Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2) Страница 32

Тут-то и выяснилось, что выступать-то и некуда. Похороны состоялись, конечно же, утром. Тем самым утром, в которое северные бароны вылезли из своих замков (у них тоже была "куриная слепота"!), узнали о разгроме вражеского десанта и немедля отправились ловить по Лифляндии разбежавшихся шведов.

Историки в этой связи вспоминают Полтавскую битву, когда немецкие полки Шлиппенбаха, не получавшие жалованья аж с Рождества, и ворвавшиеся было в Полтаву, посреди драки остановились, выслушали прибывшего к ним "светлейшего" Меньшикова, получили с него задаток и точно так же -- ударили шведам в спину.

Потом многое говорили о Восстаньи в Лифляндии, о Редукциях и казни моего прапрадеда, но -- факт остается фактом: немцы перешли на русскую сторону лишь после того, как "светлейший" вывалил перед ними добрую половину русской казны! (Не забывайте, что Шлиппенбах был курляндцем. Ему-то уж Восстанье в Лифляндии было -- шибко по барабану. А вот кровное жалованье -ровно напротив!)

Даже для меня остается загадкой, - была ли договоренность меж моей матушкой и враждебными ей баронами о совместном уничтожении шведов. Сдается мне, что бароны нарочно придерживали людей, ожидая итогов сражения под рижскими стенами. А увидав, что матушка выстояла, они мигом переметнулись на ее сторону. (К той поре "Хозяйка" всем разъяснила, что не надо с ней ссориться.)

Как бы там ни было, матушка ни разу за этим не поднимала вопрос, - на чьей стороне были той ночью северные бароны. А они отплатили ей Верностью и безусловной приязнью. С той самой ночи и утра с несомненным прощением (почти что Изменников) отношения меж баронами и моей матушкой быстро пошли на лад.

Интересней сложилась судьба русского гарнизона. У стен курляндской Митавы русские попали в засаду и чуть ли не окружение. Мой дядя дрался, как лев, но был вскоре ранен и команду принял его адъютант. Сын претендента на шотландский престол и рижской еврейки -- Михаил Богданович Барклай де Толли.

Совершив беспримерный анабасис по курляндским тылам, русский отряд лишь через месяц вышел в Витебскую губернию. (Ни дядя, ни юный Барклай не горели желанием попасть в Ригу, где по окнам их гарнизонной казармы любили постреливать неизвестные.)

За это время меж моим дядей и его адъютантом сложилось полное понимание: дядя был не силен в тактике, да стратегии, Барклай же всегда отличался легкою нерешительностью. Теперь же один все придумывал, да рассчитывал, а второй проводил планы в жизнь -- железной рукой. Видно Господь самолично свел вместе столь разные, но -- дополняющие друг друга характеры.

В том же году началась война с турками и бабушка воспользовалась сим предлогом, чтоб угнать бывший гарнизон города Риги -- на юг. Матушка впоследствии говорила, что бабушка втайне надеялась, что Кристофер Бенкендорф сложит голову под турецкою пулей, или -- коль не будет столь храбр, - навлечет позор на себя и своих отпрысков. (Да, она написала дяде расписку в том, что считает его Романовым. Так ей было нужно. Теперь же ей было нужно, чтоб сей Романов умер геройскою смертью, иль запятнал свою Честь.)

Дядя же изменился разительно. До появления столь судьбоносной расписки он был пьяницей, гулякою и бретером. Немножечко трусом, капельку дураком и по придворным обычаям -- конечно же, - подлецом.

Теперь же мой дядя строго судил каждый свой шаг, чтоб не было Бесчестья ему и его - еще не родившемуся ребенку. Он перестал пить и реже играл в азартные игры. Многие говорят, что он стал гораздо разборчивей в своих связях, страшно боясь подхватить что-нибудь венерическое и таким образом погубить своего отпрыска. Но в сражениях он стал совсем безрассудным и, обращаясь к солдатам, теперь говорил:

- "Ура, братцы! Иль вы не -- дети Петровы! Не посрамим же Чести родителей наших! За мною -- на Штурм!"

(Считалось, что он провинился, не удержав в руках Ригу, и дядю поставили во главе штрафников.)

Именно на службе в штрафных дядя и снискал необычайную популярность во всей русской армии. Он командовал первой колонной, шедшей на приступ Очакова и получил от самого Суворова Георгия за то, что первым поднялся на стены сей крепости.

Впрочем, храбрость Бенкендорфов -- такая же фамильная добродетель, как и "жеребячьи наклонности". Нет, армия восхитилась им скорей не за это.

Будучи штрафником, дядя сложил людей меньше, чем иные в обычных частях! Сам Суворов обнял великана и произнес:

- "Не ждал... Спасибо за мужичков... Давно тебя надо было в штрафные! Так -- вот тебе моя рука и спасибо, но... как штрафной, с этой минуты - ни капли! Хоть плачь!"

Но что еще более удивительно, - вчерашний пошляк с карьеристом вдруг уступили место благородному человеку. В ответ на милость Суворова дядя мой отвечал:

- "Не могу принять от вас полной Чести, ибо в успехах моей колонны большая заслуга за моим адъютантом -- Мишей де Толли. Прошу вас, - наградите его так же, как и меня".

Великий Суворов рассмеялся в ответ, погрозил дядюшке, подозвал Барклая, обнял и расцеловал юношу, а затем, повернувшись к новому георгиевскому кавалеру, отвечал:

- "Да тебя, милый друг, будто бы подменили! Раньше все было -- "Я, да -- Я", а теперь я гляжу - ты вполне русский! Раньше надо было тебя в штрафники! Много раньше!"

В итоге Барклая отметили младшей наградой, а дядя заслужил в армейской среде полное уважение. Одно его появление солдаты стали приветствовать кликами, а подчиненные невольно вставали, когда дядюшке случалось зайти к ним в столовую, иль игровую компанию.

Говорят, в такие минуты дядя каменел вдруг лицом, а потом, выходя от людей, вроде бы украдкой смахивал с глаз слезу -- он и поверить не мог, что его так все полюбят!

Потом, через много лет, когда мои отношения с ним стали родственными и весьма дружескими, дядя практически заменил мне павшего на Войне батюшку. Незадолго до смерти он (в очередной мой приезд к Nicola) показал мне удивительный документ.

В молодости своей, перед самой поездкой на войну с Турцией, юный изгнанник (вы знаете - за что дядю с его матушкой изгнали из Риги) пожелал изведать Судьбу. С этой целью он обратился к самому Калиостро, который в те дни делал сеансы в Санкт-Петербурге.

Боясь открыться, молодой офицер обратился к волшебнику инкогнито и тот составил ему гороскоп. Так вот -- великий кудесник (а может быть -гениальнейший шарлатан) рассказал, что перед ним -- Наследник и Предок Царей, но сам он -- никогда не получит Короны. Мало того, - пока он сам жив, потомки его -- будущие Императоры тоже на взойдут на Престол!

Что же касается личного, - Калиостро сказал, что в первую половину жизни юноше предстоит пережить много бед и несчастий. Женится он -- не по любви и жена его сразу наставит ему рога с его родственником. В законном браке у него вообще не будет детей, а все станут считать его рогоносцем. Кончится это -- новым Изгнанием.

Зато после Изгнания он станет великим военным и его ждет огромная Слава. Через Славу сию он встретит женщину, с которой у него будет большая Любовь и родится сын -- будущий Император. В старости же все его родственники, которые начинали с того, что гнали и презирали несчастного -станут ему друзьями и покровителями. Смерть придет к дяде покойно в весьма пожилом возрасте в тот момент, когда сам он уверится в том, что сын его -будущий Император. Но...

Все это случится только в том случае, если сам Кристофер захочет того. Как бы он ни ссорился со своею родней, он должен помнить -- именно родня поможет ему в конце жизни. Как бы он ни сердился на родную жену, неверная жена даст его сыну -- Империю!

Дядя мой во все сие не поверил. Но он заплатил вдвойне за пророчество при условии, что Калиостро запишет все это в письменном виде. И если что-нибудь не сойдется, мой дядя обещал встретить обманщика и заставить его подавиться всеми этими глупостями. (На самом-то деле, дядя, сам того не сознавая, выказал своими речами свою Царскую Кровь. Поэтому Калиостро все это повторил письменно.)

Вскоре Калиостро арестовали за шарлатанство. Дядя сему не изумился и забросил текст с предсказанием куда-то в бумаги.

Затем он испытал много бед, в довершенье к всему женился не по любви и вскоре узнал, что жена изменяет ему с его родным братом... В первый миг Кровь вскипела в жилах "Ливонского Жеребца", а затем... Затем дядя вспомнил о Предсказании Калиостро. И дикая, безумная вдруг Надежда поселилась в сердце его...

В самые страшные минуты, в дни тяжких боев и в ночь перед Штурмом Очакова дядя читал и перечитывал слова Калиостро, втайне надеясь умереть в старости в объятиях сына -- грядущего Императора. Только сия Надежда и спасла его в роковые минуты...

Сейчас это Предсказание, - грязное, засаленное, безбожно затрепанное на всех сгибах хранится в царской семье и там они все -- рьяные мистики.

Я ж неуверен в том, что Калиостро все так предвидел. Разумеется, тут есть странные совпадения, но...

Я думаю, что дядя сам выковал собственную Судьбу.