Якуб Колас - На росстанях Страница 32

Но уже через полчаса, узнав, что сосед вернулся, пан подловчий, примостившись у окна, где спал учитель, барабанил кулаком в раму и кричал:

- Профессор больших букв! О профессор! Слышишь? Вставай пить горелку!

Лобанович спал крепко и ничего не слыхал. Подловчий был под хмельком и не отставал, его кулак все чаще и сильнее барабанил по раме. Стекла звенели, а с некоторых из них посыпалась замазка.

Подловчий Баранкевич, заметив это, засмеялся и проговорил сам себе:

- Черт его побери, профессора! Повыбиваю ему окна!

Лобанович на этот раз услыхал стук и сквозь сон догадался, что его будит подловчий, но открыть глаза и поднять голову был не в силах. Когда же стук возобновился с новой силой, он громко отозвался:

- Га-а!

- Вставай, профессор! - кричал со двора Баранкевич.

Лобанович поднялся, открыл форточку и начал просить:

- Пане сосед, не спал три ночи, не могу!

- Что за "не могу"! Сейчас же одевайся, не то, ей-богу, приду и потащу в том, в чем ты сейчас есть. А будешь упираться, позову Рыгора и Язепа, и, ей-богу, притащим в том, в чем ты теперь лежишь. А у меня и паненки есть.

Лобанович, видя, что от подловчего не отвяжешься, начал одеваться. Умывшись холодной водой, он немного освежился и пришел в себя. Перебрался через хорошо знакомый ему перелаз и взошел на крыльцо дома подловчего. Негрусь по своей собачьей привычке пролаял раза три, повиливая хвостом, словно желая сказать: "Это я так себе лаю, без злости".

- Ну что? Испугался: пришел-таки! - встретил "профессора" подловчий в своей комнате.

Длинный стол, которого прежде учитель не видел у подловчего, стоял возле стены, плотно прижатый к ней одним своим краем. Весь этот стол был завален пирогами, бабками, мясом всяких сортов и по-всякому приготовленным. Штук шесть стеклянных банок с крепким хреном выглядывали в разных местах стола, три "аиста" - четвертные бутылки водки - поднимали свои головы над грудами закусок. Копченые окорока, как подушки, утыканные зеленью, важно высились зелеными холмами.

На крепком стуле старинной работы сидел железнодорожный мастер Григорец, широкоплечий, дубового склада человек, никогда в жизни не знавший страха перед водкой. Он был толстый, крепкий и имел вид огромной шпульки, на которую сверх меры намотали ниток. Рыжая, с лысиной голова его насилу поворачивалась вправо и влево на короткой, необычайно толстой шее. Маленькие глазки его сделались маслеными, заблестели, но он не терялся перед чарками и опрокидывал их в себя, как в бочку. Здесь же была и панна Людмила со своим братом Анатолем. Анатоль, едва поздоровавшись с учителем, тотчас же пошел искать пристанища для своей головы, в которой теперь молотила какая-то молотилка. Людмила молча проводила его тревожным взглядом. Она была одета в легкую шелковую блузку, нежно-синюю, как цветочки льна, и выглядела сегодня особенно красивой. Ядвися также была одета со вкусом. На ней была красная атласная кофточка, которая очень шла к ее смуглому лицу, а пышные темно-русые волосы были перехвачены красной же, как пламя, лентой. Габрынька стояла возле музыкального ящика, из которого недавно гремела музыка.

- Тут, пане мой, барышни одни сидят, а он спать завалился! - отчитывал Лобановича веселый подловчий.

Подойдя к Людмиле, Лобанович остановился и сказал ей:

- Почему вы, панна Людмила, не перекрестились, увидев меня?

Ядвися удивленно взглянула на Лобановича, потом на Людмилу. Людмила, осветив свое лицо улыбкой, смотрела на него, что-то припоминая, а затем весело засмеялась.

- Однако же вы злопамятны!

- Совсем нет, - ответил учитель, - я только хотел вам напомнить, что, увидев святого, надо перекреститься.

- Ну, хватит тебе любезничать! - подошел подловчий и взял учителя под руку. - Выпьем!

- Ох, пане сосед, за что вы на меня так прогневались? Из рая в пекло тащите? - плакался Лобанович, глядя на девушек.

- И в пекле паненки есть, да еще такие, каких и в раю не найдешь, проговорил подловчий и, поклонившись паненкам, извинился, что забирает от них кавалера. - Но ничего, - успокоил он их, - пан профессор будет гораздо интереснее, вернувшись от стола.

Баранкевич налил чарки.

Григорец очень ловко опрокинул свою чарку; казалось, он и не пил совсем, а только вскинул голову, чтобы посмотреть, высок ли потолок в комнате подловчего. Закусывая, Григорец подтолкнул локтем Лобановича и тихо проговорил:

- Ну, как насчет молодичек?

Учитель ничего не успел ответить, так как перед ним уже стояла другая чарка.

- Выпей, тогда будешь закусывать. Мы здесь, пане мой, страдали, а он себе спать улегся!

И хозяин заставил его выпить еще чарку.

Лобанович побежал к паненкам, приглашая их к столу.

- Пойдемте! - просил он их. - Я расскажу историю, как на Полесье такие, как вы, красивые девчата появились.

Девушки заинтересовались и встали. Он взял их под руки и направился вместе с ними к столу. Налил каждой по чарке вина и очень упрашивал выпить, называя их жемчужинами Полесья, божьими мечтательницами. Ему было необычайно весело, он шутил, развлекал паненок; они слушали и смеялись.

- Ну, а историю когда расскажете?

- А вот когда вина выпьете.

Девушки выпили.

- Ну, слушайте. Создал бог Полесье и пошел осматривать болота. Долго ходил бог, и стало ему скучно. И создал он девушку необычайной красоты и сам залюбовался ею. Глаза у нее были как у панны Ядвиси и такие же пышные волосы. Брови... - тут Лобанович взглянул на брови панны Людмилы, а потом на брови Ядвиси.

- Все у нее было как у панны Ядвиси, - лукаво улыбнулась Людмила.

- Нет, не все, брови были как у Габрыньки, губы и рот - как у вас. Долго смотрел на нее бог, а потом сказал: "Нет, нельзя тебя оставлять людям: они будут враждовать, драться из-за тебя". Поставил ее бог на свою руку и дунул три раза. Девушка растаяла и сделалась облачком. "Ты будешь ходить над Полесьем веки вечные, и от тех людей, на которых упадут твои капли, будут рождаться красавицы". И вы, - сказал Лобанович девушкам, - носите в себе те капли и родились для того, чтобы на Полесье не скучали молодые хлопцы.

- Ну, хватит тебе легенды рассказывать, - прервал его подловчий.

Лобанович уже не спорил и пил много. Водка, казалось, перестала действовать на него, он пил сам и подливал другим.

- Послушайте, - спросила Людмила, - почему вы никогда к нам не зайдете?

- Хорошо, что вы спросили сейчас, - ответил учитель, - ведь я только тогда и говорю правду, когда хорошенько выпью. Так слушайте, буду говорить правду. Я потому и не ходил к вам, что боялся вас: мое сердце чует, что, если мои ноги переступят порог вашего дома, оно попадет к вам в плен.

- Я очень жалею, - смеясь, проговорила панна Ядвися, - что никогда не слышала вас, когда вы хорошенько выпьете.

- Эх, панна Ядвися, панна Ядвися! - подчеркнуто печальным тоном проговорил учитель. - Когда я говорю с вами, я не только бываю "хорошенько выпивши", но и пьяный, и, стало быть, еще большую правду говорю вам.

- Разве я бочка с горелкой? - засмеялась Ядвися.

- Вы - тот напиток, который пьют только боги.

Одним словом, Лобанович старался развлекать девушек.

Подловчий ходил вдоль стола, и казалось, ему очень тяжело было поднимать ноги. Но он был необычайно весел и, повернувшись к Людмиле, запел:

Ксендз в костеле, - вот чудесно!

Ха-ха-ха-ха!

Видел ангелов прелестных!

Тра-ля-ля-ля!

Но дальше он почему-то не пел, как его ни просили.

- Габрынька! - скомандовал он. - Сыграй что-нибудь.

Под звонкие, мелодичные звуки музыки сорвался с места Григорец и пошел топать и притопывать. Казалось, что это не человек танцует, а хорошо откормленный кабан вбежал в комнату и в каком-то свинячьем восторге начал выкидывать разные кабаньи коленца. Пошли танцевать и пан подловчий со своей женой. Все дружно хвалили их, и действительно танцевал Баранкевич очень ловко. На следующий танец он пригласил панну Людмилу. Григорец, воспользовавшись суматохой, куда-то исчез. Когда заметили, что он пропал, подловчий воскликнул:

- О злодей! Знаю, куда он пошел! - и, как видно, позавидовал ему.

Анатоль, проспавшись, снова вошел в комнату. Это был высокий молодой парень, не похожий на свою сестру. Подсев к столу, Лобанович и Анатоль снова начали пить, да так, словно до того водки и в глаза не видели.

- Толя, не пора ли нам домой? - подошла к брату Людмила.

- Гуляйте! Пасха раз в году бывает, - сказал ей Лобанович.

- Ну, кто вам больше всех нравится из хатовичских молодых людей? обернулась Людмила к учителю.

- Все славные хлопцы.

- Этим вы еще мало сказали.

- А что мне о них сказать? Я больше интересуюсь девчатами.

- Ну, а кто же вам больше нравится из паненок?

- Если об этом спрашиваете вы, то я должен ответить вам - вы.

- Нет, скажите правду.

- Кто теперь говорит правду? Даже святые и те начинают лгать.

- А я знаю, кто вам не только нравится, но кого вы любите.