе эту историю. Потерпи. Прошлое сейчас будет чужим между вами. Пусть она отогреется, Киря. Она сама найдет пути, встретится с тобой. Вынеси эту разлуку. Потому вы и мужчины, что можете многое вынести с мужеством. Пусть пройдет время. Будет новое. Вот падают листья - это уже прошлое. А будущее на той же ветке, в почках, которые оставили весне эти лпстья.