Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь Страница 34

Рассказанная Величко история развеселила всех присутствующих, несколько разрядив обстановку.

- Что это за книга Чавчавадзе? - спросил Сергей Иванович у Величко.

- "Армянские ученые и вопиющие камни". Скоро она в переводе на русский язык появится. Авторитет Ильи Чавчавадзе очень высок, он - человек выдержанный, с большим достоинством и не стал бы ввязываться в пустые споры. Но и он не смог спокойно смотреть на то, что армяне творят с грузинской историей. К тому же и на Западе вышла научная работа, Ленормана, где доказывается, что напрасно они себя на Кавказе считают древнейшим народом. И государство Урарту, и первые клинообразные надписи - с армянами и с языком их родства не имеют. А они везде говорят и пишут, что именно здесь начиналась их Великая Армения. Чавчавадзе блестяще полемизирует с этим и убедительно доказывает, что совсем другие народы обитали на этих землях.

- Вот люди! - между тем сокрушался Леван. - Для них привычное горе лучше непривычного веселья, все плачут, жалуются: бедные мы, бедные! А сами живут и нашим, и вашим. У них и вата должна грохотать, а у грузин и орех не греми!

Бадриа, видя, как расстроился брат, пытается отвлечь его тем, что тихонько запевает песню.

А Нодари, прежде чем подхватить мелодию вслед за дядей, вдруг произносит фразу по-грузински и, обращаясь к Величко, переводит ее на русский:

- Я вспомнил, Василий Львович, старую грузинскую пословицу: лучше льва иметь на пути, чем змею, поселившуюся в твоем доме.

Разошлись, когда уже вечерело. Величко поднялся к себе: его ожидал посыльный из типографии, нужно было срочно вычитать гранки очередного номера "Кавказа". Гостя своего он не хотел отпускать, чувствовал: о чем-то важном они не договорили. Предложил ему чая, пока сам просматривал будущий номер.

Наконец Аркадий с посыльным отправились в типографию, а мужчины перешли в маленькую уютную гостиную. Коридорный принес свежезаваренный чай и сладости. Из открытого окна слышались звуки проезжающих экипажей, крики уличных разносчиков мелкого товара, водоносов. Где-то далеко мужские слаженные голоса затянули "многолетие" - "Мравалжамиер"... Василий Львович прислушался, лицо его посветлело.

- Как вам в Тифлисе, Сергей Иванович? - спросил он гостя.

- Да я ведь здесь не чужой, - улыбнулся тот.

- Постойте! - спохватился Величко, как будто припомнив что-то. - Не сын ли вы известного полковника Бегичева?

- Именно так. Батюшка мой начинал службу в этих краях совсем молодым, еще при Ермолове, и как вышел в отставку, поселился здесь. Тут и сестра моя родная живет. Это я, поступив в университет в Петербурге, а затем на службу в Министерство народного просвещения, лишь наездами в Тифлисе бываю. Но всегда, когда еду сюда, говорю, что домой...

- Наслышан я о геройствах вашего батюшки... Уважаемый на Кавказе человек. Каким событиям был он свидетель и участник! - с воодушевлением сказал Василий Львович.

- Да... - Сергей Иванович кивнул, глаза его заблестели. - Помнят отца...

Он смущенно замолчал и, бросив на Величко быстрый взгляд, продолжил: Осмелюсь признаться, долг перед ним и является одной из причин моего визита к вам...

- Вот как? - удивился Василий Львович.

- Я давно слежу за вашими статьями в "Русском вестнике" и убежден, что в лице отца вы нашли бы единомышленника. Отец был уверен, что при всех заслугах Паскевича одна коренная ошибка тогда была совершена: слишком дали волю армянскому элементу в крае. И армяне здесь стремительно укрепились, вросли в чиновничество, развратили всех подкупом и с помощью власти добились экономических преимуществ. Теперь их влияние распространилось и на Бакинскую губернию... Нефть дает безумные, шальные доходы... Впрочем, зачем я вам это говорю, вы обо всем об этом лучше меня знаете изнутри... Я о другом хотел... - Сергей Иванович замолчал и продолжил уже несколько спокойнее: Батюшка мой оставил после себя записки. Я их в Петербурге намерен к изданию предложить. Правда, нынче мемуары только ленивый не пишет, но отцу действительно было о чем рассказать... Есть в его записках один эпизод, связанный с моментом, когда он сопровождал переселенцев-армян из Персии на Кавказ. В 1828 году... Очень многозначительный эпизод...

Величко с возрастающим вниманием слушал гостя, и когда тот замолк, нетерпеливо сказал:

- Ну же, не томите, Сергей Иванович!.. Если записки эти у вас при себе, сделайте милость, прочитайте то, что считаете важным. Вечер у меня свободен. А вы разожгли мой интерес. Читайте же...

Бегичев, обрадованный пожеланием хозяина, достал из портфеля аккуратно переплетенную рукопись. Нашел заранее заложенные страницы и начал...

Неспешно разматывался клубок воспоминаний полковника. Перед внимательно слушающим чтение Величко оживали картины далекой теперь жизни, лица и судьбы людей, чья плоть давно истлела, а их страдания, коварство и страсти - где они теперь? Как будто из глубины времени глуховатым голосом молодого Бегичева говорило с Василием Львовичем минувшее...

За окном сгустились сумерки. Бесшумно вошел слуга и зажег керосиновую лампу над столом. А Бегичев читал:

"...Ованес Мамиконян после истории с купцом Мелик-Самвеляном, как я слышал, выучился в Петербурге и затем осел в Москве, преподает в Лазаревском институте восточных языков, пополнив своей персоной многочисленную армянскую колонию второй столицы. От своего родственника унаследовал он обширные земли в Тифлисской губернии. Встретился я с ним еще всего однажды в 1856 году, когда в свите только назначенного наместником князя Александра Ивановича Барятинского посетил Эчмиадзин. И хотя прошло немало лет, я легко угадал среди окружения католикоса нашего бывшего шустрого толмача. Только нынче юношеская петушиная важность приобрела черты почти карикатурного высокомерия. Он, конечно, тоже узнал меня, но я и шагу не сделал ему навстречу, издали с бессильной насмешкой наблюдая, как армянский елей затопляет остатки здравого смысла наших высоких чиновных особ.

И все-таки он не выдержал. Подошел перед парадным обедом ко мне сам, явно бравируя своим нынешним положением. Я ответил на его приветствие сдержанно и не упустил случая, спросил, не знает ли он что-то о судьбе того купца, которого мы сопровождали вместе с сыном и красавицей-дочерью из Персии? Дом его вместе с оставшейся там семьей тем же летом сгорел в Мараге, подожженный соплеменниками в отместку за то, что купец этот пожелал вернуться назад.

При моих словах заплывшее лицо бывшего переводчика страшно переменилось, на лбу выступил крупный пот. С минуту он находился в полной растерянности, но в глазах при этом загорелась нешуточная злоба.

- Я не знал никакого купца... - наконец выдавил он из себя. - Не помню... Не было ничего подобного...

Не дав ему продолжить фразу, я, не скрывая брезгливости за эту ложь, откланялся и присоединился к своим. Уж мне-то было известно, где пропадал этот горячий молодчик, пока наш отряд после Персии стоял в Эриванской крепости. Брата той девушки почти ежедневно видели вместе с ним мои казаки.

До конца своего пребывания в Эчмиадзине я чувствовал на себе его пронизывающий взгляд. Слава Богу, что дороги наши больше не пересекались..."

Сергей Иванович закончил чтение, вздохнул и бережно закрыл переплетенную тетрадь.

- Какая, однако, история... - задумчиво сказал Василий Львович, еще находясь под впечатлением записок капитана Бегичева. - Я давно понял, что Эчмиадзин воплощает собой некое подобие политической теократии, не зависящей от других властей. Когда в Турции в связи с захватом банка происходили беспорядки, вызванные деятельностью армянских революционеров, русская власть предложила католикосу сказать отрезвляющее слово, а он, напротив, стал говорить зажигающие проповеди, учредил "ночные бдения", и проповеди того же рода открыто помещались в Эчмиадзинской газете "Арарат" за подписью архимандрита Карапета. Плохо, когда религиозные задачи церкви смешиваются с неправедными делами мира сего... А загадочная смерть католикоса Макария, после которого не нашли ни бумаг, ни денег? А столь же непонятная кончина архиепископа Иеремии, пытавшегося призывать армян к спокойствию и не отвлекаться вредными мечтаниями? Купец Самвелян, о котором написал ваш батюшка, лишь малый камешек в той пирамиде тайных замыслов, какими одержимо и высшее духовенство армян, и богатые их слои, и те, кого я называю "пиджачниками", эту так называемую интеллигенцию... Камешек этот был виноват лишь в том, что не пожелал встать на отведенное ему место. Его и наказали жестоко в урок остальным.

Эчмиадзинская академия и прочие армянские семинарии так переполнены молодежью, что стены трещат. Разве поверю я, что они пошли туда познавать духовные истины и в дальнейшем изберут праведный путь? Нет, там рассадники будущих бомбистов и провокаторов резни. Одни будут поджигать, другие возбуждать мировое мнение в защиту армян, третьи же под шумок станут сгонять мусульманское население с тех земель, которые определены под Великую Армению. О, слишком хорошо я понимаю все это! Подтверждение тому и нахожу в анонимных письмах с угрозами, я их почти ежедневно получаю.