Борис Евсеев - Отреченные гимны Страница 32

- Правда.

- Ну это только я и хотел узнать, - монашек внезапно улыбнулся, отчего лицо его похорошело, слетела с него напускная птичья сухость и какая-то неприятная сверхозабоченность. Продолжая улыбаться, монашек стал глядеть в окно.

К Ушатому подошел бомж, стал тянуть что-то заученное, генерал сунул ему в руку мелочь, рассердился. Успокоение, которое должно было прийти в дороге, не приходило. Генерал даже зашевелился грозно, затряс щеками, грубо и как-то действительно по-генеральски - чего не позволял себе никогда крякнул. Монашек же отлип от окна и, все так же улыбаясь, сказал:

- Вот бомжи хотя бы эти: всем-то они поперек горла.

- Ну уж и всем...

- Всем, всем! Да я и сам их, правду сказать, с трудом выношу. Не потому, конечно, - как иные миряне думают, - что милостыню они у нас, монахов, отбивают. А потому как облик человеческий потеряли. Раньше нищему подать - заслуга перед Богом. А нынешним ругателям да пропойцам, наоборот, - грех. Правда, и середь них с душою чистой (генерал дернул щекой) попадаются. Но этих-то легко отличить. Спросите как? А пожалуйста: глянул в глаза - и готово! Что глаза зеркало души - это всякий знает. А вот как в зеркало это глядеть - знает редко кто. Ну да ведь вы, господин генерал, наверняка знаете! - тут монашек в первый раз глянул в глаза Ушатому.

- Знаю, - пораженный одной неожиданной мыслью, медленно выговорил генерал. Он сам попытался поймать взгляд монашка и поймал, но монашек взгляд свой, вполне, впрочем, невинный и генералу сразу понравившийся, быстро отвел.

Мысль же, пришедшая генералу, была такой: подослан монашек!

- Вот глянешь такому-то в очи, - опять заговорил монашек, - и руку дающую остановишь: нет, брат, не на пропитание, на водку берешь! Помолчав, он без всякого перехода сказал: - Расскажу-ка я вам одну историю. Все одно - путь долгий. И время скоротаем. Мы вот про глаза говорили. А теперь я и про саму душу скажу. Оно и мне приятно, и вам небезынтересно.

"Так я и знал, так должно было быть!" - стукнуло где-то внутри у генерала.

- И понимаете ли, еще вчера я думал: рассказик этот, точней, повесть малюсенькая - об одном лишь человеке. А выходит, что повесть эта - вообще о душе русской. И от других повестей она тем отлична, что не дописана еще, а сейчас только пишется!

Поезд, оторвавшись от Лося, протянул себя по колее несколько десятков метров, тяжковато вошел в туннель и в туннеле внезапно встал.

Свет в вагоне погас.

- Ну начинается!

- Опять двадцать пять... - загалдели вокруг пассажиры. Галдеж был, однако, вялый, сонный, доносился до генерала как сквозь пелену.

- Жил человек один, - монашек стал говорить громче, видно, понял: никто его не слышит, да и слушать, пожалуй, не станет. - Положим, как и вы, - военный. И чин на нем немаленький был. Может, и пониже вашего, а только совсем чуток пониже. И сначала он, как это часто случается среди военных, был неверующий: то есть верил во всякие мелкие дела, в службу, в товарищей, в закуску добрую, вместо того главного, во что верить надобно. Оттого человек этот сильный, прямой, чувствовал себя не в своей тарелке. Чувствовал: душа у него, пожалуй, и есть, да только заморожена она и словно на части разъята. Как лед в маленьких ванночках в холодильнике. А тут еще пошли у него неприятности. Сперва даже не неприятности, а так, "недружелюбие от начальства". Но главное его тогдашнее беспокойство в лошадях было: табун! Табун зараженных вирусом лошадей и подсек его! Заставил о природе всего живого задуматься.

"Так, так, - кивал головой в темноте генерал, - обо мне рассказывает. Зачем? Я ведь свою жизнь и без всяких рассказов знаю. Значит, что-то будет впереди? Что? Предложение? Шантаж? Вербовка?"

- И табун ведь был только началом, - голос монашка заметно окреп. - За табуном пошли мысли и дела посерьезней. И все, с ней, с единственной и разлюбезной субстанцией связанные - с душой! Тут и расписывать бы долго нечего: молодец наш военный, что о душе задумываться стал, - церкви православной такие весьма любезны. Говорить было б нечего, кабы не последние времена. Кабы течение жизни нашей до безумья не ускорилось, а время не уплотнилось бы.

Генерал понял уже: монашек - послан, монашек - вестник! Вот только чей, чей? От этой мысли генерала слегка тряхнуло, но легкий озноб, пробежавший по плечам, по локтям, даже и по животу, тут же схлынул. Незаметно для себя генерал стал читать самую краткую, но над ним безраздельно властвующую молитву - "Отче наш".

Трижды отчитав и вздохнув свободней, Ушатый повеселел, спину выпрямил, а живот выкатил вольней, даже ремешок поослабил, спросил как можно беспечней:

- А это что ж за времена - последние-то?

"Если лукашка, - все! Конец ему! - как-то задорно подумалось генералу. - Сейчас тронемся - тьма рассеется, а его и след простыл! Ищи-свищи!"

- Что такое последние времена - так сразу и не объяснишь, - охотно отозвался монашек.

Поезд внезапно заурчал, дали свет, и генерал увидел: сидит монашек на месте, улыбается сердобольной и сожалеющей улыбкой.

- Соблазнять вас не стану. Прямо сказать ничего не сумею, да и что нового вам, ученому крупнейшему, может сообщить мних малограмотный? Вот, словно бы повестью - и позвольте продолжить. Но только прежде прошу вас вместе со мной про себя помолиться. Повесть-то наша с вами - нелегкой будет!

Через минуту, уже спокойней, монашек повел свое:

- В последние времена над человеком тем, как говаривал еще Игнатий Брянчанинов, "собрались тучи и сгустился мрак". И виной тому вовсе не сам военный! Виной - время наше, да "чистая" душа его: над душою "чистой" всегда ведь бездна нечисти вьется. Даже и до того дошло в последние времена-то, что самой жизни человека этого угроза настала. Хотят, хотят душу его своротить с пути, купить, а затем, купленную, по ветру развеять! монашек внезапно смолк. Молчал он долго, а помолчав, тише еще сказал: Будущее наше в нас же и существует. Нам только верно выбрать его надо. Будущее этого военного тоже более-менее известно. В двух, так сказать, вариантах. Грубо и совсем уж упрощая: в черном и в белом. И можно даже это будущее рассказать. Не для баловства, для дела наиважнейшего! Но сначала перед будущим-то (про "будущее" только цыганкам легко трепать языками, а всерьез - ох как трудно о нем говорить!) еще одно рассужденьице посильное позвольте!

Что человек как вид подошел к концу своему и краю, - согласны все: и миряне, и церковь. Стоит, стоит человек у края бездны! И надо бы заглянуть ему в бездну эту. Но... боится! Потому как страх Божий не совсем утерял еще. Оттого-го в бездну он вроде и смотрит, но как-то косвенно, бессознательно. Так что в конечном счете ничего, пожалуй, и не видит. А надо, надо у "бездны стоящему" кой-чего увидеть! Да только сам - не увидит! Глаз стал не тот, мозг жирком затянуло, совесть на комфорт сменял. Стало быть, нужно человеку бездну эту показать, чтобы от нее же и отвратить! Чтобы сам он, очертя голову в нее не кинулся, да и все сущее с земли за собой не уволок. Вот только: что именно показать? Показать всего - никак нельзя. Даже и половины - нельзя! Краюшечку только можно! Эту "краюшечку" нашему военному и еще кой-кому и позволено было увидеть. Да вот беда! Во-первых, сам военный тот сильно грешен, во-вторых - дьявол не дает. Раньше-то по-другому было! Дьявол как раз человека и соблазнял всем сверхнормативным. Потусторонностью манил, запределом, всё обещал показать человеку! Иногда кой-чего и впрямь показывал. Потому-то все райские сады, нелепо раскрашенные, и удовольствия в садах этих - от дьявола, и всего этого нет. Верней - есть, но с земли как следует рассмотрено быть не может. Ведь все запредельное - не по ту сторону, внутри! Есть, есть внутренние пространства земли и неба. И от внешних отделены они - крепчайше! И сколько бы к "иным мирам" ракет ни запускали - запускают их в пространство внешнее! Толк от ракет, конечно, есть. Но толк слабенький. Американцы ангелов на Луне высматривали. Смешно! Не в тех, не в тех пространствах желто-пыльных ангелы обретаются!.. Вот вы, ученые, до строения атома, до ядра его и до прочих тонких вещей дошли. Но это - субстанции чисто материальные. А вот материю души, жизнь "духовных ядер" понять-исследовать пока вам нельзя. Потому как вся суть мира (не физика его, не химия, не космография) перекрещена с этим самым строением "духовных ядер". В них, живя жизнью земной, проникнуть невозможно! Они словно внутренние шары в одном неразъемном шаре. И если снаружи смотреть - то шары-миры эти бесконечно велики и множественны. А если смотреть изнутри - бесконечно малы, не обширней единичной души.

Монашек на миг смолк, загрустил как бы.

- Церковь православная никогда и не дозволяла, с одной стороны, о "бездне внутренних пространств" забывать, а с другой - в ложные видения впадать, наслаждения "потусторонние" созерцать. Не по своему хотенью, конечно, не позволяла. По велению свыше. Но сейчас настал час краешек "внутренней бездны" человецем показать. Да не тут-то было! Намертво вцепились стаи демонические! Не дают и "краюшечку" настоящей бездны узреть. Зато обманы и иллюзии - шатрами по всей земле, по всему небу раскинули! Никогда такого и не было. И от этого тяжко нам. Боимся: так до конца тысячелетия "прозрения близ бездны" и не произойдет. И тогда человек бесповоротно свернет на пути вечной смерти...