Владимир Сорокин - Роман Страница 33

- Не спеши, не спеши, Роман свет Алексеевич, - бормотал Антон Петрович, аккуратно наворачивая полотняные онучи на полную широкую ногу, - Лапотки - это тебе не яловый сапог. Тут, брат, как обуешься, так и походишь. Обуешься ладно - и походишь складно, а на скорую руку - обуваются на муку!

Эту прибаутку он повторял каждый раз при обувании лаптей, напутствуя Романа.

- Прекрасно, дядюшка! - усмехнулся Роман, застегивая расшитый ворот косоворотки и расправляя складки рубахи под плетеным кожаным пояском.

- В лапте, брат, - сила! Величайшее изобретение русского ума. В нем нога, как младенец в люльке, - заправляя конец онучи, басил Антон Петрович.

- Господа косари, к столу! - донесся из столовой веселый голос тетушки.

- Спешим, спешим! - загремел в ответ Антон Петрович, обувая лапоть и топая ногой.

Они быстро позавтракали и вышли из дома.

- Ну, как наш славный Росинант? - похлопал Антон Петрович смирно стоящую лошадь по бурой шее.

- Все ничаво, да телега стара, - поднялся с четверенек Аким, - На новой Марфа нонче дор продавать повезла.

- Ничего, борода, доедем! - успокоил его Антон Петрович, отвязывая лошадь.

Роман сел на край телеги, щедро застланный прошлогодним сеном, из которого торчали два плетеных кузова с едой и бочонок с квасом; в самом низу лежали две косы со спеленутыми полотнищем лезвиями.

- Ромушка, возьми топленого молока, - Лидия Константиновна, спустилась к ним по крыльцу. За ней, придерживая крынку с перевязанным горлышком, осторожно сошла Настасья.

- Поставь, душа моя, - кивнул Антон Петрович, - В поле все сгодится, что пиется и ядится!

- Под горку шибко не гоните, - осторожно напутствовал Аким, Порассохлася, чтоб ее...

- Бог не выдаст - свинья не съест, - отрезал Антон Петрович, разбирая вожжи и грузно усаживаясь в заколыхавшейся телеге, - Ну, Господи, благослови честных тружеников!

Он чмокнул губами, поддернул вожжи, и, увлекаемая не слишком резво потянувшей лошадью, телега покатилась.

- Ромушка, голубчик, проследи, чтоб он не сильно увлекался! - крикнула Лидия Константиновна.

- Непременно, тетушка! - махнул рукой Роман.

Антон Петрович подстегнул вожжами лошадь и, когда она нехотя побежала, запел свою неизменную попутную: Раззудись, плечо!

Размахнись, рука!

Ты пахни в лицо,

Ветер с полудня! Они ехали "луговой" дорогой, которая пролегла через спрятавшуюся в ивняке водяную мельницу, пересекала по крепкому, свежесработанному мосту реку, долго ползла в гору, а потом, рассекая огромное ржаное поле надвое, тянулась до Маминой рощи, - молодого лиственного леса, как плешинами, выеденного крестьянскими лугами. Когда поехали рожью, лошадь побежала резвее, дядюшка достал часы, глянул:

- Мдас. Седьмой час. С опозданьицем, с опозданьицем... Мужики с пяти косят.

- Ничего, нам простительно, - пробормотал Роман, закуривая.

- Смотри, хлеб не сожги, Герострат! - хлопнул его дядя по плечу, - Косу держать не разучился в своих столицах?

- За три года... не знаю.

- Ничего, вспомнишь, - дядя убрал часы и со вздохом произнес, - Косить русскому человеку непременно нужно. Непременно! Трудиться физически - святое дело. А мужику помочь еще святее. Он ведь на всех на нас работает, спину гнет. На артистов, на художников....

- Значит, дядюшка, вы всегда ездили косить из чисто альтруистских побуждений? - усмехнулся Роман.

- Не совсем так, - Антон Петрович махнул своей большой рукой, отгоняя слепня, - По молодости - пробовал себя, форсил, осваивался, так сказать, в новой сценической обстановке. Потом в средние годы косил для поддержания тонуса. А теперь кошу в основном ради христианской помощи ближнему

- Не верю, дядя Антон! - засмеялся Роман, обнимая Антона Петровича, - Ой, не верю!

- Святая правда! - укоризненно приложил руку к массивной груди дядюшка, но глаза его сияли лукаво и озорно.

- Дядюшка! Дядюшка! - сильней рассмеялся Роман, откидываясь назад.

Смех овладел им неожиданно и сильно. Он хохотал до слез, откидываясь назад, сжимая в руке гаснущую папиросу, хохотал, пряча лицо в ладони, постепенно заражая смехом Антона Петровича.

- Дядюш...ка... ой... ха-ха-ха!!! Дядя Антон!

- Что ты, Господь с тобой, - бормотал, подсмеиваясь, Антон Петрович.

- Дядя... ох... не могу... ха-ха-ха!

- Смотри, воздухом подавишься!

- Да как же... да..ха-xa-xa! ох....

- Рома.... хе-хе-хе... Роман... Прекрати... хе-хе-хе.

- Ох-ха-ха!!! Ох-ха-ха!! Дядя.. Ох-ха-ха!

- Рома.... хе-хе-хе... Рома... хе-хе-хе... телегу... телегу не развали...

- Ой...ха-ха-ха!!!

- Хе-хе-хе... хе-хе-хе... хе-хе-хе.

Антон Петрович начинал смеяться сильней и сильней. Вскоре и он затрясся и захохотал так, что лошадь, вздрогнув, покосилась на них.

Некоторое время дядя и племянник были отданы во власть безудержному смеху.

Когда, наконец, приступ прошел, Антон Петрович, отерев рукавом слезы, пробормотал:

- Да, грешен, грешен, чего уж говорить. Грешен.. ох... и лукав. А все потому, что лицедействовал тридцать лет.

- Дядя, с вами не соскучишься, - Роман в свою очередь вытирал слезы, Теперь я и впрямь косу не удержу.

- Ничего, Бог поможет, народ научит.. Ээ.... Да что же мы эдак плетемся. А ну-ка... - Антон Петрович раскрутил над головой конец вожжей и звучно вытянул лошадь по лоснящемуся на солнце крупу, - Пошла!

Лошадка взяла резвой рысью. Телега с грохотом понеслась по дороге. Поле кончилось. Въехали в Мамину рощу Почуяв лес, лошадь пошла шагом.

- Дядюшка, а почему роща зовется Маминой? - спросил Роман, раскуривая потухшую папиросу

- Понятия не имею. Надо будет у стариков спросить.

- Спросим на покосе.

- Спросить-то, спросим, а я вот ломаю голову, с кем косить...

- Ну, у кого народу поменьше.

- Безусловно. Но как тебе сказать. Косить - это как поприще идти вместе. Не с каждым человеком хочется.

- Дядюшка, решайте сами.

- Я вот и решаю...

Дорога ползла через молодой ольшанник. Вокруг лошади вились слепни и мухи. Взмахивая по ходу смоляным хвостом и потряхивая шеей, она вяло отгоняла их. Впереди уже слышались отдаленные голоса. Лес густел и старел с каждым шагом. Дорогу обступили березы, частый орешник протянул длинные ветви, из-за которых выплыл красавец дуб с курчавой просторной кроной. Осматривая проплывающий мимо лес, Роман покачивал спущенными вниз ногами, с удовольствием пускал папиросный дым, замечая, как красиво повисает он в безветренном лесном воздухе. Справа показался просвет и яркая зелень луговой травы. Там же виднелись фигуры косцов. Это был луг Косточковых - семейства богатого и многодетного.

- Эти сами справятся, - проговорил Антон Петрович, - Там за ними еще два луга - Павликовых и Федоровых. Тоже людьми Бог не обидел...

Роман вспомнил многочисленных белобрысых детей одноглазого балагура Тимофея Федорова по прозвищу Дубец и улыбнулся.

- Слева косит вдова Гудилиха. Поедем-ка к ней.

Антон Петрович сильно потянул за левую вожжу, лошадь свернула с дороги и поехала не очень старым дубняком, по продавленной в траве колее. В неподвижных зеленых ветвях перекликались птицы, косые лучи еще не жаркого солнца падали вниз, на обрызганную росой траву.

Задевая свешенными ногами верх травы. Роман сразу сквозь лапти и онучи почувствовал прохладу.

Он спрыгнул с телеги и пошел рядом.

Дорога свернула вправо, дубовая роща неожиданно расступилась, и не слишком большой Гудилихин луг распластался перед ними. Однако весь он был аккуратно скошен и ровные ряды травы лежали от края и до края.

- Тппрр! - Антон Петрович натянул поводья, - Вот тебе, бабушка Гудилиха, и Юрьев день. Когда ж она успела? Неужели вчера?

Роман потрогал срезанную траву. Она еще не успела завять.

- Может, сегодня?

- Кто его знает, Мда.... - почесал щеку Антон Петрович, - Ну да ладно. Все к лучшему. Роман Алексеевич! Садись! Поедем на Миронов! Там, брат, сейчас если не Бородинское сражение, то уж в крайнем случае - Куликовская битва! Нно!

Роман вспрыгнул на телегу, лошадь потрусила краем луга.

Они немного проехали по лесу и въехали на огромный Миронов луг, принадлежащий Красновским, - красивейшее место во всей Маминой роще. Впечатляющая картина открылась им: человек пятьдесят мужиков шли ровным строем, равномерно взмахивая косами. Поодаль, с края леса стояли шесть подвод, вокруг которых бегали ребятишки и суетились несколько женщин. Все здесь дышало настроением большой и спорой работы.

- А мы, олухи, хотели ехать к какой-то Гудилихе! Вот где настоящее раздолье! - дядя хлестнул лошадь, и, по скошенным рядам, она подъехала, к другим телегам.

Ребятишки и бабы окружили прибывших.

- Желаю здравствовать вам, труженики поля! Бог в помощь! - произнес на весь луг Антон Петрович, встав на телеге во весь рост.

Бабы, наклоняя повязанные платками головы, зачастили свое "здравствуйте", косцы, не отрываясь от дела, громко приветствовали Воспенниковых и улыбались.

В Крутом Яре Антона Петровича знали все, к его шуткам и чудачествам давно привыкли. Романа узнавали не сразу, но узнавши, одобрительно качали головами: бабы стали звонко, наперебой звать его "Роман Лексеичем", говорить, охать и смеяться: