Ход королевой - Бернард Вербер Страница 33

Она писала: «Принцип демократии, некогда полезный для свержения тиранов, ныне способствует новой форме тоталитаризма – всепроникающей глупости. На так называемые демократические выборы идут, как всегда, демагоги. Она делают вид, что выступают от имени народа, чтобы успешнее его обмануть. Всюду побеждает нивелирование по низшему стандарту. Президентов избирают, наслушавшись их обещаний, которые они не намерены сдерживать, и польстившись на их искусственные улыбки. Реклама и специалисты по коммуникации выдают все это за основы современной эпохи. Но так никогда не достичь ни совершенства, ни мира. Наоборот, это только ускоряет процесс всеобщего отупения, примером чего служит мода на дебильные телепрограммы, льстящие самым низменным инстинктам черни».

Моника писала все это с ощущением, что излагает прописные истины, замалчиваемые из страха отпугнуть широкую публику, не любящую, когда ей суют под нос зеркало, где отражаются ее слабости.

Ее психотерапевт расхвалил рукопись и дал ей координаты своего друга-издателя. Тот согласился издать книгу, хотя не очень верил в успех. Но когда ведущий одной из литературных программ назвал «Одну против всех» «спасительным и необходимым произведением», книга вызвала любопытство, а потом ее вообще смели с книжных полок. Остальное сделало «сарафанное радио». Люди преподносили эту книгу в подарок, показывая тем самым, что получатель подарка, по их мнению, способен понять и поддержать эту апологию индивидуализма и разоблачение демагогии.

Первый тираж был распродан в считаные дни. Не прошло и двух недель, как книга Моники Макинтайр вошла в список бестселлеров.

После этого ее закрутила спираль, забросившая ее, не успевшую подготовиться, на самый верх. При всем том она соблюдала скромность и, даже зная, что ее книга красуется в витринах всех книжных магазинов, систематически отказывалась от интервью и от приглашений в телепередачи, чем приобрела ауру «загадочного автора», еще больше способствовавшую ее известности.

Для Моники возможность зарабатывать на жизнь, не выходя из дома, стала даром свыше. Она понимала, что приобрела замечательную профессию, буквально созданную для нее с ее склонностью к одиночеству.

Тем не менее свой широкий успех вызывал у нее тревогу. Вот почему, пережив первый прилив энтузиазма, она решила совершить самостоятельный переход через пустыню, чтобы обрести себя.

Пустыню она выбрала самую безлюдную, но расположенную как можно ближе: Мохаве на западе США, между Невадой и Аризоной.

Здесь, где не за что зацепиться взгляду, не считая чахлых кустиков, она, подобно многим пророкам до нее, испытывает чувство единения с невидимой силой, порождением бескрайности вселенной, выходящим за пределы банального существования ничтожных паразитов – зазнавшихся людишек, копошащихся на земной поверхности.

Пожив в нью-йоркском ашраме, познакомившем ее с индийской философией и с телесной любовью, попытавшись взойти на гору Кемелбек, где ей пришлось проявить максимум смекалки, чтобы преодолеть враждебность стихии, и где она познала разнополую любовь, она перешла к новому этапу в своем духовном и телесном развитии.

В пустыне Мохаве, при испепеляющем зное, до крови стерев ноги, она проверяет свою стойкость.

Она идет не останавливаясь.

Идет, чтобы принять смерть своей матери.

Идет, чтобы без медикаментов победить остатки своего маниакально-депрессивного психоза.

Чем больше она истязает свою плоть, тем сильнее у нее ощущение возрождения.

Вечером с наступлением темноты она достает из рюкзака и разворачивает палатку, ставит ее, наскоро готовит ужин из сушеных овощей, потом принимает позу лотоса. Так, задрав голову к небу, она долго сидит, ведя беседу с матерью, вернее, с ее духом.

– Мама, я всего добьюсь, чтобы ты мной гордилась. Я сделаю все, думая только о тебе, ибо ты – свет моей жизни, подобно этой звезде наверху, направляющей мои шаги.

Потом она ложится и старается перестать думать.

Картины произошедшего в Лондоне надолго запечатлелись в ее памяти, но одно из достоинств пустыни – то, что она все умаляет. Даже бывшее совсем недавно кровоточащей раной в пустыне постепенно зарубцовывается.

Каждый день, подчиняясь одному и тому же ритуалу, она просыпается, встает, аккуратно собирает вещи и продолжает движение на запад.

Дневная жара, сушь, ночной холод, бескрайние пески, звезды, даже скорпионы и змеи – лучшие снадобья для умиротворения души. Даже исчерпав весь свой запас провианта, она продолжает идти. Выпила всю воду – но все равно идет. Ждет, пока ее организм полностью очистится, прежде чем приблизиться к местам, где живут люди.

И вот перед ней отель под названием «Последний шанс».

Это маленькая и почти пустая гостиница с жалким казино на первом этаже и с заплеванным рестораном на втором. Дежурная принимает ее за бездомную, но при виде кредитной карты соглашается проводить ее в номер.

Там Моника наливает себе пенную ванну с лавандой, погружается в воду и нежится, наслаждаясь каждым мгновением.

За ванной следует настоящий пир. Она в большом зале одна, это ее устраивает.

Молоденькая официантка приносит ее заказ: помидорный салат, авокадо, зеленый салат, огурец с оливками.

Она долго смотрит на еду, прежде чем поднести ко рту вилку. Жуя, она жмурится. Еда доставляет ей небывалое удовольствие.

Тщательное пережевывание, кулинарный фестиваль для вкусовых рецепторов. Она заново открывает для себя вкус каждого овоща. Авокадо кажется ей пищей богов.

Она отпивает газированную воду, и ей кажется, что эта влага живая, настолько много острых ощущений она приносит.

Наконец, она засыпает в постели, на матрасе, пахнущем сосной.

Назавтра она садится в автобус, сходит в аэропорту и вдруг теряет всякое желание возвращаться в Нью-Йорк. Принято решение лететь в Эдинбург, вернуться к своим шотландским корням. Все проблемы устраняются способом бегства — думает она. Но порой наступает момент, когда нужно вернуться к истокам.

3

– Идемте, – зовет за собой Николь Райан Мерфи.

Человек-гном приводит ее в домик посреди вересковой пустоши. Стоя у двери, он произносит пароль:

– За свободу, до смерти!

Дверь открывается. Какой-то мужчина здоровается с Райаном, он удивлен, что с ним женщина, но впускает их обоих.

Райан нажимает на кнопку, в коридоре отъезжает стенная панель, за ней лестница. Спустившись по ней, они попадают в просторное помещение под сводчатым кирпичным потолком.

Там за столом перед географическими картами и россыпью фотографий сидят семеро. На стене оранжево-бело-зеленый ирландский флаг с черным автоматом посредине и надписью по-гэльски Tiocfaidh ár lá. Николь знает, что это значит «Настанет наш день».

Вокруг много другой ирландской символики: клевер, арфа, зеленая шляпа, изображения святого Патрика. На других столах разложено оружие.

Логово зеленых лепреконов, думает Николь.

– Знакомьтесь, господа: дочь О’Коннора.

Одни рады появлению женщины, другие настораживаются.

– Зачем ты ее сюда привел?

– Она сама захотела.

– Она видела наши