Ильяс Эфендиев - Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета) Страница 31

И вот теперь все оживилось, забурлило... Детей собирали в отряды и учили их патриотическим национальным песням. Я активно участвовал в одном из таких отрядов. Под руководством старших мальчиков, назначаемых командирами, мы ходили строем, - учились петь, приобретали солдатскую выправку. Но и в этих отрядах хвастливые и заносчивые бекские сынки оставались бекскимн сынками, я видел, что их больше привечают, больше им уделяют внимания. А я, как ни богат был мой отец, оставался гражданином второго сорта. Я злился на бекских сынков и на правительство обманувшее мои надежды. А папа, часто ездивший в Баку по торговым делам, в которых он так преуспел при мусаватистах, с увлечением рассказывал о пламенных речах вождя мусаватистов Магомета Эмина Расулзаде.

У мамы опять усилилась малярия. Приступы мучили ее каждый день. Гноились места уколов. Как только они немного зажили, Иван Сергеевич порекомендовал маме месяца на два поехать в село. Гюней Гюздек славился своим климатом и хорошей водой, а потому мама, я, сестренка Махтаб и Зинят отправились туда.

Дедушка Байрам с бабушкой Фатьмой жили в доме дяди Губата, а на службу дедушка ходил в "канцелярию" (иначе люди не называли этот дом), построенную еще при Николае.

Очень скоро мы все, и я в том числе, почувствовали, что жена дяди Губата (она была из рода Вели) не в восторге от того, что дедушка живет у них, да еще и мы приехали. Виду она не подавала, но, возможно, мама не без основания наказывала Зинят повнимательней следить за едой, как бы не подложили яду.

Дедушка горячо взялся наводить порядок в Гюней Гюздеке и окрестных селах, но это не очень-то ему удавалось. Хотя аксакалы и заверяли его торжественным образом, что головой отвечают за порядок и законность в своем роду, но как можно было помешать людям стрелять из-за угла и в темноте резать друг друга?

Однажды вечером дедушка Байрам сидел в гостиной и беседовал с одним из аксакалов - десятипудовым Гаджиоглы Алмамедом. На столе посреди комнаты горела тридцатилинейная лампа, я возился на ковре, прислушиваясь к разговору взрослых - в отличие от отца дедушка Байрам никогда не прогонял меня. Вдруг раздался выстрел, и ламповое стекло-разлетелось на мелкие кусочки. Дедушка отскочил вглубь комнаты. Вбежали мама и бабушка Фатьма.

- Не поднимайте паники! - сказал дедушка. - Принесите новое стекло.

Мама сдвинула стол в угол комнаты, принесла стекло, зажгла лампу...

- Лампа стояла прямо перед тобой, - сказал Гаджиоглы Алмамед, целились в тебя, Байрам-бек.

- Ты прав, - невозмутимо сказал дедушка.

- Из рода Вели кто-нибудь. Их рук дело.

Дедушка промолчал.

Вбежали стражники и усатый урядник.

- Господин пристав! - усатый урядник вытянулся перед дедушкой. - Мы обходили село дозором. Вдруг - выстрел... Прибежали... Никого нет!...

- А не заметили, - спросил Гаджиоглы Алмамед, - вон с той крыши никто не спрыгнул?

- Да как-то в голову не пришло...

- С крыши стреляли, - сказал Алмамед, показывая на хибарку с куполовидной крышей, где дядя Губат разводил шелковичных червей. - Оттуда вся комната, как на ладони.

... Через два дня после этого случая к дедушке, Байраму приехал в гости Ханмурад в сопровождении нескольких гачаков. Гости расположились на большом ковре, расстеленном посреди веранды.

- Что ж это ты совсем не показываешься? - спросила Ханмурада мама, когда трапеза была закончена.

- А я, Ягут-баджи, - улыбнувшись, ответил гачак, - орел. Привык кружить высоко в горах. Приручать орла - дело трудное.

Если бы другой человек сравнил себя с орлом, с птицей храброй и гордой, я счел бы это за хвастовство, но Ханмурад... Его имя вызывало в моем представлении высокие-высокие горы, гнездовья орлов, и когда Ханмурад, садясь на своего гнедого, исчезал из виду, он исчезал там, на недоступных другим горных кручах...

Папины односельчане из рода Вели стояли поодаль и косо поглядывали, как на веранде у пристава Байрам-бека из рода Эфенди расположился знаменитый гачак Ханмурад.

Ханмурад еще не успел уехать, как прибыли новые гости: отряд гачака Мешади Тахмаза. Мешади Тахмаз был уже старик. И борода, и красноватые усы его были крашены хной, а голова заметно тряслась. Под диагоналевой чохой он был перепоясан двумя патронташами, но винтовку носил не сам, а один из его гачаков. Старик был обут в городские ботинки, а трясущуюся голову его украшала огромная лохматая папаха. Когда старик появился, Ханмурад со своими людьми тотчас отошел в сторону и сел лишь тогда, когда старик опустился на шелковый тюфячок.

Дедушки Байрама дома не оказалось, и приветствовать гостя вышла бабушка Фатьма.

- Добро пожаловать, Мешади Тахмаз! - почтительно сказала бабушка.

- Добрый день! - сдержанно ответил старый гачак.

Приехал дедушка Байрам. Обычно он сидел на стуле, но тут из уважения к старику сел рядом с ним на тюфячке. О Мешади Тахмазе я слышал очень много. В Курдобе его звали "заговоренным", он ходил в гачаках больше пятидесяти лет, пережил бесчисленное количество схваток и перестрелок, не однажды бывал ранен, но всякий раз оставался жив и здоров. Оба его взрослых сына состояли при нем.

Пользуясь тем, что дедушка не выгоняет меня, я устроился возле окна и, не отрываясь, смотрел на старика. Как он может скакать такой старый, как может стрелять, если у него трясется голова?... Я знал о его бесчисленных подвигах, и мне казалось, что этот длиннобородый, обвитый патронташами старик явился из сказки. Недаром все так уважают его: не только гачак Ханмурад, но и мой дедушка - пристав Байрам-бек.

- Байрам, - сказал старик, отхлебнув горячего чая (впервые в жизни я слышал, чтоб посторонние называли дедушку не "Байрам-бек", а просто "Байрам"), - вот ты советуешь нам объявиться новой власти, а понимаешь ты что-нибудь в этом правительстве?

- В каком смысле?

- Ну, как считаешь, продержится оно?

- Если помогут из-за границы, продержится, - подумав, ответил дедушка.

- И чего ж хочет это новое правительство?

- Равенства! - словно только и ждал этого вопроса, ответил дедушка.

- Это какое такое равенство?

- Все - и богатые, и бедные, и беки, и простые люди будут иметь равные права.

- Нет, дядя Байрам! - горячо возразил Ханмурад. - Не будет этого! Бек все равно бек! - Он махнул рукой.

У меня сразу упало сердце. Неужели это правда? Неужели и при новом правительстве бекскне сынки будут зазнаваться и кичиться своим благородным происхождением?

Потом я частенько вспоминал Ханмурада. Конечно, "равенство" мусаватистов осталось на словах, на бумаге. Они и не помышляли привлечь к государственным делам людей из народа. Ни один из членов мусавата не отказался от своих земель, и, как говорил Ханмурад, беки остались беками.

- Хорошо... - задумчиво сказал Мешади Тахмаз. - Но если у наших будет равенство, чем это тогда будет отличаться от новых российских порядков? Там тоже, говорят, за равенство.

- Большевистское правительство в России не признает ни беков, ни купцов. Их равенство только для бедных людей - рабочих и крестьян.

- А как же купцы, беки? - удивился старый гачак.

- При большевистском строе не должно быть ни купцов, ни беков.

- Ну? - Ханмурад усмехнулся. - Похоже, это правительство мне подходит. Разве не беки разогнали нас по степям, лишили отчего крова?...

Мешади Тахмаз ничего не сказал.

- Я советую вам оставить ваше занятие, - сказал дедушка.

На этот раз все молчали долго. Заговорил Мешади Тахмаз.

- А как насчет тех, по ту сторону Аракса?

- Определенно ничего сказать не могу. Если правительство укрепится, удержится...

Бабушка Фатьма говорила мне, что жена Мешади Тахмаза оттуда, из Южного Азербайджана. У людей, живших по берегам Аракса, вообще там было много родни. Опять долго молчали.

- Сам знаешь, Байрам, - заговорил наконец Мешади Тахмаз. - Куда ты камень положишь, мы головы положить готовы. Но позволь еще подождать. Уляжется немного, посмотрим, как дело пойдет. - Глаза у старика как-то странно блеснули.

Когда скатерть убрали, Ханмурад и его парни подошли к перилам веранды и стали стрелять по мишеням. Мишени установлены были на том месте, где недавно, убили красавицу Айну. Я с изумлением обнаружил, что некоторые из парней Ханмурада стреляют лучше, чем он, и его это совсем не огорчает. А ведь я был уверен, что в мире нет стрелка лучше, чем гачак Ханмурад.

Подошли дедушка Байрам и Мешади Тахмаз. Старый гачак кинул взгляд на мишень.

- Принеси-ка мое ружье, - сказал он одному из своих.

Я отошел, чтоб видно было лицо Мешади Тахмаза. Он прижал ружье к щеке, голова его не переставала дрожать. Выстрел - и мишень улетела прочь. Старик вынул гильзу, снова выстрелил. Вторая пуля тоже угодила в цель. Он хотел было отдать ружье стоявшему рядом гачаку, но Ханмурад сказал с улыбкой:

- Бог троицу любит!

Старик снова приложил ружье к плечу, выстрелил, пробив третью мишень, и обернулся к Ханмураду.