Виль Липатов - Сказание о директоре Прончатове Страница 31

- Тут такой фокус! - хлопотливо молвил он, ставя четверть на пирс. Ее, родненькую, так не удержишь, так я сумку в приспособлении имею. Во, гляди, ребята, какая приспособления!

Под огромным плащом сторожа, на боку, висела холщовая сумка.

- Она себе спокойно висить и головой мне под мышку тычется! - радостно объяснил сторож. - Да ты мне бутыль в два раза боле дай, я ее снесу в тайности. Ты мне только бутыль дай! Дай мне только бутыль!

Шел четвертый час ночи, висело темное, сырое небо, затаился гигантской змеей в запани плот, туман бинтом прикасался к щекам людей, но сплавщики хохотали отчаянно. А когда они прохохотали, когда сумели унять себя, в тишине раздался сонный голос:

- Ты гляди-ка! У них целая четверть! Хитрюки!

Перегнувшись через поручни, смутно белея лицом, смотрел на пирс с "Латвии" первый помощник капитана Валька Чирков. Еще раз удивившись, он протер глаза, сразу проснулся и деловито сказал:

- Олег Олегович, чего же стоите! Идите в каюту, я разом закуску соображу.

- Ну нет! - решительно ответил Прончатов. - К твою каюту, бабский ты прихвостень, девкин ты гребешок, мы не пойдем. Мы будем пить водку в каюте славного капитана Бориса Зиновеевича Валова... Ты нас приглашаешь, Борис?

- Рад вам! - ответил капитан и повернулся к Вальке Чиркову: - Разбуди механика Уткина. Без него на "Латвии" водку не пьют.

В каюте жарко горели плафоны, люстры, струились кремовым шелком занавески, по зеленому линкрусту ползли экзотические цветы. В поролоновых креслах, на поролоновых диванах сидели речники и сплавщики, попирая кирзовыми сапогами пушистые ковры; висели над ними два любимых капитаном эстампа - черная девушка на фоне черного солнца и желтый японец на фоне желтого моря.

Речники, сплавщики, директор Прончатов и главный инженер выпили недавно по граненому стакану водки, краснолицые, отчаянно веселые, ждали, когда сторож-виночерпий разольет по второй. Старик щурился на стаканы, измерял стекло ногтем большого пальца, хмуро покачивал лохматой головой.

- Сто мало, полтораста много, лей по двести пятьдесят, - бормотал старик. - Ты с мое поживи, тогда водку без оплошки наливать будешь... Ты с мое поживи...

Хорошо было в капитанской каюте! Что граненый стакан водки речникам и сплавщикам - только чуточку покраснели, расстегнули верхние пуговицы глухих рубашек, вольно развалились в креслах и на диванах. Окрепли, налились силой руки ребят, повеселели красные от бессонницы глаза, в ноющих поясницах волнообразно перекатывалось тепло.

- Как в аптеке! - сам себя похвалил старик сторож, но предостерегающе поднял руку. - Погоди, парни, пить!

Старик начал хлопотливо готовить закуску: клал на толстые ломти хлеба толстые куски колбасы и ветчины, резал сало, соленые огурцы, сдирал кожу с жемчужной вяленой стерляди. Сторож делал все это, а сплавщики и речники внимательно, напряженно, словно происходило самое главное, нужное, смотрели на руки старика. Пощелкивала батареями водяного отопления теплая тишина, полная ожидания радостного, необходимого, всем приятного. Стараясь сдерживать беспричинную улыбку, сдвигал на переносице крупные брови Семка Безродный.

- Ну, теперя выпивайте! - ожесточенно сказал старик. - Я по причине нахождения на посту службы не могу, а вы, ребята, выпивайте.

Громадные ладони, протянувшись, накрыли стаканы, бережно подняли их, неторопливо понесли ко ртам. По сибирским традициям все делалось чинно, обстоятельно, без спешки; ребята старательно показывали равнодушие к водке, к закуске.

- Погоди, ребята! - вдруг попросил Прончатов. - Один момент! -Он внимательно посмотрел на стакан, покачал головой. - Не люблю телячьи нежности, но мне хочется выпить за Семку! За него, братцы!

Прончатов подошел к Безродному, негромко прикоснулся стаканом к Семкиному стакану, спокойно продолжил:

- За твою удачу, Семка!

Гости капитанской каюты опять медленно поднесли стаканы ко ртам, но снова не выпили: хлопотливо вскочив, старик сторож схватил рюмку, торопливо налил в нее немного водки, повернулся к директору.

- Ты, Олег Олегович, хуть меня свольняй с работы, но за Семку и я должен выпить! - сказал он. - По такому случаю должен каждый выпить! Будь здоров, Семен сын Алексей! - вдруг по-фельдфебельски закричал сторож. - Ура! Ура!

Сплавщики выпили, покрякав для порядку, наклонились над столом. Ели они опрятно, беззвучно, деликатно прикрыв ладонями рты. Уютно, радостно, тепло было в капитанской каюте; переполняла ее радость тесной дружбы, взаимоприязнь людей, живущих семь месяцев в году одной семьей, простота отношений, свойственная сибирякам.

- Из Семки ловкий плотовщик вышел! - негромко сказал старший по возрасту сплавщик. - Борис Зиновеевич еще на "Смелом" бегал, когда я приметил, что из Семки толк будет. Ну-ка, думаю, пригребу его в бригаду, а он вот что... Сам в бригадиры вышел! Ты его мальчонкой должен помнить, Борис Зиновеевич! Помнишь, поди?

- Помню! - негромко ответил капитан. - Семен с Яромой работал!

- Во-воо! Ловкость в Семке есть, душу дерева чувствоват, реку понимат... Ежели ему еще строгого ума набраться, то и на мастера пойдет...

- Чего мне делать в мастерах! -по-прежнему смущенный происходящим, ответил Семка Безродный. - Меня и на бригадиры-то еле вытащили... А ты говоришь, в мастера! Зачем в мастера...

Совсем смутившись, Семка отрешенно махнул рукой, потупился. Обилие света, внимание товарищей, влюбленный взгляд Прончатова - все это было неожиданным для Семки Безродного. Он краснел, запинался в словах, чувствовал себя не в своей тарелке, и, поглядев на него, Прончатов усмехнулся. Ведь это был тот самый Семка Безродный, который провел по Вятской протоке плот, в прошлом году одним ударом разрушил залом на молевом сплаве, один отбился от трех уголовников в грандиозной драке. Да, это был тот самый Семка Безродный, и директор Прончатов, еще раз поглядев на него, стиснул зубы. На глазах веселых, чуточку хмельных сплавщиков и речников директор снова превращался в сорокалетнего властного и жестковатого человека. Вот стек румянец с лица, затвердел подбородок. У Прончатова не было времени глядеть по сторонам, но он все-таки заметил, как в черных глазах капитана Валова плеснулась боль.

- Водку выпили, бутерброды съели! - резко сказал Прончатов. - Теперь и за дело... Борис Зиновеевич, ты не попросишь своих ребят выйти?

- Вы свободны, - сказал речникам капитан Валов.

Речники вышли, и директор Прончатов холодно оглядел сплавщиков - всех, по одному, но остановился на Семке Безродном.

- В сторожке Акимыча сидят милиционер и потерпевший, - сказал Прончатов. - Ты кого избил за день до ухода в рейс, Безродный? Смотри в глаза! Отвечай!

Отвернувшись, сжался в комочек капитан Валов, удивленно молчали сплавщики, кряхтел и слезливо моргал старик сторож. И все они медленно поворачивались к Семке Безродному, который, посерев глазами, неверующе, словно отыскивая смысл непонятной шутки, молча смотрел на директора Прончатова.

- Отвечай!

Директор наклонился к Семке, схватив его рукой за плечо, глянул прямо в расширившиеся зрачки и увидел, что молодой сплавщик бледнеет, хотя бледности было трудно пробиться сквозь бурый загар и шелушащуюся, обветренную кожу. Безродный медленно отклонился от Прончатова, зажмурившись, слепо провел пальцами по лицу.

- Кто бил? - хрипло ответил Безродный. - Никого я не бил...

- Исчезал лихой сплавщик Семка Безродный - суживался в плечах, уменьшался в росте, тупело лицо, гасли молодые глаза.

- Лжешь, Безродный! - тихо сказал Прончатов. - Смотри на меня, говори правду...

Прончатов уже понимал, что Безродный не помнит того вечера, когда возле поселкового клуба произошли трагические события: все застилал пьяный туман. Прончатов выпрямился, зябко поежившись, безнадежным голосом спросил:

- Ты сколько выпил в позапрошлый четверг, Безродный?

Слова падали в пустоту; продолжал сжиматься в комочек Безродный, в глазах которого вдруг мелькнуло осмысленное, но тут же погасло: нет, не пробивался Семка через страшную мешанину пьяных воспоминаний. Болезненно скривившись, он прижался затылком к стене, загородился ладонью от яркого света, который бил прямо в глаза.

- Ничего не помню, - прошептал он.

Прончатов сделал такое движение, словно хотел ответить, но слов не нашлось, и он нервно покривил шею. Как хорошо было жить всего десять минут назад! Пароход "Латвия", большегрузный плот, славная улыбка капитана Валова, ярко освещенная каюта.

- Так, хорошо! -отчетливо произнес Прончатов, отступая от сплавщика. Сейчас Акимыч позовет милиционера и потерпевшего. Будет произведено опознание...

Зябкий, тонкий лучик надежды оставался у Прончатова: чудо должно было произойти, чтобы Безродный не ушел в ночь из каюты, но Прончатов цеплялся за возможность чуда.

- Сидите смирно! - сердито прикрикнул он на сплавщиков. - Сидите смирно!

Первым - в форме и поскрипывающих сапогах - в каюту вошел Закон в облике молодого, розовоскулого милиционера. Он лихо козырнул золотой форме капитана Валова, подумав, козырнул и костюму директора Прончатова, затем, щелкнув каблуками, остановился в трех метрах "от порога. Оттопыривалась кобура с пистолетом, тускло мерцали ремни, смотрел в потолок курносый независимый нос милиционера. Нос уловил запахи свежего хлеба и спиртного, колбасы и сала, но повел себя гордо - отвернулся к двери. Парень еще раз щелкнул каблуками и простуженно прохрипел: