Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы Страница 31

Она сунула карту в сумочку и задула свечу.

- ... А это ты сама рисовала? - спросил ее Николинька шепотом, когда они вышли из спальни. Он рассудил про себя, что то, что оба они босы, очень кстати ввиду конспирации.

- Конечно, сама. У меня и наоборот есть: черное на белом. Как тот фиал. Но это не я придумала.

- А кто?

- Моя бабушка. У меня была только одна бабушка... Она в юности все рисовала тенью. Мне тоже нравится, но не всегда. Эта картинка так лучше, потому что виднее. Эй, цс-с! - Она вдруг подняла ладонь к его рту, хотя он молчал. - Что это у вас там?

Он покорно прислушался.

- Это... ничего. Ничего не слышно, - сообщил он.

- А сверчок?

- А, сверчок! Ну да, сверчок есть.

- Ишь ты! В саду? Ах нет, не в саду, потому что очень уж громко.

- Да он под ванной, - объяснил Николинька. - Я его раз видел.

- Ты видел сверчка?! - почти вскрикнула Лика. Было похоже, она забыла про конспирацию.

- А что? Что тут особенного? - Он нерешительно взглянул на нее.

- Ну как же! Тебе повезло, ведь это такая редкость. А ты о чем-нибудь его попросил?

- Как это?

- А, ты не знаешь... Ну ладно.

Они уже сошли с лестницы, и она, обогнав его, с силой дернула на себя створки дверей в зале. Петли протяжно заскрипели.

- Нашумим мы здесь, - сказала она тихо. - А, вздор. Они крепко спят, я знаю.

Она сделала шаг вперед и исчезла в проеме. Николинька поспешил за ней. Древний паркет, однако, был крепок - ни одна досточка не шелохнулась. Где-то уже далеко впереди и совсем беззвучно Лика скользила во тьме, словно плыла. Белая ее ночнушка маячила меж грузных теней, похожих ночью на суда в море. Она уже перешла зал. Тут Николинька разглядел, что здесь, в воздухе, был всюду разлит особенный мглистый свет, ровный и неподвижный. Зрение обострялось в нем. И все предметы вокруг, даже на том конце зала - часовой шкап (часы не шли), сервант, рояль, этажерка, расставленные у стен, - все было отчетливей и холодней, чем у него в спальне. Ему почудилось тоже, что люстра под потолком звенит хрусталиками своих подвесков. Это могло быть так в самом деле. Токи воздуха, едва заметные у дверей, касались висков и пошевеливали тонкие шторы на окнах. И все тут было как мрамор, твердым и нежилым.

Лика меж тем подошла к зеркалу. Даже вблизи ее шаг не был совсем слышен, что было странно. Проследив взглядом за ней, Николинька увидел, что в зеркальном стекле предметы вытянулись, как тени, и стали еще бесцветней, но больше и резче, чем наяву. Казалось, что сонные громады тонут на дне зеркал: в трюмо, где стояла Лика, и в зеркале справа, у камина.

- Интересно, - голос ее был глух. - Чей этот дом был прежде? - Она придвинула лоб совсем к стеклу. - Отец говорил, - продолжала она, вглядываясь в себя, - что лет сорок назад здесь была дача Берии. Он тут держал наложниц - самых пылких. Знаешь ты, что такое наложницы?

Николинька кивнул. Он тоже подступил к зеркалу.

- Так вот. Он устраивал им фейерверк и купал в вине. А потом - раз сюда приехал с а м ... ну, тот, главный. Провел тут ночь и уехал. Но Берия после того их всех убил. Здесь же, в доме.

- Почему? - спросил Николинька, вздрогнув.

- А потому, что не мог стерпеть, чтобы они были еще чьи-то, кроме него. Я это могу понять. Я б и не пикнула.

Она отдернула от стекла лоб и скользнула прочь. На зеркале сползся тусклый блик от ее кожи. Она уже была у окна - смотрела в сад.

Мрачно сопя, Николинька прошел к ней - взглянуть, на что она смотрит. Но сквозь тюль в окне не было видно ничего.

- Дверь у вас на ночь запирается? - спросила Лика.

- Да. На ключ. И еще там решетка. - Он подумал. - Ее нельзя открыть без отца.

- Понятно.

Руки ее легли на бедра, она слегка вздернула край ночнушки вверх так, что вышло нечто вроде коротенькой юбочки, и повертела ею. Потом отпустила ее, взялась пальцами за бант у плеча и с силой рванула кончик. Бант развязался, одна лямка упала.

- Ты что... э... э... хочешь раздеться? - спросил Николинька робко.

- Куда уж; я и так без трусов, - сказала она с смешком, не оборачиваясь к нему. - Теплая ночь. Жаль, что нельзя в сад выйти. И жалко, что нет луны.

- В сад, в сад, - повторил он, морща лоб. - В сад выйти можно, объявил он так, будто это само только что пришло ему в голову. - Нужно для этого выдернуть винт из той рамы.

Он отвел край шторы. Лика отступила, и, встав на цыпочки, он потянулся мимо нее вверх - всем телом и рукой. Его роста как раз хватило на то, чтобы достать до перекладины над фрамугой.

- Он... э... э... он тугой, - выговорил он спустя минуту сдавленно. Плохо лезет...

- Брось. Будем тут сидеть, - сказала Лика. Она, однако ж, с любопытством разглядывала вытянувшегося и повисшего почти над ней Николиньку. - Слушай, - спросила она, подняв лямку и опять ее завязав, - а ты и правда понимаешь в математике?

- Еще в физике, - с готовностью кивнул он. Винт он оставил в покое.

- А сказки любишь?

- Какие?

- Ну, какие-нибудь. Андерсена. Или Тика.

- Нет, не очень. - Он оживился. - Вот, я могу вам показать, какие я книжки люблю. Хотите? Хотите? - Он затоптался перед ней.

- Опять на вы. Я хочу, чтоб ты говорил мне ты. А книжки тоже хочу. Они где? Там? - она ткнула вверх.

- Нет, там тоже, но там другие. Главные здесь. Рядом. Пойдем, - заспешил он.

- Ну, пойдем.

Они прошли через кухню, мимо ванной, где сверчок сразу стих от их шагов, и оказались в тесной квадратной комнате, обшитой деревом наподобье веранды и почему-то с морским кругом на стене. Из-за круга и еще двухъярусной койки в углу отец называл комнату "субмариной". Ее использовали как кабинет. Тут был стеллаж с стопкой старых газет (рассованных вообще по всему дому), телефон, а также несколько полок с книгами. Рабочее кресло и стол занимали главную часть места.

- Да, а спички? Спички-то? у вас... у тебя с собой? - спросил Николинька беспокойно.

- С собой, с собой.

Бок коробка пустил дым, комната зашаталась от всполошившейся тени.

- О, да тут и свеча есть, - сказала Лика. - Правда, дурацкая...

Она выкатила на стол зеленый шар с фитилем, до тех пор погрязавший в вазе, и зажгла его. Шар загорелся с заминкой. Николинька меж тем был уже возле полок.

- Вот это тут по квантовой механике, - говорил он, тыча пальцем в стекло и извинительно улыбаясь. - Это, конечно, все популярные, да, все, но я - я - я недавно еще думал, что популярные книжки тоже важно читать. Недавно! - повторил он с значением. - А теперь - ну, теперь-то я так не думаю. Я теперь думаю так, что... - Он хотел рассказать ей про Пригожина и принцип нестабильности, который только что изучил.

- Слушай, - сказала Лика, - мне как-то зябко... после зала.

Она села в кресло с ногами, натянув ночнушку себе на колени. Николинька в затруднении повертел головой. Ему наоборот было жарко и хотелось говорить.

- Скажи, - спросила она. - А ты знаешь, что такое дом терпимости?

Он засопел удивленно, с видимой неохотой отходя мыслью от книг.

- Терпимости, терпимости, - повторил он. - Нет. Там что-то терпят?

Она кивнула.

- Там продают девочек - на время. И они терпят, когда их любят. Как видно, он такой возможности не ждал.

- А... зачем? - спросил он, нахмурясь.

- Потому что нельзя же всех их заставить. Некоторых нужно купить. Деньги - одна из сил. Впрочем, конечно, кровь надежней... - Она перебила себя. - А у твоего отца есть подружка?

- Есть, - он стесненно кашлянул.

- Ах вот как! я не знала. Она красивая?

- Кажется... кажется, да.

- А тебе какие нравятся?

- То есть как?

- Ну - темные, белобрысые, рыжие? Или какие?

Он еще больше смутился. Она усмехнулась.

- Ладно, не буду. А сколько ей лет?

- Кому?

- Подружке твоего папы.

- Двадцать два, - ответил он тотчас. - И шесть месяцев.

То, что касалось цифр, он знал все в их доме.

- Ага. А мне шестнадцать. И девять месяцев. - Она чему-то рассмеялась. Потом вздохнула. - Жаль, что завтра уже уезжать... В эту санаторию. Скучища там, наверно... - Она примолкла, но тотчас хлопнула ладошкой об стол. - Ну ладно, все. Слушай. Я тебе буду сказку рассказывать.

Поняв, что книг ей показать не удастся, Николинька с сожалением отошел прочь от шкафов и сел на койку в углу. Свечка коптила, пуская грязные капли по зеленым бокам.

- Так вот, сказка, - сказала Лика. - Есть сказка про то, какую песню поет паук своим мухам. Но... - она помедлила. - Это страшная сказка. Я тебе лучше расскажу другую - про сверчка и цветы. Только ты внимательно слушай. И не усни - договорились? Так вот. В одном саду росло девять цветов. Они вместе были, как радуга. Их звали... - Лика вдруг завела глаза и стала быстро, шепотом бормотать: - Асанда, Гисанда, Люмина, Кларина, Изильда, Лорена, Сонора, Солита и Нико. Они были все сестры, объяснила она. - И в этом саду жил сверчок. Он был их кузен - двоюродный братец. Он всех их любил. Днем он старался не петь, чтоб его не поймали мальчишки, а когда наступала ночь, он выходил на лужайку к цветам и принимался наигрывать на своей свирели. А в доме жил одинокий садовник это он-то и вырастил те цветы, поливал их и холил изо дня в день. Но вот однажды к вечеру на западе собралась гроза. Солнце кануло в ней. По небу летели огромные тучи, и гром гремел так, будто где-то в горах случился обвал. Ветер качал кусты и деревья, а дождь налил лужи по всему саду. Но цветы ничего этого не боялись, так как у них были крепкие стебли и корни глубоко в земле. Боялся один сверчок. Но он спрятался под крыльцо, а потом, когда дождевые ручьи доползли и туда, а дождевые черви завели там танцы, залез в дом к садовнику. Тут он обсох и согрелся и уже совсем было думал запеть, как вдруг в дверь постучали. Гроза как раз разразилась в полную силу. Садовник тотчас открыл, ибо был человек добрый и набожный. Открыл - и отпрянул в испуге, такая прекрасная девушка вошла к нему в дом. Она не сказала ему, кто она и откуда. Но так как бедняжка промокла, то он тотчас принес ей сухое платье, усадил к огню, накормил, а ночью уложил спать на перину под теплое одеяло. И, конечно, не мог налюбоваться своей гостьей. Он так ее полюбил, что наутро, когда солнце блеснуло и она собралась уходить, встал перед ней на колени и предложил ей руку и сердце. Но она в ответ лишь качала своей милой головкой и улыбалась ему. "Что же мне сделать, чтоб ты осталась со - воскликнул тогда садовник в отчаянии. "Только одно, - сказала она. А голос у нее был нежен, как полевой колокольчик. - Исполни это, и я стану твоей." - " Но что же я должен исполнить?" - " В твоем саду, я знаю, растут прекрасные цветы. Срежь их и свей для меня венок. Этот венок будет свадебный дар. В нем я стану твоей невестой". Садовник опечалился. Ибо он очень любил цветы, и ему жаль было их резать. Он замолчал, опустил глаза, а когда опять поднял их, девушки уже не было. Сверчок, который все слышал (так как провел всю ночь в доме), поспешил в сад и рассказал цветам о том, что случилось. Долго молчали в ответ цветы. Наконец, самая старшая, Асанда, сказала: "Вот уже август, и мы скоро завянем. Но это не страшно, ведь мы не цветы, а феи. Осенью мы уйдем туда, откуда пришли весной. Но мы отплатим нашему доброму хозяину за все, что он для нас сделал". И так и случилось. Садовник вдруг стал богат, знаменит как ученый и как поэт и написал много прекрасных и умных книжек. Ибо фея удачи и фея славы, фея молодости и фея силы, фея поэзии и фея знаний - все были с ним. Только их нельзя было видеть. Одна лишь младшая - Нико, фея женских сердец, ничем не могла помочь ему. Ибо он любил ту чудесную незнакомку, а та была злой волшебницей Эритой, и Нико была не в силах смягчить ее черствое сердце. Любовь мучила бывшего садовника все сильней и сильней. Прекрасная незнакомка не уходила из его души, и даже Солита, фея забвения, была тут бессильна. Сердце его разбилось, и настал день, когда он сам захотел уйти навек из своего прекрасного сада. Тогда Сонора, фея смерти, освободила его от уз, и две птицы спустились за ним из выси. У одной были перья железные, а у другой золотые, и они понесли садовника вверх, в ту тьму, которая соткана из света. Все девять фей горько плакали, а потом решили отомстить злой Эрите, хозяйке человеческих тел. И они забрали у ней то, чем приворожила она когда-то ночью садовника: ее красоту. И она стала безобразна, как ее сердце. С тех пор, в отместку, она ищет людей таких же злых, как она, и делает их пр екрасными на вид. Но их легко распознать, ибо феи не любят их и не дарят им своих подарков. А красоту Эриты они хранят у себя. Их верный братец сверчок поет по ночам под окнами у людей и дает феям знать, кого из них любят и чтут люди. За это феи шлют людям дары. И если сверчок их попросит, они могут дать - на время - и красоту Эриты: тем, кто любит их всех - так, как любил садовник. Но это редко бывает.