Игорь Свинаренко - Такая страна (Путешествие из Москвы в Россию) Страница 33

- О! Беверли-Хиллз! Тут же земляк твой рядом живет, тоже с Москвы, заскочим по пути на огонек? Он рад будет, - говорили мне русские знакомые в машине, которая в один прекрасный калифорнийский вечер проезжала по бульвару Sunset.

Я скривился: уж можно догадаться, какой москвич может жить в Беверли-Хиллз, да еще по имени Гарик. Но они уже повернули, приговаривая, что всего на пять минут.

Угадал я только про цепь. Остальное как-то не совпало.

Биография всплыла после, а поначалу Гарик предстал провинциальным интеллигентом, хотя и со странностями, простым шестидесятником, как говорят, с идеалами. Но шестидесятником, ушедшим в удачный бизнес, - чего не бывает без колоссальных запасов энергии, всегда притягательных. То есть, с одной стороны, он вполне приспособлен к жизни, к бизнесу, к политике, к своему "Роллс-ройсу", к своему же Беверли-Хиллз. А с другой стороны - любит порассужать, особенно за столом, о судьбах страны, путях России, грязи политики, - ну и ностальгия, разумеется. Гремучая смесь! Вдобавок он знал все новости из России: часами смотрел ТВ. Пересказ теленовостей в его темпераментном изложении - это театр одного актера; актера с цепью золотой на шее.

"Таким, как он, надо, чтоб был риск, приключения, опасности, такое, что кончается орденом, а когда, бывает, чем и похуже", - думал я про Гарика...

Новосел Беверли-Хиллз

Он мне показывал в Беверли-Хиллз типичный для того квартала дом в один-единственный, ввиду опасностей знаменитых калифорнийских землетрясений, этаж с несчетным количеством комнат и совершенно сочинской, с блестящими жирными листьями, растительностью на участке, как у всех там.

- Не могу я вас, миллионеров, понять! Поселиться в приморском, приокеанском городе - но так, что до пляжа пилить час на машине...

- Так тут вон кузен Клинтона у меня сосед, а там дальше - Рейган, Форд.

- Я не про то; вот я себе номер снял в Малибу, так у меня океан под окном, и плавать я хожу по утрам. Ты почему ж на океане не живешь?

- А там, знаешь, оползни ведь возможны... Пропасть может недвижимость!

Осторожный же, подумал я, народ эти миллионеры. Перестраховываются до такой степени, что простые радости жизни им недоступны... Но что мне до них? То есть как - что? Со знакомым миллионером разговариваешь ведь с тем же простодушным желанием бесплатного сервиса, с каким у собутыльника-хирурга спрашиваешь: "А вот у меня в боку кольнуло, отчего бы, а?" Я в глубине души, похоже, ожидал получить даровой миллионный совет. Гарик же мне их даже дал несколько. Между делом, - уметь бы только понимать эти намеки, эти подсказки, которые подкидываются жизнью... Он бескорыстно изложил свое миллионерское видение того, какие нужно газеты в Америке учредить, какие турмаршруты осваивать, какой товар везти в Россию с целью сверхприбыли.

- А сам-то ты на чем выехал? Кем был, прежде чем тут на Западе устроиться миллионером?

Вот я сейчас думаю: а какого ж такого ответа я ожидал? Про трудное детство, спичечную экономию и трудовой мозоль? Про стрижку чужих газонов и доставку пиццы, чтоб копейку к копейке? Что унаследовал от папы, какого-нибудь потомственного токаря, семейное дело - "Токарный дом"?

- Я был помощником Руцкого... Меня тогда знаешь, как звали? Георгий Михайлович Мирошник, - открылся наконец он.

И я сразу ощутил странную неловкость и отвел глаза в сторону с внезапной страшной грустью от того, что из копеечных казенных денег вон у нас какие в сиротской России вырастают миллионеры... И еще вспомнились криминальные газетные заметки 92-го...

"За вiльну, самостiйну, незалежну Украiну"

Мы встречались с Гариком иногда по вечерам и выпивали - то у него дома в Беверли-Хиллз, то в городе, то в приморском простеньком кафе. Он, например, любил мне назначить встречу в баре богатого отеля "Regency".

- Гарик! - попрекал я его. - Но ведь это же чистейшей воды понт.

- Ты что! - весело отмахивался он. - Просто я тут жил несколько месяцев, пока не купил дом. Ну и привык...

И точно, обслуга его знала вся. И смотрела на него с понятным обожанием, как цыганский хор на Никиту Михалкова в кинофильме "Жестокий романс".

Кстати о кино: Гарик мне напомнил, что это именно тут снимали знаменитый и успешный по деньгам фильм "Pretty woman", где Гир и Робертс.

- А я тоже ведь снимать буду. Сценарий вот дописываю - там про террористов...

- Странная тема! Что ты о террористах-то знаешь?

- Я? О террористах? - Он помолчал. - Я ведь сам террорист. Взрывы устраивал... И отсидел за это 12 лет.

- Ладно врать-то!

Он, невесело улыбаясь, молча расстегнул под пиджаком рубаху и показал синюю наколку в подмышке: там был украинский гербовый трезубец и буквы УПВ (Украiнське повстанчеське вiйсько). Да, в неожиданном месте, при экзотических обстоятельствах получил я привет с исторической родины... (Следующий был в Москве, когда полуистлевший "Запорожец" смял мне левое крыло.)

Не могу сказать, что я на сто процентов поверил в террористическую историю, которую вам с его слов пересказываю (сюжет же задуманного фильма я тут разглашать не буду - автору он самому может пригодиться).

- В 61-м я вернулся в Киев из Австрии - отец был там военным атташе. И вот вскоре мы поехали с учителем на экскурсию в Ленин-град. Ходили там по музеям. Я увлекся, на все деньги купил книг, монографий. Стал дома читать; еще больше понравилось. В 1963 году кончил школу и поступил в Киеве в художественный институт, так называемую Бурсу. Это был рассадник украинского национализма (чтоб он горел огнем), сгусток украинской энергии. Такие были преподаватели! Воспитывали в нас чувство национального достоинства. (У меня обе бабушки украинки, а дедушки - один грек, другой еврей.)

Закончил. После работал в Лавре. Там же и защитился, был в заповеднике с.н.с. Тема у меня была "Теория и история русского искусства и архитектуры". А занимался реставрацией.

Я, кстати, в Лавре открыл фрески девятого века! В церкви Спаса... Дело было так. По плану я осматривал фрески перед зимой. Смотрю - темпера отпузырилась. Ковырнул! А там - более древняя фреска, часть сети и рыба, Моисей ловит рыбу. Собрались искусствоведы... Огромная стена! Метров 20 квадратных живописи. Девятый, ну самое позднее десятый век. Публикации про это у меня были...

Я был большой спец... Когда-то даже сделал заметку для АПН про то, как золотят купола. Как именно? Специальный такой есть лак мордан, накладывают его на купол, под шатром, он застывает. И тогда беличьими хвостами, смоченными в масле, берут тончайший лист золота - он как бы прилипает, - поднимают и накладывают на купол... А лист делали так. Брали золотую пластинку и укладывали между телячьими шкурами. По шкуре били деревянными молотками, ну и разбивали до толщины два микрона.

А сел я первый раз в 1974 году. Известное дело Марьяновича, в Киеве... Украинская повстанческая армия - УПА, украинский национализм. Склад был с оружием у нас, в Ивано-Франковской области. Все немецкое - "шмайссер", пулемет МГ, гранаты. Да, таки воспитали в нас преподаватели чувство национального достоинства... Шевченко до сих много помню наизусть, у него было про свободу.

Я на Севере в лагере был. В Мордовии. Статья 68, прим - "...связанных с подрывом существующего строя"...

Я поправляю:

- Существовавшего!

Он кивает, не смеется. Ему там в Мордовии было не до шуток.

- Сел - жена со мной развелась. Двое детей у нас. Вышла замуж за преподавателя ВПШ, детям дала фамилию и отчество нового мужа. А я, сказала, погиб.

Первый раз сидел я с 74-го по 83-й. Освободился - и опять вернулся в свою борьбу. К схронам. Прятались, в подвалах ночевали... Какой террор? Райком взорвали. В городе Ракитно. Сделали мину, поставили и взорвали, к чертовой матери, ночью. А в газетах написали, что взорвалась газовая котельная. У меня друг был, Алик Шиян, из Макеевки, так его отец там в городе взорвал партком. А писали, что короткое замыкание. Но это были поджоги, взрывы, борьба.

Второй раз посадили в 84-м и как опасному рецидивисту - за создание бандформирований - дали 12 особого. Но вышел в 1986 году. А уже все по-другому.

Все это была ерунда... Я жалею об этом. Надо было делать все по-другому. А то - растраченная жизнь...

Я в Москву поехал. А в Киев не захотел. Когда выходит это из подполья... Люди сразу меняются. Кто-то пошел в правительство за кусок хлеба. Наши восторги, наша борьба - они превратились в ничто.

- А было чувство, что ваши победили?

- Наоборот, было чувство, что мы проиграли. Потому что... Нужно бороться за что-то, а не просто бороться. Особенно если сопряжено с риском для жизни, с потерей свободы. А люди, которые были рядом с нами, которые нами руководили, они не видели перед собой ясной цели. Их увлекал процесс.

В Москве ждала Танюшка (я с ней познакомился в тот год на воле, и она ждала). Нет, мне больше не хотелось совершать преступления по статье 68, прим.

Вот сейчас можно купить пушку, а воевать не с кем, врага нет...

Лагерная наколка