Сати Спивакова - Не всё Страница 33

Наши взаимоотношения со Светлановым полностью разладились - до того момента, когда 28 декабря 1999 года им с Володей вместе вручали в Кремле ордена "За заслуги перед Отечеством". Светланов приехал один, опоздав. Вручение было историческое, так как два дня спустя Ельцин сообщил о своей отставке. Все было очень забавно. Борис Николаевич вышел к микрофону и сразу стал шутить.

- Мне тут написали спич - видите, толстый. - Потом хитро подмигнул: - Мы сейчас его побоку, и я скажу своими словами, потом всех награжу. Сегодня только Президент без награды. Обычно как было: вас награждали - и нас награждали. Вот в этом замечательном зале. Вы помните, на что он был раньше похож? Он был похож на кишку. Сначала награды, потом выпьем по фужеру шампанского. - Тут опять хитро подмигнул: - Потому что протокол говорит: только по одному фужеру, а больше мне - ни-ни. Потом все разойдемся по интересам. Сейчас я надену очки, для журналистов. - Он начал позировать - так лучше (сделал гримасу) или так (сделал другую). - Сняли? Ну, с Богом! Уходите, - бросил Ельцин журналистам и телевизионщикам.

Мы все смеялись, видя, что он в ударе. После награждения, когда все стали чокаться, мы с Володей развернулись, чтобы подойти к Евгению Федоровичу. Видимо, эта мысль возникла у нас параллельно, потому что он сам уже шел нам навстречу. Прижав Володю к сердцу, со слезами на глазах Светланов сказал:

- Давай поклянемся друг другу, здесь, в этом святом зале, что мы никогда друг друга не покинем, никогда не сделаем ничего дурного. Я за тобой слежу, ты держись. Ты - большой музыкант, запомни. Фотографа сюда!

Он обнял нас, и два орденоносца стали фотографироваться.

После того как Евгений Федорович ушел из своего оркестра из-за назревшего конфликта, первое, что сделал Володя, поднял трубку и позвонил Светланову:

- Евгений Федорович, Российский национальный оркестр в вашем распоряжении.

Правда, опять пришлось говорить это не ему лично, а сперва Нине Александровне.

- Не говорите, - возражала она, - нам сказали, что ни одного русского оркестра Светланову больше не предоставят.

Володя выдержал паузу:

- Во-первых, Нина Александровна, я бы мечтал поговорить с Евгением Федоровичем лично, а во-вторых, я могу отвечать за тот оркестр, которым руковожу я. Так вот, до тех пор, пока им руковожу я, он всегда в распоряжении Евгения Федоровича.

Мы получили очень трогательный факс от Светланова. В прошлом году они уже планировали поездку Светланова с РНО в Японию, но тот заболел. Я очень надеюсь, что все получится. В конфликте с Госоркестром, на мой взгляд, вина не дирижера, а его окружения, влиявшего на него самым негативным образом, не понимая, к чему это приведет.

Конечно, он был очень обижен тем, что ему не дали возможности ответить и высказаться. В любом конфликте между коллективом и лидером виноваты обе стороны. Нельзя обвинять оркестр, взбунтовавшийся против нищенского существования, и нельзя обвинять большого художника, наивно доверившегося недобросовестным людям. За последние годы его убедили в том, что "оркестр подождет". Он отказывался от поездок, отказывался приглашать талантливых дирижеров. И великий оркестр очутился в вакууме, потерял возможность выступать. Светланов был за них в ответе, потому что без него оркестр не был востребован. Музыканты играли на похоронах, разгружали вагоны, жили в нищете. Коллектив взорвало изнутри, потому что все равно быт определяет сознание. Когда ты голоден, никакой авторитет не поможет. Когда Евгений Федорович спохватился, было поздно уже обращаться к оркестру напрямую. Они переступили грань взаимопонимания.

Светланов - музыкант-гигант, вписавший отдельную страницу в историю русской музыки! Он записал всю русскую музыку, создал ее звучащую энциклопедию. И все равно мне кажется, что его до конца не оценили, не использовали весь его потенциал. Ни у нас в России, ни в мировых масштабах.

Мое первое впечатление от него: задолго до личной встречи, в юности, я увидела Светланова на экране телевизора. Отлично помню этого человека в водолазке. Он вдруг протянул руку к экрану и сказал, обращаясь ко всем:

- Не спешите выключать телевизор.

И я погрузилась в его рассказ. Меня потрясло, что можно так просто и точно говорить о классической музыке.

"СКРИПКА

И НЕМНОЖКО НЕРВНО..."

У каждого скрипача особые отношения со скрипкой. Мой папа говорил: "Моя первая жена - это скрипка". Многие музыканты воспринимают скрипку как любовницу. По-французски скрипка - существительное мужского рода. Но мне кажется, скрипка - женщина, и отношения с ней если не эротические, то чувственные. Недаром некоторые части инструмента называются голова, грудь (верхняя дека). Когда необходим ремонт, вставка, говорят, что у скрипки инфаркт. У скрипки бывает свой характер, свои болезни, настроения, она обижается, бывает счастлива, реагирует на эмоции скрипача, может быть капризной или послушной, в зависимости от того, как к ней относятся.

Володя говорит, что, если в его отсутствие кто-то прикоснется к его скрипке, в ней нарушается молекулярный состав. Поэтому никто никогда ее не трогает.

Я убеждена, что скрипка - существо одушевленное. Со скрипками происходят мистические истории и загадочные приключения. Скрипка - это загадка. Когда создают скрипку (пусть даже современные мастера), непонятно, как из какого-то кусочка дерева получается инструмент с таким голосом. Володя всю свою скрипичную карьеру сделал на итальянской скрипке мастера Гобетти из Венеции. У Володиной Гобетти был "инфаркт" - вставка из современного дерева на верхней деке. Замечательный французский скрипичный мастер Этьен Ватло говорил, осматривая ее со всех сторон:

- Она не должна звучать, не понимаю, почему она вообще звучит.

А она звучала в руках Володи фантастически. Один старый питерский мастер как-то сказал:

- Вовочка, с тобой хорошо продавать скрипки - любая кастрюля через три минуты начинает звучать.

Это правда - у Спивакова уникальный звук, и не я это придумала; редкий дар владения звуком, способность извлекать свой особенный звук. Думаю, из-за Гобетти он отчасти перестал в свое время обращаться к концертам крупной формы. Когда его спрашивали, почему он прекратил играть Брамса, он отвечал, что не может добиться на ней того, что хотел бы услышать. Она не могла дать тот звук, к которому он стремился. Допустим, у балерины есть определенные физические возможности - в силу природных данных она что-то может станцевать, а что-то нет. Так и скрипка. Володя как-то "химичил", используя свои профессиональные секреты, скрипка задыхалась и, что странно, хуже всего чувствовала себя именно в Венеции, у себя на родине. Она кашляла, скрипела, шамкала, как будто у нее начинался дикий ларингит и катар. Вела она себя там омерзительно.

Володя всегда говорил, что денег купить Страдивари у него не будет никогда и что свою жизнь скрипача он уже прожил. Иметь Страдивари - это мечта любого скрипача. Он считал, что она неосуществима - и Бог с ней. Брать из государственной коллекции он не хотел, хотя ему предлагали. Считал, что скрипка должна жить с музыкантом, принадлежать ему. Он вообще в чем-то собственник: не любит снимать квартиры, предпочитает купить, не любит брать вещи напрокат - предпочитает иметь свои.

У меня всегда была мечта, что появится кто-то, который или купит, или подарит, или даст Спивакову в пожизненное пользование настоящую скрипку. Но мечта оставалась мечтой. Однажды он готовил концерт Брамса в Мюнхене. Приехал очень известный коллекционер скрипок со странным именем Модерн, позвонил Володе, попросил разрешения показать инструменты из своей коллекции. Приехал и - выложил у нас на кровати пять-шесть уникальных скрипок: Гварнери дель Джезу, Страдивари. Одну из Страдивари Володя взял, заиграл на ней первую фразу концерта Брамса - помню, я вышла из номера, потому что у меня перехватило горло от острого чувства несправедливости. Я подумала о том, что скрипка стоит таких денег, каких у нас никогда не было и не будет, купить эту скрипку нам некому. И она будет храниться в каком-то банке или попадет в руки какому-нибудь японцу, который станет выводить на ней пассажики один быстрее другого. Еще я думала о том, что эти драгоценные скрипки были сделаны для того, чтобы звучать, соприкасаться с руками великих исполнителей, вибрировать вместе с кровью, текущей по жилам скрипача. В скрипке заводится жучок. Скрипки стареют и сыреют, если на них долго не играют. Как жемчуг, который умирает, если не соприкасается с женской кожей. Только скрипки умирают значительно быстрее, чем жемчуг, который мертвеет спустя 300 лет. А скрипку, если на ней не поиграют лет тридцать, надо восстанавливать и восстанавливать.

Настоящая скрипка - такой раритет, что становится наилучшим вложением денег. Если Давид Федорович Ойстрах в свое время мог себе позволить купить Страдивари, то для поколения Володи (из сорока лет карьеры тридцать приходились на работу на Советский Союз и Госконцерт) это было недоступно. Так что коллекционер собрал скрипки и исчез.